Дельфис

Понятие гармонии является одним из наиболее самоочевидных, когда выступает в качестве интуитивной оценки, и в то же время оно наиболее неуловимо, когда требуется дать четкое определение этому качеству. Человек почти безошибочно «угадывает» присутствие гармонии, но часто затрудняется объяснить, в чём она состоит. Обычно же понятие гармонии используют при структурно-организационной и эстетической характеристике объекта. Но внутренний смысл этого понятия настолько объёмен и глубок, что через него мы выходим на проявление и осуществление самих принципов построения и функционирования мироздания.

Существуют два способа определять взаимоотношение гармонии и мира. Согласно одному из них, гармония изначально присуща миру, вопрос лишь в формах её проявления, которые могут быть различны. Согласно другому, мир исходно негармоничен, и требуются время и усилия, чтобы привнести в него гармонию. Но в любом случае мир и гармония рассматриваются вместе, поскольку лишь единство мира может быть условием самой возможности его гармонии; в свою очередь гармония выступает как проявление, свидетельство и даже доказательство единства мира. Единый порядок, пронизывая мир, придаёт ему целостность. Именно такой подход, основанный на признании взаимосвязи единства мира и гармонии, позволяет анализировать гармонию как наиболее общую закономерность организации всех систем, процессов и явлений.

Законы сохранения энергии и вещества как бы доказывают единство мира, его целостность и умозрительную замкнутость: в открытой структуре говорить о сохранении было бы невозможно. Таким образом, единство мира может исходить только из его целостности, а тогда справедливо говорить и о гармонии целого.

Конечно, мир меняется. Но мы продолжаем мыслить его гармоничным, то есть полагаем, что где бы и какие бы изменения ни происходили, общая гармония остаётся. Это означает, что постоянное единство всех «фрагментов» мира неизменно. Целостность сама себя поддерживает в состоянии постоянной гармонии, согласуя новое, изменяющееся и изменённое с существующим целым. Все процессы происходят так, что энергия сохраняется или должна сохраняться.

Иными словами, мы как бы исходим из некоторого аксиоматического представления, что существует — и мы это признаём — некий «проект» целостной, гармоничной, гомеостатичной структуры, себя поддерживающей и сохраняющей. Человек, не могущий знать мироздания в целом, умозрительно понимает эту гармонию, ибо исходит из некоего идеала организации. Природа и истоки существования подобного идеала говорят о том, что в гармонии наличествуют два разных плана. Во-первых, она мыслится как самоподдерживающаяся организация, а во-вторых, как некий неуловимый и нематериальный проект, согласно которому она координирует, согласует, уравновешивает. Иначе говоря, производит некое идеальное действие метафизического характера.

Гармония в наиболее общем организационном плане означает, прежде всего, определённый порядок, учитывающий такие качественные и количественные особенности компонентов системы, которые позволяют им входить в отношения, проявляющие и обогащающие содержание и выразительность каждого из них. В функциональном плане гармония есть соответствие внутренних отношений в той или иной системе внешним отношениям её с миром, включая и совокупность «ожиданий» извне (в виде условий, требований среды, которые в целом создают установку на необходимый обмен и взаимодействие в целях не только сохранения, но и развития системы). Может рассматриваться любая структурированная система — от художественного произведения до Вселенной. Так, например, понятие гармонии в японской эстетике — «ва», означающее согласованность и соразмерность частей в составе целого, применяется и к рассмотрению социальных отношений («верха» и «низа»), определяемых как предустановленное наличие необходимой, естественной гармонии. Также и пять тонов китайской музыкальной гаммы соответствуют пяти основным «делениям» общества и мира: государь, чиновник, народ, события, природа. Поэтому, говорится в древней китайской книге ритуалов «Лицзи», когда эти пять нот не путаются местами, не образуют беспорядка, то и в мире нет не только негармоничной музыки, но нет и нарушений во взаимоотношениях тех, кто соответствует им в мироздании, где сохраняются определённая иерархия и порядок. Когда же музыка негармонична, в мире начинается беспорядок, смута, бунт.

Систематизируя определения гармонии, данные в разное время разными исследователями, можно назвать пять основных её организационных признаков.

Цельность и соразмерность формы и содержания. Их единство как необходимое условие гармонического означает такую организацию системы, когда её форма представляет собой наиболее полное, законченное, целесообразное и в то же время экономное, изящное, в определённом смысле единственно возможное выражение содержания, при котором оно могло бы проявиться во всей своей полноте. В то же время это подразумевает и организацию самого содержания как способа наиболее полного и последовательного раскрытия идеи, и организацию формы, то есть использование определённой совокупности выразительных средств, отбор и иерархия которых находятся в согласии с целями раскрытия идеи.

