Дельфис

Наступил страшный для нашей страны 1941 год! Недаром зловещий Марс приблизился к Земле, и его беспощадное красное око сурово глядело с высоты небес...

На восток в неведомую Сибирь, становившуюся новой базой оборонной промышленности, шли эшелоны эвакуированных заводов, женщин и детей из захваченных фашистами районов, оставшихся в живых ленинградцев и бесконечные поезда раненых защитников Родины. Далёкая Сибирь — страна бесценных богатств, широких просторов, могучих рек, дремавшая среди необозримой тайги и болот тундры, — дала защиту и кров всем, кто в это тяжёлое время нуждался в нём.

Москвичи электролампового завода, где работал мой отец, были эвакуированы в Томск. Размещались без удобств и комфорта, но сибиряки поделились с нами всем необходимым. Никто не высказывал претензий. Важно было то, что электрические лампы нового завода были нужны фронту. Громоздкое оборудование с помощью волокуш и впряжённых в них людей доставлялось в строящиеся цеха завода, а здание ещё стояло без крыши. Работали без отдыха в три смены. Был октябрь 1941 года, наступали сибирские холода осени и суровой голодной зимы. Главное — была работа и сознание важности своего труда: всё — для фронта, всё — для Победы!

Я, студентка 1-го Московского медицинского института, заканчивала образование в Томске. Город с деревянными тротуарами, утонувший в душистых зарослях черёмухи, с невысокими домами с резными ставнями окон до сих пор остаётся дорогим воспоминанием тех лет. «Сибирским Кембриджем» называли его из-за большого количества студентов и институтов. Замечательные учёные вышли из стен его мединститута. Наши преподаватели лучше, чем мы, представляли трудности врачебной деятельности в условиях фронта и не жалели для нас сил и времени. Война готовила каждому свой путь лишений, но путь святой и правый, каким была работа военного врача.

Все мы, заканчивающие последний курс в августе 1942 года, знали о предстоящей фронтовой жизни, тревожились. Хотелось заглянуть в будущее. Вот поэтому я охотно согласилась на предложение моей тёти Ирины и её подруги погадать у них в крещенскую ночь января 1942 года.

Мама дала мне своё обручальное кольцо, а тётя объяснила, что если его положить в стакан с водой и рядом поставить зажжённую свечу, то сидя в тёмной комнате и глядя в кольцо, можно увидеть суженого. Каждая села за свой столик, женщины разложили карты, освещая их горящей свечой, а я пристально смотрела в кольцо на дне стакана. Яркий отблеск в центре кольца приковывал взгляд, но больше ничего не было видно. Глаза утомились, я отвернулась от стакана и осмотрелась: темно и тихо было вокруг. Тётя с подругой углубились в своё занятие. И тут, снова глянув в стакан, я неожиданно увидела изображение! Оно напоминало то, что можно заметить в объективе фотоаппарата, направленного на какой-то предмет. На меня из кольца глядело лицо человека. Была видна его фигура до пояса, в шинели, наброшенной на нижнюю белую рубаху; на плечах — погоны, фуражка надвинута на лоб, шевелюра тёмных волос; на груди небольшой крест.

Я закричала: «Вижу! Вижу!». Ко мне подбежала тётя и её подруга. «Да! Я вижу — это офицер», — сказали они разом. Теперь я уже могла отвести глаза от кольца, но изображение почему-то сохранялось. Потом оно затуманилось, а мне показалось, что ненадолго в кольце появился силуэт женщины в шинели и белой шапочке. Всё быстро исчезло, и я снова видела только стакан с водой и золотое кольцо на дне, свечу.

Рано утром, выходя на улицу, я загадала: кто встретится мне первым на дороге — будет моей судьбой. Город ещё спал. Вдруг из-за угла дома, скрипя сапогами по морозному снегу, появились двое молодых людей. Он и она были в военной форме. Я не удивилась — знала, что попаду на фронт. Только почему у моего изображения в кольце были погоны на шинели? Ведь офицеры Красной Армии в то время носили «шпалы» на воротниках шинелей и гимнастёрок; погоны на их плечах появились только в 1943 году. Вдруг я попаду в плен к немцам? Их офицеры носили погоны. Как всё неопределённо и туманно впереди...

