Дельфис

Нет, дорогие мои читатели, никогда не могла себе этого представить! Не способна была раньше даже вообразить, что любимый мой Некрасов станет для меня поэтом не трагического прошлого нашей Родины, а пророком близкого будущего. Вернее, теперь уже и не будущего, а настоящего, в каком мы все живём.

Грош у новейших господ

Выше стыда и закона;

Нынче тоскует лишь тот,

Кто не украл миллиона.

Бредит Америкой Русь,

К ней тяготея сердечно...

Шуйско-Ивановский гусь —

Американец? — Конечно!

Что ни попало тащат,

Наш идеал, — говорят, —

Заатлантический брат...

Разве речь не о сегодняшнем дне? И называется эта поэма — «Современники». А ей (поэме) 126 лет, написана она в 1875 году.

<...>

Гope! Горе! Хищник смелый

Ворвался в толпу!

Где же Руси неумелой

Выдержать борьбу?

<...>

Не рискуя головою,

Эти рыцари страны

Так и рвут, что можно с бою,

У народа и казны.

<...>

Подождите! Прогресс продвигается,

И движенью не видно конца.

Что сегодня постыдным считается,

Удостоится завтра венца

<...>

Вот некоторые извлечения о сегодняшнем нашем дне из поэмы позапрошлого века «Современники». А начинается она так:

Я книгу взял, восстав от сна,

И прочитал я в ней:

«Бывали хуже времена,

Но не было подлей».

Швырнул далёко книгу я,

Ужели мы с тобой

Такого века сыновья,

О, друг — читатель мой?

Нет, я не чувствовала себя дочерью такого века ни в 12 лет, когда только узнала Некрасова и выписала из его стихов первые строки в тетрадочку, что вела с пятого класса; ни тогда, когда обращалась к поэту уже взрослой. В те времена я свято верила, что народ, частью которого я являюсь, /Вынесет всё и широкую, ясную/ Грудью дорогу проложит себе/.

Но куда же мы пришли? Разве звал нас поэт к тому, что сам ненавидел? Нет, он предупреждал всем своим творчеством, покаянными речами героя этой же поэмы — финансиста Зацепы:

Я — вор! Я рыцарь шайки той

Из всех племён, наречий наций.

Что исповедует разбой

Под видом честных спекуляций.

...Где позабыт покой и сон,

Добычу зорко карауля,

Где в результате — миллион

Или коническая пуля.

Ну что ж, теперь мы сами свидетели и краденных миллионов, и пуль, какими «угощают» друг друга «рыцари» таких шаек. Так что думаю, не очень-то нужен сегодня сильным мира сего «Ювеналов бич» некрасовской поэзии. Нет, конечно, выбросить её совсем из школьных программ как-то неудобно — классика. Но не включить в неё стихотворение, какое многие поколения школьников знали наизусть— «Размышления у парадного подъезда», не только можно, но и необходимо. И оно исключено. Помните?

...Раз я видел, сюда мужики подошли,

Деревенские русские люди.

Помолились на церковь и стали вдали,

Свесив русые головы к груди;

Показался швейцар. «Допусти», — говорят

С выраженьем надежды и муки.

Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд!

Загорелые лица и руки,

Армячишко худой на плечах,

По котомке на спинах согнутых,

Крест на шее, и кровь на ногах,

В самодельные лапти обутых

(Знать брели-то долгонько они

Из каких-нибудь дальних губерний)

Кто-то крикнул швейцару: «Гони!

Наш не любит оборванной черни!»

И захлопнулась дверь...

<...>

А владелец роскошных палат

Ещё сном был глубоким объят...

Ты, считающий жизнью завидною

Упоение лестью бесстыдною,

Волокитство, обжорство, игру,

Пробудись! Есть ещё наслаждение:

Вороти их! В тебе их спасение!

Но счастливые глухи к добру...

<...>

Где народ, там и стон... Эх сердечный!

Что же значит твой стон бесконечный?

Ты проснёшься ль исполненный сил?..