Внутреннее равновесие как признак и проявление гармонии. При этом все части целого взаимно удовлетворяют некоторым общим, требованиям, дополняя и уравновешивая друг друга. Такого понимания гармонии придерживались Пифагор и Конфуций; говоря о гармонии, подчёркивал значение соразмерности Платон. Дополнительность как взаимное уравновешивание, «успокоение» противоположных начал считается непременным условием гармонии в китайской и японской эстетиках, построенных на сосуществовании и равновесии инь-ян, этой общей метатеории восточной культуры. Знакомство Пифагора с восточной философией определило характерное для его школы принятие принципа дополнительности, ставшего «рабочим принципом» пифагореизма. Пифагорейцы также считали необходимым «равномощное» противостояние противоположных начал: прямое и кривое, движущееся и покоящееся, дурное и хорошее уравновешивают друг друга, образуя единство.

Гармония рождается в борьбе противоречий. Подобное положение высказано Гераклитом, считавшим, что из диссонансов складывается прекраснейшая мелодия. Характерно это для понимания гармонии диалектическим «крылом» западной культуры, отличавшейся по преимуществу активным подходом к пониманию мира. Восприятие гармонии как диалектически выраженного специфического отношения противоположных начал истолковывалось идеалистически и материалистически, персонифицировалось (например, Эмпедокл видел это отношение как танец Любви и Раздора, где поочередно побеждает то один, то другой «партнёр»), мистифицировалось и т.д., но всегда было популярно и притягательно из-за возможности объяснения самого механизма возникновения гармонии.

Соотношение необходимого и случайного можно рассматривать и как частный случай второго или третьего признака. Однако, это является самостоятельной позицией, ибо речь идёт скорее не о борьбе и не о равновесии, а об оптимальном (в каждом случае — своём) сочетании необходимого и случайного (или, как вариант, постоянного и изменчивого) — способности системы к адаптации в тех или иных изменяющихся внешних условиях. Поэтому вопрос о соотношении необходимого и случайного, который ставился ещё философами Древней Греции, по-прежнему остаётся одним из основных при определении способности функционирования гармоничной системы. Нахождение или достижение этого нужного для развития системы соотношения есть вопрос самой её жизненности, поскольку обеспечивает, с одной стороны, её устойчивость, стабильность и определённость, с другой — изменчивость и гибкость, необходимые для приспособления данной системы к окружающей среде.

Внутренней и внешней согласованности системы как условию её гармонического проявления уделял особое внимание Гегель. Это качество является существенной характеристикой системы в кибернетике и синергетике, в биологии и социологии, психологии и искусствоведении. В плане организации она означает признание важности в структурообразовании при учёте прямых и обратных связей. При этом внутренняя согласованность выступает как условие известной стабильности и определённости системы, а внешняя согласованность её с окружением есть условие эффективного функционирования, позволяющего вписаться в «контекст».

Во всех перечисленных признаках гармонии ключевым организационным понятием является слово «сочетание» (соотношение, согласование), означающее отношение, взаимное качественное или количественное расположение не только элементов, но и свойств, характеристик относительно друг друга в системе целого. Иными словами, гармония предполагает не какое-то застывшее однородное образование, а некое взаимное движение её смысловых компонентов. Движение мысли при понимании гармонии как отношения соответствует движению качественных различий, имеющих основания в сущности самих вещей.

Движение от однородности к различию при осмыслении гармонии означает такую организацию деятельности и самого сознания, вовлечённого в восприятие гармонии, когда мысль как бы прослеживает движение структурообразующих сил материи. Возможно, в этом одна из причин общей положительной оценки человеком гармонического, ибо оно даёт ему интуитивное ощущение присутствия при акте творения, возможность прикосновения к самому становлению определённости вещи в истоках её образования; гармоническое позволяет мысли заглянуть в тайну творения, а чувству — пережить такое проникновение. Очевидно, это имел в виду А.Пуанкаре¹, когда называл универсальную гармонию мира единственной настоящей объективной реальностью и источником всякой красоты (А.Пуанкаре «О науке». М., 1982, с.157, 158).

Понимание единства мира как материальной основы гармонии объединяло мыслителей многих направлений, представителей самых разных областей знания, считавших, подобно Пуанкаре, что «если бы различные части Вселенной не относились между собой как органы одного и того же тела, они не обнаруживали бы друг друга, и мы, в частности, знали бы только одну из них. Поэтому мы должны задавать вопрос не о том, едина ли природа, а о том, каким образом она едина» (Там же, с.94). Связывая понимание сущности гармонии с пониманием мира как целого, Р.Декарт² впервые указал на роль объективных законов, по которым происходит движение материи от хаоса к порядку, причём на основе внутренне присущих самой материи свойств.

Понимание значения гармонии как необходимого условия существования мира в его единстве отражено в древних мифах и основных религиях, являющихся выражением и продуктом осмысления космических процессов, составной частью которых выступает история и сама жизнь человеческого общества.

Но если, как говорилось выше, гармония есть постоянное уравновешивание изменяющихся элементов в эволюционирующем целом, то, следовательно, совершенная и абсолютная гармония невозможна: существуют либо некоторые состояния частичной гармонии, либо быстропреходящие мгновения относительно полной гармонии. Установление же полной и окончательной гармонии означало бы конец всякого движения и развития. Почему же в таком случае мы продолжаем неизменно позитивно оценивать гармонию, продвигаться к ней, стремиться к её установлению?

