Дельфис

Людей обычно делят на верующих и неверующих – атеистов. Томас Карлайл, назвавший дарвинизм «евангелием грязи», вот что сказал о причине его появления и росте атеизма: «Я полагаю, что это реакция против господства ханжества и пустого лицемерия, сообща признавших за веру то, во что они сами в действительности вовсе не верили». Так было в Англии в ХIХ веке, такое же состояние умов и сейчас в России и во многих других странах, несмотря на качание маятника в одну и в другую сторону. Вопрос о том, «есть ли Кто над нами, да притом с проницательным умом», остаётся без ответа. Рост секуляризма в общественной жизни закономерен и неизбежен с ростом знания и образования людей хотя бы по той причине, что человек остаётся высшим существом из известных до сих пор науке и философии. Конечно, процесс прекратится и пойдёт в обратную сторону, если безвозвратно прекратится рост знания и оно пойдёт повсюду на убыль с убылью образования. Но это будет началом конца цивилизации.

Что касается религиозной веры людей, то это то, чего нет у животных, и уже в силу этого заслуживает самого пристального внимания. Начиная с Дарвина и Томаса Хаксли, наряду с теистами и атеистами появилась третья категория людей: агностики. Это те, кто отдают себе отчёт в том, что не знают, КТО над нами, и есть ли кто вообще. Для агностиков существование и природа Бога не вопрос веры, а вопрос знания. Воображать, что знаешь то, чего не знаешь, – самый позорный вид невежества, говорил Сократ. Хаксли, предложивший термин агностицизм, ссылался при этом на Сократа, Декарта и других философов. Он – и Дарвин вслед за ним – назвались агностиками. Число людей, сознающих себя агностиками, в мире быстро растёт. Агностики относятся к вопросу о Боге по-научному: как к гипотезе, которую надо обосновать и доказать. Достичь этого пока никому не удалось. Область веры – сфера надежд и мечтаний, её нельзя принимать за пространство объективного знания, но и вычеркнуть её из внутренней жизни людей тоже нельзя. Поэтому де факто все люди – агностики, включая верующих и неверующих, только большинство не отдаёт себе в этом отчёта.

^{Томас Хаксли}

Мечтать и надеяться свойственно всем людям. Воззрения христиан символизируют слова Вера, Надежда, Любовь, а агностиков – Знание, Надежда, Любовь. Как видим, в объёме двух третей воззрений тех и других  согласие и солидарность существуют. Во имя общей цели гуманисты светские и гуманисты любых конфессий должны быть товарищами и сотрудниками, а не противниками.

Образ мыслей и взгляды отцов-основателей

Марксизм основали Маркс и Энгельс, а дарвинизм – Чарльз Дарвин и Томас Хаксли. Дарвинизм привносит эволюционный и исторический взгляд на все процессы и явления в мире. До создания теории биологической эволюции Дарвин был верующим человеком, а с её созданием религиозную веру утратил. Тем не менее, вот что им сказано в конце жизни в своей биографии: «Вера в существование всевидящего существа имела сильное влияние на развитие нравственности». Ему же принадлежат слова: «Я вполне присоединяюсь к мнению тех мыслителей, которые утверждают, что из всех различий между человеком и животными нравственное чувство или совесть – самое важное» (Эфроимсон Э.П. Генетика этики и эстетики, СПб.,1985). В то же время, имея в виду веру некоторых христиан в мстительного Бога, он пишет: «Это учение отвратительно». Подход у него диалектический, оценка явлений – историческая: то, что было положительным в прошлом, может стать отрицательным в настоящем.

Запись Дарвина в тетради: «Животные – наши братья по боли, болезням, смерти, страданию и чувству голода, наши рабы в самых тяжких работах, наши товарищи в забавах – могут вместе с нами происходить от общего предка, все мы можем быть связаны воедино». Собственная оценка достигнутого Дарвином в труде «Происхождение человека»: «Многие из развитых здесь взглядов имеют крайне умозрительный характер, и некоторые, без сомнения, окажутся ошибочными…». «Я знаю, что многое остаётся сомнительным, но я старался дать ясное понятие о предмете в целом» (Собрание сочинений Ч.Дарвина, т. 5, Изд. АН СССР, 1953).