Неприятные теперь возникают ассоциации от этих строк! Не так ли? Слишком много появилось на нашей земле «парадных подъездов». Скорее не подъездов, а дворцов. Только прежние, как тот, у которого поэт из окна своей квартиры на Литейном наблюдал сцену, запёчатлённую в стихотворении, не скрывались от глаз людских, что происходит теперь. К новым парадным подъездам и не подъедешь! Какие повсеместно выросли теперь новые «Трианоны», «Парфеноны», замки, италийские виллы со своими дельфинариями, зоопарками, «садами Семирамиды»! И процветают они за двойными трёхметровыми бетонными стенами, с вооружённой стражей, а иногда с барражирующими над ними вертолётами охраны... /Бывали хуже времена,/Но не было подлей!../

Не потому ли и найти сейчас современное издание Некрасова не так-то просто? Немало я обошла лавок, пока с трудом отыскали мне в огромном книжном магазине на Полянке единственный небольшой томик «Избранного» поэта, выпущенный к его 180-летию всего лишь пятитысячным тиражом! А мои старые, зачитанные до дыр книги «Избранных произведений» Н.А.Некрасова, опубликованные в 1947—1950-х годах, имели тиражи в сто тысяч экземпляров!

Но совсем не с этих грустных реминисценций мечтала я начать свой рассказ о великом русском поэте, о замечательном общественном деятеле, на плечах которого почти тридцать лет держалась передовая русская литература! И не только русская, но лучшая мировая.

Как же мне хотелось начать свой материал со слов благодарности Николаю Алексеевичу Некрасову за то, что именно он впервые открыл когда-то мне красоту любви, сострадания и справедливости, как высшую ценность жизни! Любви к своему народу, сострадания не только ему, а всем несчастным, угнетённым и обиженным... И, конечно, уже тогда, вникая в его поэзию, я хотела найти сокровенные её истоки. В критико-биографических статьях я тогда не всё понимала. А вот исповедальная «Родина», написанная 25-летним поэтом, сказала очень много и сама легла мне в память.

И вот они опять, знакомые места,

Где жизнь отцов моих бесплодна и пуста

Текла среди пиров, бессмысленного чванства,

Разврата грязного и мелкого тиранства.

Где рой подавленных и трепетных рабов

Завидовал житью последних барских псов,

Где было суждено мне Божий свет увидеть,

Где научился я терпеть и ненавидеть...

^{Н.А.Некрасов. С офорта Ф.А.Брокгауза}

Вряд ли оставит читателя равнодушным столь яркая картина той духовной атмосферы, в какой жил поэт первые свои 16 лет. Добавлю к этому, что родился он 10 декабря 1821 года на Украине, в Подольском городке Немирове, где служил в то время отец — потомок некогда богатой, но обедневшей дворянской фамилии. В родовое поместье — Грешнево Ярославской губернии поэт попал в трёхлетнем возрасте. И Родиной своей Н. А Некрасов считал именно эту приволжскую землю. С неё вынес он уже в юности боль за своих земляков-крестьян. С детьми дворовых играл он малышом в усадьбе, а у их отцов, чуть повзрослев, учился верховой езде, меткости глаза и твёрдой руке на охоте, бесстрашию и терпению... И ещё вынес он с тех лет благоговейную до конца своих дней любовь к матери. Вот как заявил он о ней впервые всё в том же стихотворении 1846 года — «Родина», о котором с восторгом и слезами на глазах говорил и писал друзьям В.Г.Белинский:

Вот тёмный, тёмный сад. Чей лик в аллее дальной

Мелькает меж ветвей, болезненно-печальный?

Я знаю, отчего ты плачешь, мать моя!

Кто жизнь твою сгубил... О! Знаю, знаю я!..

Навеки отдана угрюмому невежде,

Не предавалась ты несбыточной надежде —

Тебя пугала мысль восстать против судьбы.

Ты жребий свой несла в молчании рабы...

Но знаю: не была душа твоя бесстрастна;

Она была горда, упорна и прекрасна,

И всё, что вынести в тебе достало сил,

Предсмертный шёпот твой губителю простил?..