Дома я рассказала маме о случившемся и отдала кольцо. С тех пор она его не носила, а оставила для меня. Оно и сейчас со мною как знак удивительного и непостижимого. Мама со вниманием отнеслась к увиденному мною. Она и сама обладала необыкновенной интуицией и предвидением некоторых семейных событий. Иногда она рассказывала нам свои сны, полные необычайных и фантастических испытаний. Живя в Томске, она записывала даты сновидений, тревожащих её душу, и, как я убедилась потом, они совпадали с периодами наиболее тяжёлых боевых операций нашего полка. Особенно часто её видения наблюдались в последние два предвоенных года и в течение всего периода Отечественной войны. Потом это у неё прошло.

В августе 1942 года я получила диплом с отличием, а в сентябре стала военным врачом передового медицинского пункта 901 - го стрелкового полка 245-й стрелковой дивизии. Начался мой путь на Северо-западном фронте и продолжался на II-м Ленинградском и III-м Прибалтийском фронтах. Пройдены земли Древней Руси — Новгородская, Псковская и др. Наша дивизия участвовала в освобождении городов — Демьянска, Луги, Невеля, Старой Руссы, Ленинграда, Валги и Риги. Врачебным кабинетом была брезентовая палатка, помощниками — фельдшера и санинструкторы полковых рот и батальонов, располагавшиеся в траншеях и землянках переднего края. Неотложная врачебная помощь и эвакуация раненых с линии боя в медсанбат и тыловой армейский госпиталь занимали всё время, силы и мысли. Среди кромешного ада войны забылась жизнь в Томске и предсказания той крещенской ночи 1942-го. Меня даже не удивила перемена в обмундировании: погоны на плечах в 1943 году! Сколько достоинства, какая военная выправка появилась у офицеров! Ведь они чувствовали себя по праву наследниками доблестной русской армии Суворова и Кутузова!

Среди моих коллег-врачей были три капитана медицинской службы. Один из них — Губин первым встретил меня в санитарной роте и сопутствовал мне на всём фронтовом пути. Везде я чувствовала его заботу и внимание, помощь. Через год он стал моим мужем. Заключение нашего брака состоялось в небольшом провинциальном городке — Торопце, сохранившем очарование русской старины. Он когда-то принадлежал князю Александру Невскому. Тут он венчался со своей княгиней. Здесь проходил и маршрут нашего полка. Единственным учреждением для регистрации брака был полуразрушенный сарай. Нам выдали брачное свидетельство. Никаких поздравлений и восторгов. Ни цветов, ни свадебного наряда, ни близких, ни друзей — ничего не было в этот свадебный день. От порога невзрачного сарая протянулась дорога нашей новой жизни. Сумрачный день осени и низкие тучи словно готовили к нелёгкому пути. Пустынная колея лежала перед нами. Догонять полк пришлось пешком. Так сурово началась наша супружеская жизнь, но на душе было спокойно и торжественно, и была надежда, что Синяя птица Счастья залетит когда-то и к нам...