Очевидно, при этом мы исходим не только из положительной оценки самих по себе гармонических явлений, но и из признания ценности идеи гармонии, причастности её к основополагающим принципам мироздания. Действительно, именно идея гармонии позволяет нам умозрительно организовать мир в единое целое, хотя мы не можем практически удостовериться в этом. Единство мира и гармония определимы только одно через другое. И сама красота в многообразии всех её форм есть явленная идея гармоничного целого в объективности его становления, ибо общность законов образования или создания красоты имеет своей причиной и источником Единство. Каждая вещь как явленная или потенциальная красота есть обещание общей гармонии. В контексте всеединства мира возможна и эстетика всеединства, подразумевающая космическое понимание красоты как высшего типа организации.

Таким образом, наряду с восприятием организационного аспекта гармонии мы обнаруживаем некоторое идеально-ценностное, метафизическое её содержание. Именно оно, и то основание гармонии, и тот смысл, которые символизированы через её положительную оценку, через саму её идею и идеал, позволяют выражать самые общие, краеугольные основы понимания бытия. Так, П.Флоренский, выстраивая два оппозиционных ряда, определяющих противостояние добра и зла, в один из них помещает энтропию—хаос—грех, в другой — эктопию—культуру–гармонию. Гармония, по Флоренскому, — это состояние равновесия всех сторон, свойств, устремлений и побуждений души. Её частичность, фрагментарность, неравновесность есть грех. В этой связи гармония, понимаемая как особый строй души, специфическая её структура и состояние, приобретает смысл нравственно-этический, которого она не имела, выступая лишь как организация. Сам грех оказывается истолкован как нарушение гармонии, отступление от неё, как момент распада гармоничной целостности. Всякое состояние фрагментарности, неравновесности, беспокойства, напряжения, присущее негармоничности, есть в то же время и определение греха.

Увлекаясь частичным, мы жертвуем целостностью видения, бытия, понимания. Адам, захотевший познания, которое давало бы ему определенную власть над остальным миром, был изгнан из рая, утратив исходную гармонию. Один из мотивов, получивший перевес над другими, то есть частичность проявления, разрушил гармонию целого. Отделение себя от целого считал грехом и философ-космист В.Соловьёв, полагая, что при этом человек впадает в неистинность.

Состояние души представляется в данном контексте столь важным, потому что именно гармоничность души есть субъективное условие возможности увидеть гармонию мира. Как организована душа человека, так он и понимает мир, таким он его и видит. Для гармоничного человека мир гармоничен, ибо человек способен узнать, распознать гармонию. Смысл переживания озарения (просветления) как раз и состоит в том, что, если человек однажды окажется способен увидеть и пережить гармонию мира, он становится другим человеком: однажды открытая гармония настраивает душу «в унисон», и она уже никогда не сможет забыть этого переживания, это состояние гармонии отныне как бы встроено в её собственную структуру. Несовпадение же меры души и меры высшей гармонии не только лишает человека красоты мира, но может спровоцировать его и на деструктивные действия в отношении неё.

Так, через понятие гармонии оказывается возможным осуществить связь между онтологическими структурами мира и ценностными подходами в культуре, ибо оно выявляет глубинное родство мира и человека, а также мира и тех установлений и порядков, которые создаёт человек. Оно определяет истинность и неистинность самого бытия в зависимости от того, в каких отношениях с гармонией находится данное бытие.

Однако гармония не цель, а средство закономерного развития мира в целом, а также его явлений и отдельных систем в направлении достижения совершенства. Представление о гармонии — идеальный вектор приложения позитивных усилий, которыми выстраивается мир, красота, душа. Само исхождение из идеи гармонии как идеала есть определённая метафизическая установка сознания, которое положительно ощущает наличие некоей сверхчувственной силы, способной организовать бытие, его структуру и порядок.

Мир, лишенный своего метафизического содержания, распадается на атомы, утверждал западноевропейский учёный первой половины XX века В.Шубарт (В.Шубарт «Европа и душа Востока». М., 1997, с.50). На атомы распадется мир, если его не скрепляет, не организует гармония. Метафизическая идея гармонии есть идея не только структурного, но и эстетического, и нравственного отторжения хаоса, позитивное усилие противостоять энтропии на всех уровнях бытия, мышления, духовного делания.

Различие в подходах к пониманию гармонии может состоять в том, что одни видят гармонию уже существующей и своей задачей считают её сохранение. Это проявление как бы высшей формы доверия к той разумной надмирной силе, которая организовала и устроила мир, и человеку остаётся лишь любоваться и любить его, не вмешиваясь в развёртывание бытия. Другие определяют гармонию как должное, которому следует всеми силами помогать осуществиться, то есть воплотить тот высший порядок, образ которого они носят в душе. Иными словами, идеал может помещаться как «здесь и сейчас», так и в символическом будущем, в некоей отдалённой перспективе, которую ещё нужно выстроить. Но это всегда понимание величественности и грандиозности идеи мирового устроения, всегда ценность и точка отсчёта, которые обусловливают и направляют духовно-нравственную тягу человека к организации своего единства с миром, к осуществлению своего «сродства» с ним на основе глубинной метафизической связи, проходящей через его душу.