Дельфис

В этом году рериховское сообщество отмечает 90-летие северного этапа Центральноазиатской экспедиции академика Н.К.Рериха. Самым значимым событием 1926 года было посещение Москвы. Хотелось бы ещё раз погрузиться в атмосферу этого визита, являющегося одним из ключевых и, может быть, самых загадочных этапов экспедиции. Действительно, до сих пор вокруг московской «саги» Рерихов существует много легенд. Самая распространённая связана якобы с намерением Ф.Э.Дзержинского арестовать Николая Рериха. К этому эпизоду мы обязательно вернёмся, но следует отметить, что перед приездом в СССР Рерихи были заряжены энтузиазмом и позитивно настроены на знакомство с новой для них действительностью, о которой слышали от русских друзей, в диппредставительствах, читали в газетах, и никакой угрозы для себя не видели. «С восторгом читали “Известия”, прекрасное строительство там, и особенно тронуло нас почитание, которым окружено имя учителя – Ленина… Воистину это – новая страна, и ярко горит заря Учителя над нею… Пишу эти строки, а за окном звенят колокольчики караванов, идущих на Андижан, – в новую страну. Трудно достать лошадей, все потянулись туда», – напишет Елена Ивановна Рерих в письме к сотрудникам в Америку…

Приезд в Россию действительно преподнёс Рерихам, и в первую очередь самому Николаю Константиновичу, много радостных встреч. Прежде всего – с самыми близкими людьми: с младшим братом Борисом и Степаном Степановичем Митусовым, двоюродным братом Елены Ивановны, приехавшими в Москву из Ленинграда.

^{С.С.Митусов. 1929 г. Из архива Музея-института семьи Рерихов (Санкт-Петербург)}

 

^{Б.К.Рерих}

Официальным поводом для приезда Рерихов в Москву было получение разрешения иностранного отдела ОГПУ при Совнаркоме СССР на поездку на Алтай, в район Уймонской долины. Попасть туда было указано Учителем. Заодно Николай Константинович рассчитывал, что его авторитет поможет добиться разрешения на деятельность корпорации «Белуха» и получения концессий на разработку полезных ископаемых в районе Катунского хребта, вблизи всё той же Уймонской долины.

Ещё одна важнейшая причина посещения Москвы – поиск контактов с руководителями Советского государства, целью которых была попытка сблизить Россию и буддистский Восток. Великий Учитель указывал Рерихам, что необходимо увязать политику Советского государства с наступлением Новой эпохи – эпохи Майтрейи, как новой социально-религиозной формации. Тогда Монголия, Тибет и другие исторически буддийские регионы (как, например, Восточный Туркестан) могли бы стать для СССР союзниками в строительстве нового Содружества в этой части земного шара.

Особые надежды возлагались на наркома иностранных дел Г.В.Чичерина, которого Рерих знал ещё со студенческой скамьи в Петербургском университете. Нарком уже год как получал от своих представителей в консульствах Европы и Китая сведения о Центральноазиатской экспедиции и лично был заинтересован в том, чтобы Рерихи после путешествия по Китаю пересекли советскую границу и побывали в Москве. В Урумчи глава советского консульства Александр Ефимович Быстров со всем уважением отнёсся к Николаю Константиновичу, а также с пониманием воспринял всё, что касалось Великих Учителей. Благодаря ему Рерихи получили от Чичерина разрешение на въезд в Советский Союз, и консул сразу же оформил им визы. Александр Ефимович навсегда останется благородным и честным человеком, другом в памяти исследователей исторических вех семьи Рерихов.

