Дельфис

В 2015 году исполнилось 150 лет понятию энтропии¹. Автор термина – немецкий физик, механик и математик Рудольф Клаузиус (1822–1888) впервые обнародовал его в своей публикации 1865 года «О различных удобных для применения формах второго начала математической теории теплоты». Став революционным для термодинамики, понятие энтропии вскоре вышло за её пределы и обрело колоссальный общемировоззренческий вес. В нём обозначились новые обертоны, подчас весьма неожиданные: эсхатологические, информационные, ценностные. Его эффективно употребляют литературоведы, экономисты, психологи и т.д.

^{М.К.Чюрлёнис. Соната Солнца. Финал (реакция художника на дискуссии о тепловой смерти Вселенной)}

И это беспрецедентно, вне аналогий: физическое понятие получило мощный эмоциональный отклик. Оно задевает глубинные струны души! Мы не хотим, чтобы энтропия росла, – и мы радуемся, когда нам удаётся её обуздать. Идея энтропии притянула к себе свою противоположность. Появились антонимы, вот их список: эктропия – немецкий физик и математик Ф.Ауэрбах (1910), синтропия – итальянский математик Л.Фантаппье (1940), отрицательная энтропия – австрийский физик-теоретик Э.Шрёдингер (1943), негэнтропия – французский и американский физик Л.Бриллюэн (1953), экстропия – в журнале Cryogenics, IPC Science and Technology Press, vol. 7 (1967).

Энтропии противостоит антиэнтропия. Эта антитетика ярко и широко заявлена у Н.Ф.Фёдорова (1829–1903). Она получает у него антропологический поворот, увязывается с энтелехией человечества – победой над смертью. Антиэнтропия в его «Общем деле» достигает абсолютной полноты! Тогда как энтропия сводится к нулю. Положительный физический максимум и позитивный нравственный максимализм едины у Н.Ф.Фёдорова. В его статье «Падающие миры и противодействующее падению существо» мы находим своего рода категорический императив русского космизма: «…как падение связано со смертью, так и регуляция связана с жизнью, и ведёт она не к равновесию только и превышению дохода над расходом, жизни над смертью, но и к совершенному устранению расхода, смерти, к возвращению всего израсходованного, к воскрешению всех умерших» (собр. соч. Т. 2. М., 1995, с. 244).

Сделать мировое хозяйство безэнтропийным! Инверсировать рассеянную энергию! Осуществить всеобщий Anastasis (греч. – возрождение, воскрешение)! Общее дело задумывалось в радикальной и тотальной форме.

Оппозиции энтропия – антиэнтропия у Н.Ф.Фёдорова точь-в-точь соответствует оппозиция падение – управление. Обратим внимание на коннотации², заданные первому понятию: «…падение связано со смертью, с умиранием; падение есть выражение разности между приходом и расходом силы, дефицит» (там же, с. 243). Тут в унисон звучат экзистенциальные и космологические ноты. Это двуединство является характернейшей чертой фёдоровского мышления.

Космос падает! Состояние падения для него перманентно – причём оно понимается буквально: как движение вниз вдоль Мировой Оси. Axis Mundi – безусловная вертикаль в Универсуме Н.Ф.Фёдорова. Её можно соотнести с лестницей существ, о которой Джованни Пико делла Мирандола говорит в своей «Речи о достоинстве человека»: нам открыта возможность как спуска (деградация – потеря лица), так и подъёма (совершенствование вплоть до теозиса – обожения).

Человек призван востать. У Н.Ф.Фёдорова это понятие пишется с одним «с»! Прямохождение стало первым актом такого «востания». Эту тенденцию подхватывает и культура (высотность ритуальных сооружений), и техника (монгольфьеры, аэростаты; а в перспективе – самолёты и ракеты). Вздыматься вверх вместе с миром: вот что предзадано человеку – вот его миссия.

От миропадения к мироподъятию: такую перспективу намечает общее дело. Впервые столь масштабно заявляется антиэнтропийная функция человечества. Major у Н.Ф.Фёдорова сочетается с minor. Хочется сказать в тон мыслителю: цивилизация падает с нарастающим ускорением. Решительно остановить падение и сменить вектор на противоположный – так может быть переформулирована задача общего дела.

Падение физическое и падение нравственное крайне интересно в философском плане. Единство двух разноплановых явлений – их неявный параллелизм: это уходит от логической формализации, но очевидно для интуиции. У Н.Ф.Фёдорова оба момента даются в семантической связке. Этим в ещё большей степени интегрируется его мировоззрение.

Можно и должно говорить о фундаментальном архетипе падения. Разнообразно он проявляет себя в культуре. Инвариант: теряется изначально данная или достигнутая в усилиях высота. И это трагедия. Вспомним некоторые примеры: Библия повествует о двойном падении людей и ангелов; Эллада начинает развивать мотив провала в Тартар; падает вместе со своими строителями Вавилонская башня; падает и насмерть разбивается Икар; с лестницы, которая привиделась св. Диодору, падают монахи, форсирующие своё восхождение к Богу.

