Дельфис

Достаточно часто, когда говорят о кризисе современной культуры, не забывают сказать и о кризисе морали, которая утрачивает обязательность общих принципов и норм, становится релятивистской, ситуативной, беспринципной и даже аномийной. Аномия означает отношение индивидов к социальным нормам и моральным ценностям, когда эти нормы: 1) утрачивают свою значимость регуляторов поведения, 2) перестают быть оценочными эталонами, 3) оторваны как высшие универсальные принципы от реальных целей и средств их достижения, практикуемых данным сообществом.

Термин, как известно, ввёл Эмиль Дюркгейм, который считал это явление постоянным и нормальным для индустриального общества, исповедующего идеалы индивидуального успеха, достижимого по определению и по факту заведомым меньшинством. Поэтому аномия маргинального большинства, сопровождаемая девиантным (отклоняющимся от норм) поведением, становится фактором социальной динамики. Почему же тогда так однозначно негативно оценивается аномия современного морального сознания алармистами (людьми, которые убегают от реальности) современности, будь то постмодернисты или хранители традиции? И это притом, что явление, описанное классиком социологии, известно с тех пор, как появились законы, регулирующие социальные отношения.

Законы социума (номосы) появляются тогда, когда появляются государства: полисы и деспотии. Тогда же формируются религии закона, легитимирующие созданные человеком номосы. До того поведение человека регулировалось традицией или нравственностью, то есть прецедентной моралью, принципом которой было правило: «Действуй как я». Это правило было одновременно принципом идентификации: всякий, поступающий «не так», – чужак, подлежащий изгнанию из общины. После мезолитической революции, обусловившей появление опосредованного, абстрактного мышления, намечается тенденция на номосную регуляцию поведения, которая получает осуществление с появлением первых государств.

Когда же, по мысли Лао-цзы, появляется закон, тогда появляется и беззаконие, или аномия. Моисей, принёсший на горе Синай Божьи заповеди, тут же устроил избиение противников закона. В последующем же любое нарушение норм декалога (десяти заповедей Моисея) предполагало публичную казнь. Однако проблема не сводилась к противостоянию номосов и аномии. Проблема оказалась сложнее: номосам противостояли природные законы, логосы. То и другое надо было как-то соотнести, скоординировать. Так появляются концепции соотнесённости мегакосма (природы), макрокосма (полиса) и микрокосма (человека). Это была попытка объяснения антропного мира отождествлением его с природным миром.

Однако вскоре было выявлено, что бытие и мысль о бытии – вещи разные. Мир снова раскололся на этот раз на субъект и объект, отношения между которыми стали главным вопросом философии, теории познания. В практической философии, в этике проблема трансформировалась в вопрос об отношениях между субъектом и объектом морального деяния, что обусловило необходимость обоснования норм как разновидности идеальных сущностей. Так появилось золотое правило нравственности и принцип золотой середины, объясняющий способ достижения требуемых номосами добродетелей.

Ситуация радикально изменяется в послеосевое время, когда на смену религиям закона приходят религии персональной коммуникации с Богом: индивидуального откровения и индивидуального спасения – буддизм и христианство. Буддизм руководствуется вполне в духе аномии принципом «Будьте сами себе светильниками» и даже формулирует такой парадоксальный призыв, как «Встретишь Будду – убей его». Христианство же в свою очередь заявило о радикальном разрыве с традицией религий закона, в которых мицвот (собрание законов и нормативов поведения в Иерусалиме) и шариат (то же в Исламе) составляли ядро национальной религии. И если софисты конформистски предлагали в обществе действовать в соответствии с номосами, а вне общества, «на природе» – в соответствии с логосами, то христианство бескомпромиссно заявляло не только о неподвластности человека природе и плоти, но и об его неподвластности номосам. Не человек, утверждает Христос, для субботы, а суббота для человека. Апостол же Павел, посвятив теме закона целое послание (к галатам), решительно объявлял о неподзаконности христианина любому закону: и логосу («стихиям мира сего»), и номосу, который не более, чем «детоводитель», но для духовно зрелых людей бесполезен.

Христианское учение не имело бы, однако, значимости инновации, если бы ограничилось негативными обличениями. Заложив на мифологическом уровне основы онтологического персонализма, христианство и в этике выразило совершенно новый дискурс, предложив в качестве позитивной нормы этику любви. Она выглядит, по мнению современного человека, наивной утопией. А между тем за кажущейся банальностью скрывается очень глубокая, не реализованная и по настоящее время, идея безусловного морального деяния, деяния надзаконного, вненормативного, аномийного.

Христианство заложило совершенно новую религиозную парадигму, а вместе с ней и абсолютно новую этическую парадигму. Но, к сожалению, освоить эти парадигмы конфессиональное христианство не могло, поскольку, так распорядилась история, оно заняло нишу государственной идеологии, отбросившей христианство в конфессиональных формах к языческим религиям закона. Соответственно, и персоналистическая этика безусловного деяния была незаметно подменена этикой нравственной традиции, хотя и не без исторической корректировки. И если в предшествующей христианству аристотелевской этике добродетели она определяется вполне в духе философской рациональности как арифметическая «золотая середина», то в конфессиональном христианстве добродетели противопоставляется грех, не имеющий ничего общего с ней. Отношения между грехом и добродетелью не подлежат арифметике, поскольку это отношения принципиальной несовместимости. Человек обязан поступать добродетельно не по вычислению «золотой середины», а по обязательству быть совершенным в полной мере по образу Христа, который (образ) церковь оформляет рядом нормативов и канонических предписаний.

От раннехристианской аномийности, как и от персонализма, не остаётся и следа. Восстановит персону в её правах лишь Ренессанс, однако, уже в совершенно новом формате, с новым обоснованием. Божественное право с открытиями Макиавелли и Бодена уступит место праву естественному, которое в Новое время с процессом секуляризации будет дополнено концепцией естественных прав человека. Нормативная этика при таком подходе десакрализуется и обосновывается уже в русле картезианского рационализма (философии Декарта) через критерий всеобщности. Главным законом этики станет кантовский категорический императив: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла стать всеобщим законодательством». Чтобы как-то обойти крайний формализм категорического императива, Кант предлагает вторую формулировку категорического императива: «Поступай так, чтобы человек был всегда целью, но никогда не средством».

Полностью статья будет опубликована позже. Этот номер журнала «Дельфис» Вы можете приобрести в книжном Интернет-магазине «Дельфис».