^{Г.В.Чичерин}

Итак, в ночь с 12 на 13 июня Николай Рерих с женой Еленой и сыном Юрием прибывают в столицу, на Казанский вокзал, сибирским поездом из Омска. Огромные залы Казанского вокзала встретили путешественников сонной тишиной с еле слышными редкими разговорами гостей столицы, ожидавших своих поездов. Возможно, Николай Константинович вспомнил о событиях более чем десятилетней давности, когда он, художник в самом расцвете творческих сил, сотрудничавший с семейством фон Мекков – владельцев Московско-Казанской железной дороги – и автором архитектурного проекта А.В.Щусевым, должен был выполнить два живописных панно для парадного вестибюля вокзала, мыслившегося создателями как олицетворение встречи Европы с Азией: «Сеча при Керженце» и «Взятие Казани». Если бы не война с Германией, начавшаяся в 1914 году, то он бы их сейчас обязательно увидел…

На площади перед вокзалом гостей уже ждали два автомобиля. Имеются сведения, что в поезде Рерихи находились под присмотром специально приставленного к ним сопровождающего лица, державшегося на расстоянии. Так что к приезду Рерихов в Москве приготовились заранее. Как только носильщики погрузили багаж, а сами путешественники разместились по машинам (с Рерихами прибыли двое лам), автомобили развернулись на Каланчёвской площади и отправились в сторону центра. Москва ещё спала, но уже светало, и Рерихи, пока ехали, без труда могли разглядывать новые приметы родной страны. Правда, две недели прошло с тех пор, как они путешествовали по Советской России и какие-то суждения относительно советской действительности уже сделали, но Москва – это не Омск или Барнаул, где они побывали. В глубинке от зданий и быта сибиряков всё ещё веяло умиротворением русской старины, в отличие от Москвы, где чувствовались совершенно другие токи. И особенно остро ощущали их «путешественники из прошлого» по мере приближения к самому сердцу новой страны, к стенам Кремля, за которыми сосредоточилась власть Советов.

^{Большая Московская гостиница. 1929 г.}

Машины проехали мимо сквера Большого театра, гостиницы «Метрополь», повернули на площадь Революции, бывшую Воскресенскую, и, повернув ещё раз направо, остановились около центрального подъезда Большой Московской гостиницы, или «Гранд-Отеля» (постепенно была замещена гостиницей «Москва», которой в настоящее время не существует), как его ещё называли раньше¹. Гостиница, несмотря на то что её былой лоск московского ампира изрядно полинял, всё ещё выглядела роскошной. Поэтому здесь до сих пор останавливались иностранцы и большие чиновники из провинции. К тому же место было бойкое, вроде делового центра нового советского предпринимательства: в стране уже третий год набирал обороты НЭП. Неслучайно И.Ильф и Е.Петров в своём знаменитом романе поселили главного героя именно в эту гостиницу, в единственный свободный номер дирижёра, поскольку другие были заняты иностранцами и участниками всесоюзного конгресса почвоведов.

Пока выгружали чемоданы, Рерихи осматривались вокруг. Вот здание бывшей городской Думы, а справа – башни Кремля у Александровского сада. Огромное пространство площади перерезали трамвайные рельсы – совсем скоро её наполнят звонки и гул трамвая №11, курсировавшего по маршруту между Марьиной Рощей и Калужской Заставой.

^{Морис и Зинаида Лихтманы} 

^{Гостиница «Савой». Современная фотография}    

Днём, после отдыха, к Рерихам в гостиницу приехали Морис и Зинаида Лихтманы. Они также прибыли этим утром из Берлина и остановились в гостинице «Савой» на Рождественке. Там их уже ждала телеграмма, посланная Рерихами из Омска. Зинаида Лихтман записала в своём дневнике 13 июня: «Приехали утром в 11 часов, добрались до отеля и обнаружили там телеграмму, извещающую нас о том, что наши любимые также прибыли этим утром». Это была особая и очень радостная встреча. Надо заметить, что до середины апреля 1926 года Лихтманам не давали разрешения на въезд в Советский Союз, несмотря на перспективы серьёзных инвестиций в корпорацию «Белуха», которую они представляли. Но вмешались какие-то силы, видимо, не обошлось без торговых полпредов СССР в Париже (Л.Б.Красина) и США (Д.Н.Бородина), и всё пошло как по маслу. Как только разрешение было получено, Морис и Зинаида засобирались в Европу. Какое-то время Лихтманы ждали в Париже, чтобы их приезд в Советский Союз совпал с приездом Рерихов. Так было предначертано планом Великого Учителя, который ещё в 1925 году сообщал Рерихам: «Вижу вас летом 1926 года в Москве».