Наверное, к такому сыновнему рассказу о судьбе матери «в доме крепостных, любовниц и псарей» трудно что-то прибавить. Скажу только, что Елена Андреевна Некрасова, урождённая Закревская — дочь польско-украинского дворянина, прожила на свете сорок лет, родив шестерых детей, из которых третий — Николай и стал великим русским поэтом. Уверена, он не был бы таким, каким мы его знаем, если бы в жизни и творчестве до конца дней не предстоял перед духовным взором своей матери. Женщины, чья душа олицетворяла для него свет и добро.

Говоря так, я вспоминаю мысль Елены Ивановны Рерих о том, что на психическом плане именно женское начало оплодотворяет творчество мужчины, поднимая его на более высокий уровень. Таким духовным началом была для Некрасова его мать.

К матери обращался поэт в трудные моменты жизни. Было это и в начале 60-х годов XIX века. Некрасову-редактору «Современника» в то время пришлось выбирать между революционно-демократическим направлением — разночинцами Чернышевским и Добролюбовым, с одной стороны, и либеральным дворянством — с другой, в частности, Тургеневым, что был его близким другом.

Разрыв с другом, клевета прежних соратников из либерального лагеря, ставших врагами, тяжело дались поэту. Эта боль и родила одно из лучших его стихотворений — «Рыцарь на час».

...В эту ночь я хотел бы рыдать

На могиле далёкой,

Где лежит моя бедная мать...

<...>

Я кручину мою многолетнюю

На родимую грудь изолью,

Я тебе мою песню последнюю,

Мою горькую песню спою.

О, прости! То не песнь утешения,

Я заставлю страдать тебя вновь,

Но я гибну — и ради спасения

Я твою призываю любовь!

<...>

Выводи на дорогу тернистую!

Разучился ходить я по ней.

Погрузился я в тину нечистую

Мелких помыслов, мелких страстей!

От ликующих, праздно болтающих.

Обагряющих руки в крови

Уведи меня в стан погибающих

За великое дело любви!

Не эта ли любовь-предстояние, любовь-молитва пред святой материнской душой сделала Некрасова единственным в русской, да наверное и в мировой поэзии, певцом трагически-униженной судьбы женщины?

Будь его героиня крестьянкой из поэмы «Мороз- Красный нос», несчастной горожанкой из стихотворения «Еду ли ночью по улице тёмной», что стала предшественницей Сонечки Мармеладовой Достоевского; княгинями Трубецкой и Волконской — каждой из них сострадает поэт всем сердцем. Вызывает в нас преклонение перед долготерпением и величием женской души и острый протест против её попрания.

Жизнь Некрасова — борьба за выживание (физическое: не умереть с голоду!), за своё имя, литературное и доброе имя человека, и, наконец, сражение за идеалы, что отстаивал поэт до конца дней, — можно лучше всего проследить по его творчеству.

Факты биографии таковы: семнадцатилетний юноша, в 1838 году попавший из провинции в Петербург, был лишён всякой поддержки за ослушание. Он не пошёл в военное училище, как настаивал отец, а решил поступать в университет, где вольнослушателем проучился лишь два года. Остальное время и силы были отданы тяжкой журналистской и литературной подёнщине, какая первые годы держала его на грани смерти от голода и нищеты. Вот, как вспоминает об этом он сам:

Не раз, упав лицом в сырую землю,

С отчаяньем голодный я твердил:

«По силам ли, о Боже, труд подъемлю?»

И снова шёл, собрав остаток сил...

Не могу ничем подтвердить, что стихотворение «Еду ли ночью по улице тёмной» носит у поэта биографический характер. Но с первого прочтения и до сего дня, потрясённая той картиной отчаяния, что в нём нарисована, воспринимаю эту поэтическую новеллу как рассказ его о самом себе. Судите об этом сами, дорогие читатели, по отрывкам, что я привожу:

Еду ли ночью по улице тёмной,

Бури заслушаюсь в пасмурный день,

Друг беззащитный, больной и бездомный,

Вдруг предо мною мелькнёт твоя тень...