Во введении к этой же книге: «Невежество гораздо чаще приводит к самоуверенности, нежели знание…». «Нет сомнения, что существует огромная разница между умом самого примитивного человека и самого высшего животного… Бескорыстная любовь ко всем живым существам, благороднейшее свойство человека, далеко выходит за пределы их (обезьян. – Прим. авт.) понятия». В записной книжке у Дарвина: «Тот, кто возвысится над расовыми предрассудками, возвысит природу людей. Быть приверженцем таких предрассудков – всё равно что считать своё происхождение божественным. Почти каждая нация поступала до сих пор именно так… Дайте образование всем классам общества, уничтожьте касты, улучшите положение женщин (это даст двойной результат) – и человечество должно будет усовершенствоваться».

Вот слова старшего сына Дарвина, Вильяма, об отце: «Той чертой его характера, которая всего ярче запечатлелась в моей памяти, было какое-то напряжённое отвращение или ненависть ко всему, сколько-нибудь напоминавшему насилие, жестокость,  особенно рабство. Это чувство шло рука об руку с восторженной любовью, энтузиазмом к свободе, свободе ли личности или свободным общественным учреждениям». А вот слова Джулиана Хаксли, внука Томаса Хаксли: «Что меня впечатляет больше всего в Дарвине как человеке, так это его жажда правды, преданность поставленной перед собой задаче, необыкновенная скромность, ненависть к жестокости и несправедливости, неизменная порядочность».

Доказывая открытую им великую истину, Дарвин сосредоточил внимание на общем: на единстве всех организмов как свидетельстве происхождения человека от животных предков. Таковы были его миссия и научный подвиг. Вопрос противоположности животного и человека был им лишь слегка затронут, но уже одно это прикосновение показывает, как глубоко он мыслил об этом. Развивать это направление знания выпало на долю его сторонников и последователей, среди которых первым был знаменитый Томас Хаксли (1825–1895). Вот его мысли, помогающие понять, почему он стал агностиком: «Из всей бессмысленной болтовни, какую я когда-либо имел возможность слышать, доказательства тех философов, которые берутся рассказать нам всё, касающееся природы Бога, были бы худшей болтовнёй, если бы их не превосходили ещё большие нелепости философов, доказывающих, что Бога нет». «Циники и святоши, которые расходятся во всех прочих пунктах, сходятся только в том, что равно не признают благородной прелести видимого мира и одинаково неспособны оценить высокого положения, занимаемого в нём человеком» («Великий апологет дарвинизма – Т.Г.Гексли» из книги Мензбира М.А. «За Дарвина», М.–Л., 1927).

В лекции «Эволюция и этика», произнесённой 18 мая 1893 года, Хаксли назвал эволюцию «космическим процессом», который «полон чудес, красоты и одновременно страдания». Он также сказал, что «совесть человека восстала против морального равнодушия природы». Самые же замечательные мысли высказаны им в конце этой лекции: «Несомненно, люди подвержены космическому процессу. Как и у других животных, размножение идёт непрестанно и приводит к жестокому соревнованию за обладание средствами жизни. Борьба за существование ведёт к гибели тех, кто менее приспособлен к условиям текущей жизни… Но воздействие космического процесса на эволюцию общества тем сильнее, чем примитивнее это общество. Социальный прогресс означает постоянное противодействие космическому процессу и замену его другим процессом, который можно назвать процессом этическим. Его цель – не выживание самых приспособленных к существующим условиям, а сохранение тех, кто более нравственен. Как я уже отмечал, практика наибольшей нравственности – то, что зовётся благом или добродетелью, – означает поведение, которое во всех отношениях противоположно поведению, ведущему к успеху в космической борьбе за существование. Вместо беспощадного самоутверждения это поведение требует от человека самоконтроля; вместо расталкивания и бросания наземь своих конкурентов оно требует от индивидуума не только уважения, но и оказания помощи ближнему; оно направлено не на выживание самых приспособленных, а на содействие выживанию самого большого числа людей. Оно отвергает гладиаторскую модель существования. Оно требует от каждого человека, который довольствуется преимуществами общественной жизни, – осознания своего долга перед теми людьми, которые своим трудом создали эти преимущества» (Thomas H. Huxley, Evolution and Ethics. The Romanes Lecture, London, 1893, pp. 7, 13, 32–37).

Это ли не гуманистический идеал для землян, для всего человечества, к которому надо стремиться?! Дарвин говорит, что общественные инстинкты у животных распространяются «только на членов одной общины», то есть своей стаи, своего стада, своего муравейника. Человек же, пишет он, простирает своё доброжелательство не только на других людей, но и на последних из живых существ. Однако так поступает далеко не всякий человек. Значит, речь идёт о норме человечности, а она всем человечеством ещё не достигнута. Вот почему существуют нравственные заповеди, вот почему Томас Хаксли говорит о необходимости борьбы с космическим, то есть природным, процессом.