Столь характерная для гностиков тема падения идей и душ в материю восходит к платонизму. Наш дольний мир, если смыть всякий флёр, есть результат падения. С этим можно смириться, но можно и восстать. И востать! Такова установка общего дела. Реальность – плачевна. Мы – внизу. Родовая высота утрачена. Николай Гумилёв писал:

Созидающий башню сорвётся,

Будет страшен стремительный лёт,

И на дне мирового колодца

Он безумье своё проклянёт.

Откуда это весьма устойчивое, мигрирующее от эпохи к эпохе трагическое мироощущение? Быть может, необходимы новые формы психоанализа для того, чтобы достать до онтологических глубин, в которых укоренён архетип падения.

^{В.Н.Чекрыгин. Предчувствие воскрешения. Рано ушедший из жизни художник (1897–1922) вдохновлялся идеями Н.Ф.Фёдорова}

Тела падают по прямой – строго по отвесу. Принцип наименьшего действия здесь проявлен со всей наглядностью. Траектория падения оптимальна, экономна. Хочется сказать: целесообразна. Она в равной степени импонирует и механицизму, и фатализму: наше движение направляется необходимостью – свобода исключена. Кто-то смиряется с этим, кто-то поднимает бунт.

Среди мятежников крупно выделяется Эпикур. Clinamen! (лат. – отклонение). Это одно из самых загадочных понятий мировой философии. Самопроизвольное отклонение падающей частицы от роковой вертикали вселяет надежду. Здесь берёт начало тезис третьей антиномии (противоречивого суждения, одинаково логически доказуемого) И.Канта: для объяснения явлений необходимо допустить свободную причинность. Какой угол имеет clinamen? Речь может идти о градусах? Минутах? Секундах дуги? Или зазор тут настолько ничтожен, что надо использовать нанозначения?

Понятно, насколько маловероятным является радикальный clinamen, с разворотом на 180^о. Это будет инверсия падения! Замена его восхождением! Сlinamen в таком его виде следует безоговорочно признать чудом.

Имело ли место нечто подобное в начале Вселенной? Можно ли спровоцировать clinamen такого типа? Тогда clinamen – уже управление. Общее дело – грандиозный clinamen.

Спустя много веков идея сlinamen нашла убедительную поддержку во флуктуационной³ гипотезе великого австрийского физика Л.Больцмана (1872). Нормальное состояние Вселенной – полное изотермическое равновесие. Покой, или тепловая смерть!

Но ведь имеет место не просто гальванизация, а оживление мира – непрерывный ряд его воскрешений. Почему Космос существует? Почему он доселе молод и креативен? Ответственно за это, опять-таки, отклонение. Великое понятие! Оно указует на соприсущую бытию некую вольность. Или капризность. Или, если хотите, нечаянность. Возьмёт и на переходе в Небытие вдруг всколыхнётся: само собой, без побуждения извне – за счёт каких-то внутренних ресурсов, ускользающих от познания и замера. Вот прозорливые слова Л.Больцмана: «Мир исходил из очень маловероятного начального состояния» (Статьи и речи. М., 1970, с. 178).

Чудо – понятие используем условно – и есть такое состояние. Clinamen пустоты! Флуктуация ничтойности! Здесь надо искать ключ к Творению.

Сингулярность, как совершенно особое состояние, до своего яростного выплеска – на стадии вещи-в-себе – являет собой немыслимый сгусток негэнтропии. В модели осциллирующей Вселенной она – альфа и омега: с неё всё начинается и в неё всё разрешается. Это похоже на гераклитовский Космос с его ритмичным возгоранием и угасанием. Возникает ассоциация с Фениксом! Читаем у Вячеслава Иванова:

Любовь, как атом огневой,

Его в пожар миров метнула.

После пожара остаётся пепел. Горстку серого праха мы находим и после самосожжения Феникса.

Какой clinamen заставляет встрепенуться инертное вещество? Пепел: если это не максимум энтропии, то метафора такового – символ, образ. (Посетить бы колумбарий в Судный день! И понаблюдать бы за урнами.)

За мифом о Фениксе тоже стоит один из ключевых архетипов человечества. Назовём его архетипом воскрешения? В Общем деле он получил свою сильнейшую манифестацию. У пепла есть память? Ведь есть же она в той аморфной жидкости, что образуется после гистолиза (разрушения отмирающих тканей) внутри куколки – своего рода саркофага, в котором неисповедимо таится великолепие будущей бабочки. Из наблюдения над метаморфозом чешуекрылых выросла древнеегипетская религия. Идиосинкразия по отношению к смерти, то есть отторжение её, имманентна, свойственна ей. Этим она близка общему делу.