<...>

Помнишь ли день, как больной и голодный

Я унывал, выбивался из сил?

В комнате нашей пустой и холодной

Пар от дыханья волнами ходил.

Помнишь ли труб заунывные звуки,

Брызги дождя, полусвет, полутьму?

Плакал твой сын и холодные руки

Ты согревала дыханьем ему.

Он не смолкал — и пронзительно звонок

Был его крик... Становилось темней,

Вдоволь поплакал и умер ребёнок...

Бедная, слёз безрассудных не лей.

С горя и с голоду завтра мы оба

Так же глубоко и сладко заснём;

Купит хозяин с проклятьем три гроба,

Вместе свезут и положат рядком...

<...>

Я задремал. Ты ушла молчаливо,

Принарядившись, как будто к венцу,

И через час принесла торопливо

Гробик ребёнку и ужин отцу.

<...>

Ты не спешила с печальным признаньем,

Я ничего не спросил,

Только мы оба глядели с рыданьем,

Только угрюм и озлоблен я был...

По поводу этого произведения И.С.Тургенев писал Белинскому в 1847 году: «Скажите от меня Некрасову, что его стихотворение меня совершенно с ума свело, дённо и нощно твержу и уже наизусть выучил». А Чернышевский в письме из Сибири отмечал: «Оно (стихотворение. — А.К.) первое показало: Россия приобретает великого поэта».

Поэта, через которого вся забитая крестьянская Русь, униженная и бесправная городская беднота обретают свой голос. Обретают и в силу огромного поэтического дара Некрасова, и в силу вместе пережитого страдания.

Утвердил своё имя Некрасов в литературе под мощным влиянием и с помощью Белинского. /Учитель, перед именем твоим/Позволь смиренно преклонить колени./

К концу сороковых годов Некрасов уже сформировался как поэт и гражданин. Помните? —

Поэтом можешь ты не быть,

Но гражданином быть обязан.

Не могу не сказать об удивительной афористичности некрасовской поэзии. Мы сами не замечаем, как невольно включаем в свой обиход строки его поэзии:

Сейте разумное, доброе, вечное.

---

Суждены нам благие порывы,

Но свершить ничего не дано.

---

То сердце не научится любить,

Которое устало ненавидеть!

Дело прочно, когда под ним струится кровь.

---

Чтобы словам было тесно,

Мыслям просторно.

---

Ты и убогая.

Ты и обильная.

Ты и забитая,

Ты всесильная, Матушка Русь!

Ей — Матушке — России, её людям служил Некрасов не только поэтическим своим дарованием. Он обладал ещё и огромным организаторским, редакторским талантом, который поставил поэта во главе самого передового в России литературного направления. Почти тридцать лет, будучи редактором «Современника» и «Отечественных записок», он, как говорили друзья, «со змеиной мудростью» спасал журналы от цензурных репрессий. Знакомил читателей не только с русской, но и передовой зарубежной литературой. Так, публикуя замечательный роман американки Бичер Стоу «Хижина дяди Тома», он огромными гонорарами привлёк к переводу родственника цензора, обеспечив тем самым успешное продвижение книги. А сам роман, по договорённости с редакцией, отдавал подписчикам журнала бесплатно.

Будучи искусным и хладнокровным игроком в карты, заводил в Английском клубе нужные знакомства. Расчётливо проигрывая цензорам и их окружению, Некрасов выигрывал у богачей большие деньги. Пускал и их, и другие доходы на строительство школы для крестьянских детей, на постоянную помощь семьям Белинского, Чернышевского, братьям Добролюбова. Поддерживал бедных литераторов.

Журнал для Некрасова был не только его детищем и трибуной, но и возможностью помочь молодым дарованиям реализовать себя.