Что ещё следует из дарвинизма

Джулиан Хаксли (1887–1975), внук Томаса Хаксли, изобрёл термин Psychozoa (психозойя) для обозначения мира человека, царства человека, в отличие и в противоположность царству животных. Осознание этой дихотомии очень важно с философской и гуманистической точек зрения. Каково бы ни было мнение людей о нашем царстве, никто возвращаться в царство животных не хочет. Об этом убедительно поведал Гомер рассказом о том, как волшебница Цирцея превратила в свиней спутников Одиссея. Нет, все хотят жить как люди, а не как животные. Значит, всюду, на всей земле, надо сделать жизнь людей человечной и человеческой.

Почему же она не такова? Вот вопрос вопросов! Дарвинизм даёт на него ответ. Во-первых, потому что люди не достигли человеческого совершенства. Во-вторых, потому что совершенства не достигли государства, особенно их власти. И всё это потому, что и человек, и государства ещё не преодолели наследия животного мира. Закон джунглей всё ещё не изжит в человеческом обществе. В природе совершенство организмов достигается естественным отбором. В царстве человека, в психозойе, естественный отбор утратил ведущую роль. Как пелось в революционном гимне, «никто не даст нам избавленья…». Человек должен сам обустроить планету для человеческой жизни, для достижения планетарного гуманизма. Какие мыслимы для этого пути и возможности? Обратим внимание на то, что отбор и выбор – слова одного корня. Слово выборы – тоже. По-английски: selection и election. Всё очень современно. А слова в притче: «Много званых, но мало избранных»? Другая эпоха, а всё о том же – об отборе и выборе. А также о тех, кого много и кого мало, о большинстве и меньшинстве. В царстве животных – отбор зверей. В царстве человека – отбор и выбор идей и людей.

Климент Аркадьевич Тимирязев (1843–1920) – наш первый и самый выдающийся дарвинист. В 1877 году он встречался и беседовал с Дарвином, в 1878 году выступил в Московском университете с лекцией «Дарвин как образец учёного». Издание труда «Происхождение видов», из которого я цитирую, существует в его переводе. Его книга, изданная в год смерти (1920), озаглавлена «Наука и демократия». В 1907 году в «Русских ведомостях» была напечатана его статья под знаменательным заголовком «От дела к слову, от зверя к человеку (Размышления дарвиниста перед избирательной урной)». Это было время, когда революционные события заставили царя дать согласие на всеобщие выборы и создание парламента – Государственной Думы. Образованным людям в России это дало надежду на мирные демократические преобразования.

^{К.А.Тимирязев}

Статья Тимирязева в «Русских ведомостях» отражала воззрения и надежды учёного-дарвиниста. Вот несколько выдержек из неё: «Всё чаще и чаще приходится встречать сопоставления между дарвинизмом и общественной этикой, причём одни признают благотворное, а другие – наоборот, зловредное воздействие этого биологического учения на сферу человеческой деятельности. (…) Точно ли биологическая (или, вернее, зоологическая) борьба за существование с её исходом – взаимным истреблением борющихся сторон – общий закон, обнимающий всю природу, с включением человеческих обществ, или человеку, по крайней мере на высших ступенях своего развития, удалось парализовать его роковое действие, заменив его чем-то иным, идущим ему на смену? (…) Заменив прямую борьбу её подобием – всеобщим голосованием, условившись относительно реальной цели общественной этики, можем ли мы далее утверждать, что это средство само собой ведёт к этой цели? Конечно, нет. Желать общего блага ещё не значит его осуществить, ещё менее – уметь разобраться в выборе между большим и меньшим благом. Но едва ли обладает убедительной силой и так часто раздающийся возглас житейских мудрецов: «Как? Разве можно доверить задачу о высшем благе непросвещённому большинству?». Они забывают, что существует нечто хуже господства непросвещённого большинства: это господство непросвещённого меньшинства».

Трудно удержаться от того, чтобы не процитировать и такие слова Тимирязева: «Не забудем, что человек в сравнении с животным обладает гораздо более могучим орудием борьбы. Животное может уничтожить врага, и только. Один человек обладает высшей силой превращать врага в союзника. (…) Слово, когда оно исходит из рядов действительно просвещённого меньшинства, обладает чудодейственной силой превращать это меньшинство в большинство». «Свободный голос каждого человека как выражение его свободной воли, делающий излишним её фактическое проявление, и свободное слово как залог того, что этот голос рано или поздно станет голосом разума, – вот, что бы ни говорили, единственное реальное средство, до которого додумалось человечество для упразднения бессмысленной, жестокой биологической борьбы, для замены её человеческим прогрессом.