Сохраняется ли память сколлапсировавшихся (схлопнувшихся) миров? Она могла бы подпитывать новую программу развития. Общее дело предполагает возможность Всепамяти. А вот амнезию надо отнести к числу опаснейших видов энтропии. Фёдоровская регуляция предполагает «осушение Леты» – мифической реки, чья вода смывает все напечатления нашей жизни.

Царя Коринфа Сизифа по праву следует назвать одним из пионеров общего дела. Ведь это им был закован Танатос – бог смерти в античной философии! Прервалась череда смертей – изменилась природа бытия. Это вызвало неудовольствие богов. Отсюда жуткое наказание Сизифа.

Два мифа – о вавилонской башне и сизифовом труде – резонируют друг в друге. В обоих случаях целью является высота. Налицо восстание! Очевидно движение наперекор энтропии! Однако последствия удручают. Башня рушится – камень скатывается. Это предупреждение сторонникам общего дела? Их устремления утопичны? Мечтания иллюзорны?

Для критического разума сомнение полезно и обязательно. Скепсис должен не разуверять, а совершенствовать поиск, инициируя новые подходы. Советская писательница М.С.Шагинян (1888–1982) хотела написать роман «Второй закон термодинамики». Сколько светлых умов ополчилось против энтропии! Она была и остаётся главным врагом общего дела. Замечательно, что природа выставила против неё много форпостов – мы призваны укреплять их.

Как запускается катализ? Чем инициируется синергетический режим с обострением, превращающий хаос в порядок? Почему возможен глобальный системогенез, круто повышающий организованность бытия? Откуда берётся энергия при повышении жизнедеятельности – для ароморфозов⁴, часто имеющих неожиданный для прогноста характер? А волны жизни? А порыв вдохновения? А чудо пассионарности?

Сейчас мы нащупываем источники энергии для общего дела, которые могут использоваться вопреки растущей энтропии. Таковые начинают просматриваться. Приступим ли к их разработке? Общее дело антиномично. Вот одно из противоречий: в тезисе даётся циклическое время, а в антитезисе время – линейное.

Об остроте этой коллизии нам напомнила книга «одинокого мыслителя» Л.И.Шестова (1866–1938) «Афины и Иерусалим» (1938). Время Элевсина, повторяющее события, – и время Синая, устремлённое вперёд: доныне нам очень трудно сделать выбор из двух моделей и нащупать их вероятную дополнительность – основу чаемого синтеза. Возможно, данная антиномия – тоже своего рода архетип. Это врождённое: желание одновременно повторяться и обновляться – пребывать внутри круга и раскручивать спираль.

Спор воспроизводится. Представим диалог английского астронома Артура Эддингтона (1882–1944) («стрела времени») и немецкого логика и математика Курта Гёделя (1906–1978) («закольцованное время»). Знакомая проблематика! Как она будет решаться в контексте общего дела? Предрешать этого мы не можем. Воскрешение и циклично, и линейно. Но контрапункт этих тенденций ещё очень далёк от ясного понимания.

В книге немецкого химика В.Оствальда (1842–1925) «Колесо жизни» (1911) мы встречаем ту же альтернативу: биологическое время трактуется им противоречиво – и как круговорот, и как поток. За этим двоением стоит диалектика наследственности и изменчивости? Первая обеспечивает авторепродукцию, вторая работает на новизну. Как эта антитетика преломляется в общем деле?

Известный немецкий мыслитель, классический философ, композитор и поэт Фридрих Ницше был очарован вечным возвращением. Однако видел этот процесс селективным: возвращается – сильное, отбраковывается – слабое. Думается, что общее дело исключает механическое копирование прошлого уже потому, что зиждется на идее Преображения. Тут вполне реален отбор. Но происходить он будет на иной, чем у Ф.Ницше, основе.

Как относиться к максимализму Н.Ф.Фёдорова? Это как бы планка для нашего духовного роста. Пусть – асимптота⁵, аппроксимация⁶! Завышение перспективнее занижения. Достижима ли безусловная победа над энтропией? Сейчас полезно вспомнить про вечный двигатель: он, и только он, действительно безэнтропиен.

^{Отто Рэпп (Австрия). Вечный двигатель Уроборос}

В своих наиболее интересных модификациях это ротор – движение является круговым. Как в Космосе Гераклита. Как в планетарном хороводе Н.Ф.Фёдорова. Как в современных моделях осциллирующей (циклически меняющейся) Вселенной. Кстати сказать, эти модели подчас табуируются по той причине, что новый цикл обременён накопленной раньше энтропией – поэтому вместо симметричной пульсации мы видим прогрессирующее затухание. На perpetuum mobile запрет накладывает физика. Никак не метафизика!

В тахионной (со скоростями большими скорости света) Вселенной вечный двигатель будет работать по полной программе. Смогут ли его запустить фёдоровцы будущего? Так или иначе, а общее дело требует выхода ЗА световой барьер – лишь при этом качественном рывке мы получим те степени свободы, которые невозможное сделают возможным. Фантазии на эту тему эвристичны.

 г. Петрозаводск