В 1944 году мы работали в 770-ом артиллерийском полку нашей дивизии. Армия перешла границу Латвии и быстро двигалась по направлению к Риге. Противник оказывал постоянное сопротивление. Его снайперы старались уничтожить офицерский состав полка, а частые обстрелы стали привычным сопровождением. На короткой остановке была определена дислокация нашей санитарной роты. Неожиданно совсем рядом начали рваться снаряды. В какой-то момент я успела прыгнуть в глубокий придорожный кювет и услышала крик: «Докторшу убило!». К общей радости, совершенно невредимая, я поднялась из кювета. Только мы успели быстро оборудовать медицинский пункт, как на подводе привезли нашего главврача — моего мужа. Он был ранен в грудь осколком снаряда. Ранение было сквозным и требовало срочной хирургической операции. Я туго забинтовала его грудь и, оказав необходимую медицинскую помощь, повезла в медсанбат. Там было дано направление на срочную госпитализацию в тыловой армейский госпиталь. Для эвакуации раненого освободили машину, кузов наполовину заполнили сеном, пострадавшего в полусидячем положении разместили на мягком возвышении. Я села напротив него. Нам предстоял долгий путь. Дорога обстреливалась из дальнобойных орудий. И вот теперь, глядя на обращённое ко мне лицо, я вспомнила! Вспомнила знакомую мне картину, увиденную в Томске в золотом кольце! Напротив меня полулежал человек с забинтованной грудью, в белой рубашке, в шинели с погонами, наброшенной на плечи, в офицерской фуражке, опущенной на лоб; тот крест, который я видела тогда, означал не иначе как страдание.

Что же было со мной в Томске? Какие силы показали мне тогда кусочек будущего, и разве можно было теперь сомневаться в достоверности предвидения? Ведь изображение в материнском кольце, кроме меня, заметили ещё двое. Я не узнала своего суженого раньше, а лишь сейчас, глядя в родное лицо. Война свела нас друг с другом, судьба сохранила ему жизнь. После ранения, несмотря на запрещения врачей, он вернулся на передовую, и снова мы были вместе. Наша супружеская жизнь продолжалась долго — 45 лет! Она не была лёгкой и спокойной, хотя муж и дал мне большую любовь и преданность сердца. Только позже я узнала из астрологии, что два знака — Козерога (он) и Рыб (я) — связывает нерасторжимая романтическая любовь. Мы сохранили свои чувства до той последней берёзки, что склонила свои ветви над его могилой...

^{В.Л.Косорукова — участница Великой Отечественной войны, младший врач полка. 1943}

Меня всегда волновало пережитое в Томске и сбывшееся в жизни событие. Значит, человек и его сознание связаны с Высшими силами космоса и могут получать его сигналы! Я удостоилась этой Вести и навсегда сохранила её в моём сердце.

В книге В.Р.Никитиной «Дом окнами на закат», где идёт повествование о повседневной жизни интеллигенции первой четверти XX века, когда ещё оставались живы различные традиции уходящей эпохи, можно встретить одно интересное для нашего повествования место, связанное с гаданием на кольце: «...на Новый год (1916 год) ...мы пошли гадать в гостиную. Бабушка сняла с пальца и дала нам своё обручальное кольцо. Всем было весело, все знали, кого я хотела увидеть, и была уверена, что увижу... Но увидела я Л.А. (будущего мужа — писателя Леонида Андреевича Никитина, члена редколлегии нашего журнала. — Ред.). Ни о каком самовнушении не могло быть и речи, да и никто из нас в гадания не верил. Но полтора года спустя, когда я собралась выходить замуж, бабушка мне напомнила: "А помнишь, как ты под Новый год увидела Л.А., прибежала в столовую и с возмущением говорила: "Ну, что это за гадание — Никитина увидела!"» В данном случае особой веры в гадание как будто и не было, но всё же оно реализовалось — гадание на кольце...

Зададимся теперь вопросом: каков возможный механизм гадания на кольце? Кольце обручальном — значит с особой программой соединения во имя продолжения рода. Кольце золотом — значит обладающем специфическими проводящими свойствами, возможно, усиливающими в минуты острого ожидания эманации с тонких планов (помните статью «Парадоксальное золото» в нашем первом номере журнала за этот год?). Кольце — покоящемся в субстанции «жидкого кристалла», коим является вода с её удивительными, ещё далеко на разгаданными свойствами памяти. И вот такому «воспоминанию из будущего», нарушающему привычный ход «стрелы времени», помогает тёплое, ровное пламя свечи. Огонь будто стягивает на себя из многомерья информацию жизни, фокусируется через воду в оправе стакана, в обруче злата и — предлагает её взору. Видели «летящие птицы» каустик — этих линий наибольшего напряжения — на дне освещённых сосудов?

Н.Г.