Вот почему для дарвиниста, охватывающего одним взглядом оба этих процесса, скромная избирательная урна представляется каким-то символическим межевым знаком между царством человека и царством зверя. И вот почему для него особенно ясно, что всякое дело, всякая попытка искусственно извратить это едва ли не высшее до сих пор произведение человеческого творчества в сфере общественной жизни, что всё то, что подрывает надежду на эту замену зоологической борьбы её человеческим подобием, толкает людей назад по пути озверения».

Какие поразительные мысли и слова, особенно если учесть время их появления, и какие дальновидные! В том смысле, что они совершают полёт из начала ХХ века с его беспримерными зверствами в начало века нынешнего, ничуть не теряя при этом своей гуманистической правды и силы. Автор не знал и не предвидел в 1907 году ни мировой войны, ни последующих революций. Он переоценил существовавшие в его время силы добра и света и недооценил силы тьмы и зла. Так откуда же в статье столько правды? Это потому, что дарвинизм дал гуманизму научную основу. Как дарвинисту и эволюционисту автору было ясно, что человек несёт в себе звериное начало: отсюда насилие и зоологическая борьба в истории, на смену которой в истинно человечном обществе придёт и останется лишь борьба мыслей и борьба слов, борьба без насилия, присущего миру зверей.

Скромная избирательная урна как символический межевой знак между царством человека и царством зверя! Всякая попытка извратить это едва ли не высшее достижение в сфере общественной жизни толкает людей назад по пути озверения. Вспоминаем, что Гитлер пришёл к власти с помощью избирательной урны. Нацизм был именно озверением и царством зверя. Непросвещённый мозг фюрера взял у дарвинизма только то, о чём мечтал и к чему стремился его владелец, подстёгиваемый своим комплексом неполноценности.

Да, заповедь «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» – действительно бунт против природы, но природы зверя, а не человека. В этом не слабость, а сила и спасение рода человеческого. Выборы, голосование, демократию практиковали и подарили цивилизации древние греки. Благодаря демократии они достигли небывалых высот в философии, искусстве, культуре. И тогда же начались извращения демократии демагогами и убиение её тиранами. Это мы видим, в тех или иных формах и проявлениях, на протяжении всей истории. Михаил Романов был избран на царство голосованием боярской думы. После этого власть стала наследственной, то есть основанной на биологических законах, а не на исторических достижениях общества. Это продолжалось 300 лет. Николай II назвал себя «Хозяином земли русской», что показывает отсутствие у него той степени просвещённости, которая необходима для управления современным государством. Монархическая власть, доказавшая свою необходимость в России XVII века, оказалась несостоятельной в начале века ХХ. Короче говоря, создание человечных условий жизни на земле невозможно без свободы слова, свободных честных выборов, наличия власти у действительно просвещённого меньшинства, которое осуществляет её разумным и гуманным способом.

Тимирязеву принадлежат также слова, сказанные более ста лет назад (в статье «Значение переворота, произведённого в естествознании Дарвином»), о том, что «прославление патриотических идеалов в ущерб идеалам общечеловеческим, которое ещё так часто раздаётся в наше время, не доказывает ли оно, что и современные понятия нравственности находятся ещё в переходной стадии…». Конечно, доказывает. Патриот тот, кто способствует гуманизму и человечности в своей стране, приближая гуманизм планетарный. Антипатриот тот, кто этому препятствует. Если антипатриоты высылают гуманиста из страны или вынуждают её покинуть, он всё равно остаётся патриотом и гуманистом. Этого отнять у него никто не может. Его адрес – «не дом и не улица», его адрес – планета Земля.

Как горько, как трагично, что подлинные мысли Дарвина и его последователей в области этики и социологии не стали сразу достоянием цивилизации, не проникли в школы и университеты до мировой войны, до революции в России, до прихода фашистов к власти в Италии и нацистов в Германии. Рабиндранат Тагор сказал, что человек хуже зверя, когда он зверь. Это не ново, это знали всегда. Двадцатый же век показал, что падению в зверство нет предела. Надежду питает лишь наличие у человека разума, способность людей передавать свои мысли другим людям, способность не только воспринимать верные мысли, но и развивать, совершенствовать и обогащать их знанием. Вот почему с полным правом можно назвать дарвинизм «Евангелием от Чарльза»! Разве не по-апостольски звучат слова наследников его мысли? Сказано: «Зри в корень!». Они это и делают, притом без всякой мистики, полагаясь лишь на разум людей и на их здравый смысл.