В 1866 году, спасая «Современник» от закрытия (власти считали его очагом якобинства), поэт был вынужден выступить со стихами в честь спасения царя Александра II от выстрела Каракозова, а вскоре—в честь графа Муравьёва — усмирителя польского восстания. По воспоминанию одного из друзей поэта А.Ф.Кони, «Некрасов рисковал своей репутацией, чтобы спасти журнал». Но тщетно. «Современник» был закрыт.

Много было врагов у Некрасова со стороны властей и не меньше завистников в лагере либералов, всячески принижавших его творчество, распускавших о нём грязную клевету. В ответ на ложь, ходившую в Петербурге, получил поэт в тяжкие для него дни стихотворение «Не может быть!» от неизвестного друга. Сам Некрасов так и не узнал, кто их автор. А была это молодая поэтесса Ольга Павлова (Мартынова), что печаталась и в «Современнике», встречалась ранее с Некрасовым и вынесла из этой встречи самые добрые впечатления о поэте. Привожу один фрагмент из её стихотворения:

Мне говорят, что ты душой суров,

Что лишь в словах твоих есть чувства пламень,

Что ты жесток, что стих твой — весь любовь,

А сердце холодно, как камень.

Но отчего ж весь мир сильней любить

Мне хочется, твои стихи читая?

И в них обман, а не душа живая? Не может быть!

Н.А.Некрасов ответил на это послание стихами «Неизвестному другу, приславшему мне стихотворение — "Не может быть!"»:

...Не торговал я лирой, но бывало,

Когда грозил неумолимый рок,

У лиры звук неверный исторгала

Моя рука... Давно я одинок;

<...>

За то, что я остался одиноким,

Что я ни в ком опоры не имел,

Что я, друзей теряя с каждым годом,

Встречал врагов всё больше на пути —

За каплю крови, общую с народом,

Прости меня, о Родина, прости!..

<...>

Я призван был воспеть твои страданья,

Терпеньем изумляющий народ!

И бросить хоть единый луч сознания

На путь, которым Бог тебя ведёт.

<...>

И песнь моя бесследно пролетела

И до народа не дошла она.

Одна любовь сказаться в ней успела

К тебе, моя родная сторона!

За то, что я, черствея с каждым годом,

Её умел в душе моей спасти,

За каплю крови, общую с народом,

Мои вины, о Родина! Прости!

Как человек совести и чести, взыскательный и правдивый перед собой, Некрасов мерил свою деятельность по таким высшим, с его точки зрения образцам, как Белинский, Чернышевский, Добролюбов, часто недооценивая себя. В одной из «Последних песен» он сказал:/Мне борьба мешала быть поэтом./Песни мне мешали быть бойцом./

И дальше:/Кто, служа великим целям века,/Жизнь свою всецело отдаёт/На борьбу за брата человека,/Только тот себя переживёт!/

Великий поэт, конечно, себя пережил и останется среди нас, пока жива русская душа с её совестью, добротой, справедливостью. Песни не мешали Некрасову быть бойцом. Поэзия оплодотворяла его борьбу, а борьба возжигала пламя творчества.

Красоту сострадания и любви к человеку, к Родине (какую раскрывал, раскрывает и будет для нас раскрывать поэт) остро чувствовали его молодые современники. Я не могла без слёз читать послание студенчества Некрасову в феврале 1877 года (в декабре он уже умер). Отправлено послание было в ответ на два его стихотворения — «Вам, мой дар любившим и ценившим» и «Скоро буду добычею тления», — где он говорит: «Ничьего не прошу сожаления, да и некому будет жалеть...», «Я настолько же чуждым народу умираю, как жить начинал».

Вот, что написали студенты любимому поэту в своём адресе:

«Прочли мы твои "Последние песни", и защемило у нас сердце, тяжело было читать про твои страдания, невмоготу услышать твоё сомнение: "да и некому будет жалеть" <...> Тёмен наш народ и нескоро ещё узнает тебя¹. Но зачем же забыл ты нас, учащуюся русскую молодёжь?.. Мы пожалеем тебя, любимый наш, дорогой певец народа, его горя и страдания; мы пожалеем того, кто зажигал в нас эту могучую любовь к народу и воспламенял ненавистью к его притеснителям... Знай же, что ты не одинок, что взрастит и взлелеет твои семена всей душой тебя любящая учащаяся молодёжь русская».