Попутные мысли

Человечество было до Дарвина подобно ребёнку, который верит, что его нашли в огороде или принесли аисты. Переход землян от веры к знанию растянулся на века и тысячелетия. Дарвинизм – самый большой поворот от мышления мифологического к мышлению логическому. Дарвин подарил нам, вслед за Коперником, вечную истину. Что бы ни случилось в будущем, каких бы высот ни достигло знание, Земля будет вращаться вокруг Солнца, а не Солнце вокруг Земли, и мир животных и растений будет оставаться созданным длительной эволюцией, а не единым актом Творца.

«Я царь – я раб, я червь – я Бог». Евангелие от Чарльза тем и прекрасно, что впервые открывает нам тайну превращения низшего в высшее. Вот почему дарвинизм – высшая школа для человечества. При этом, как всегда в науке, раскрыта не вся тайна, а лишь часть её. Каков размер этой части, покажет будущее.

Животное наследие даёт нам жизненную силу, само желание жить, и оно же держит нас, не даёт совершить рывок к истинной человечности, к господству гуманизма. С учётом нашей двойственной, кентаврической природы требуется уважение, сохранение и укрепление той части биологического наследия, которое сохраняет и укрепляет нашу человечность. Нам нужно поступать осмотрительно, изменять, преодолевать или отменять те части, которые так или иначе противоречат человечности или в чём-то не согласуются с ней. О пользе инстинктов свидетельствует уже то, что все мы живы благодаря сосательному инстинкту. Ребёнка приучаем к правилам туалета и гигиены. Это бывает трудно, но, конечно, далеко не так трудно, как воспитывать и преодолевать самих себя в духе калокагатии². Преодоление и удаление было на эволюционном пути, и оно продолжается, должно непременно продолжаться и ныне на уровне общественном, коллективном, индивидуальном.

Ксенофобия, например, – явный реликт биологии, биологического инстинкта, который необходимо решительно преодолевать в общественной и личной жизни. Этому учил Христос притчей о самаритянине. Преодолению влияния биологического наследия можно поучиться, например, у космонавтов. Долгое нахождение рядом с другими людьми в очень тесном помещении раздражает человека. Я читал рассказ одного космонавта о том, как через какое-то время полёта его стал сильно раздражать без всякой видимой причины находившийся рядом товарищ. Хотелось даже применить против него физическую силу. Космонавт усилием воли преодолел этот животный инстинкт, это наваждение зоологии.

Человечеству есть чем гордиться и чего стыдиться. Гуманизм призван синтезировать и воплотить все положительные качества, проявленные людьми в истории и развитии культуры, одновременно избавляясь от всего, не достойного понятия человечности. Зрелый строй в мире человека будет не капиталистическим и не коммунистическим, а гуманистическим.

Если в школах и университетах всех стран преподаватели донесут до школьников и студентов приведённые здесь мысли и факты, я смею утверждать, что обстановка в мире изменится в лучшую сторону. Но, к сожалению, слова Герберта Уэллса о том, что в мире происходит гонка между просвещением и катастрофой, получают всё больше подтверждений.

Со свойственной англосаксам самоиронией анонимный автор обогатил английский фольклор стихотворением, которое известно под выразительным названием Darwin’s Mistake («Ошибка Дарвина»). Оно оказалось, как говорится, в тему. Вот его перевод:

На пальме мартышки сидели втроём,

Беседуя живо о том и о сём.

Сказала одна: «Удивитесь, небось,

Какую мне чушь услыхать довелось:

Что люди от нас повелись, обезьян.

Ну можно наглее придумать обман?

Да разве из нас кто-то бросит жену

С детишками с голоду дохнуть, одну?

А было ли так, чтобы, как у людей,

Считал кто-то пальму законно своей?

Забором обнёс, никого не пускал,

Кокосы себе про запас забирал?

Ведь если вокруг этой пальмы забор,

То с голоду сразу объявится вор!

А было ль, чтоб мы, взяв кастет или нож,

Пошли тёмной ночью к своим на грабёж?

Оружие стали бы вдруг измышлять,

Чтоб лучше подобных себе убивать?

Нет, люди, когда мы все факты учтём,

Вы – сукины дети, а мы ни при чём.