Есть ли у нас сейчас такой поэт, что может внушать подобные чувства? Ведь только ими жива душа человека! Что касается меня, то моя душа по-прежнему трепещет от прикосновения к его творчеству. Ведь который раз вчитываясь в поэму «Кому на Руси жить хорошо», смеюсь я и плачу. Смеюсь над добрым и ласковым подтруниванием поэта. Ведь «Семь временно-обязанных/ Подтянутой губернии,/ Уезда Терпигорева,/ Пустопорожней волости» — семь русских мужиков в своём простодушии и наивности для Некрасова — дети. Защитить их нужно, приласкать. Стихия народной жизни — веселия и горя, надежд и разочарований, гнева и радости — встаёт со страниц поэмы:

У каждого крестьянина

Душа, что туча чёрная —

Гневна, грозна — и надо бы

Громам греметь оттудова,

Кровавым лить дождям,

А всё вином кончается.

Пошла по жилам чарочка —

И рассмеялась добрая

Крестьянская душа!

<...>

«В деревне Босове

Яким Нагой живёт,

Он до смерти работает,

До полусмерти пьёт...»

<...>

С ним случай был: картиночек

Он сыну накупил,

Развешал их по стеночкам

И сам не меньше мальчика

Любил на них глядеть.

Пришла немилость Божия,

Деревня загорелася —

А было у Якимушки

За целый век накоплено

Целковых тридцать пять.

Скорей бы взять целковые,

А он скорей картиночки

Стал со стены срывать;

Жена его тем временем

С иконами возилася,

А тут изба и рухнула...

«Ой, брат Яким! Не дёшево

Картинки обошлись!

А вот фрагменты из главы поэмы, что называется «Счастливые»:

В толпе горластой, праздничной

Похаживали странники,

Покликивали клич:

«Эй, нет ли где счастливого?

Явись! Коли окажется,

Что счастливо живёшь,

У нас ведро готовое:

Пей даром сколько вздумаешь —

На славу угостим!»

<...>

Пришёл солдат с медалями.

Чуть жив, а выпить хочется:

«Я счастлив!» — говорит.

«Ну открывай, старинушка,

В чём счастие солдатское?

Да не таись, смотри!»

«А в том, во-первых, счастие.

Что в двадцати сражениях

Я был, а не убит!

А во-вторых, важней того,

Я и во время мирное

Ходил не сыт, не голоден,

А смерти не дался!

А в третьих — за провинности,

Великие и малые,

Нещадно бит я палками,

А хоть пощупай — жив!»

«На! Выпивай, служивенький!

С тобой и спорить нечего:

Ты счастлив — слова нет!»

Ну как читая про такое «счастие», не заплакать и тут же не засмеяться! Какое же в поэме стремление помочь человеку обрести и чувство своего достоинства, и верый путь!

Мы сейчас разве не выбираем опять новый свой путь? И по какому же идти? Не прислушаться ли к Некрасову? Ох, как актуален сейчас великий наш поэт!

Средь мира дольнего

Для сердца вольного

Есть два пути.

Взвесь силу гордую,

Взвесь волю твёрдую, —

Каким идти?

Одна просторная

Дорога — торная.

Страстей раба,

По ней громадная,

К соблазну жадная

Идёт толпа.

О жизни искренней,

О цели выспренней

Там мысль смешна.

Кипит там вечная,

Бесчеловечная

Вражда-война

За блага бренные...

Там души пленные

Полны греха.

На вид блестящая

Там жизнь мертвящая

К добру глуха.

Другая — тесная

Дорога, честная,

По ней идут

Лишь души сильные

Любвеобильные,

На бой, на труд

За обойдённого,

За угнетённого,

Стань в их ряды.

Иди к униженным,

Иди к обиженным,

Там нужен ты.