^{Телеграмма, посланная Рерихами Лихтманам из Омска. © Музей Н.Рериха (Нью-Йорк)}

В тот же день, ближе к вечеру, за Рерихами прибыл автомобиль Наркомата иностранных дел, и они отправились на Кузнецкий мост, д. 21/5, на встречу с Г.В.Чичериным. Несмотря на то что это было воскресенье, нарком принял их в своём рабочем кабинете. Сказывалась привычка Георгия Васильевича работать по вечерам – процесс, который заканчивался иногда далеко за полночь. Другие работники аппарата поневоле вынуждены были подстраивать свой режим под шефа. Тот факт, что Чичерин принял Рерихов сразу же по прибытии, да ещё и в выходной день, говорит о том, что встреча была очень важной для обеих сторон. Весь разговор Рерихов с Чичериным был застенографирован, а Елена Ивановна сделала на свой фотоаппарат несколько снимков. С собой Рерихи привезли, чтобы передать именно через Георгия Васильевича, знаменитое письмо Великих Махатм Востока московским коммунистам и ещё одно письмо от Махатм – лично Чичерину, а также ларец с землёй на могилу Ленина из Бурхан-Булата². Состоялся долгожданный и очень важный разговор.

В тот же вечер Г.В.Чичерин разослал всем членам Политбюро, в ЦК ВКП(б), Коминтерн, ОГПУ и так далее 29 писем, в которых сообщалось, что Николай Рерих приехал в Москву как посол буддистского Востока для установления дружественных связей с Советским Союзом и сотрудничества. Как министр, отвечавший за отношения Советского государства с другими странами, Чичерин повёл себя более чем логично. Чтобы понять, насколько серьёзно нарком иностранных дел отнёсся к письмам, привезённым Н.К.Рерихом, напомним о том, что в тот период советские власти всерьёз рассматривали идею присоединения Монголии к СССР.

Поэтому возможность получить новых союзников в Монголии и Тибете очень заинтересовала Чичерина, но та форма, в которой подавалась идея объединения народов Востока, шла вразрез с партийной идеологией. Потому так много писем было безотлагательно напечатано под копирку. С одной стороны, Чичерин вроде как тестировал своих коллег по партии. С другой – это был ход, направленный на то, чтобы Николаю Константиновичу, в какие бы коридоры власти он ни вошёл, был оказан должный приём. Ставка, сделанная на понимание важности установления связей с Востоком, оправдала себя и в других учреждениях.

Через несколько дней после встречи в НКИД Николай Константинович вместе с сыном Юрием нанёс визит М.А.Трилиссеру, начальнику иностранного отдела ОГПУ, на Лубянской площади, 2. Напомним, что для продолжения экспедиции по советскому Алтаю нужна была виза иностранного отдела ОГПУ. Это знакомство также способствовало продвижению рериховских проектов в дальнейшем. В следующий свой визит в СССР, в 1927 году, Лихтманы будут напрямую уверенно и настойчиво обращаться к Михаилу Абрамовичу как к сочувствующему планам Рериха, связанным с Советской Россией, в частности, с просьбой ходатайствовать перед Наркоминделом по поводу уже другого концессионного проекта – корпорации «Ур» в Урянхайском крае республики Танну-Тува. То, что американским сотрудникам удастся добиться здесь определённых результатов, скажет тот факт, что в 1927 году в США будет выпущено 10 тысяч акций этой корпорации номиналом 500 долларов.

Конечно, Николай Константинович встречался с представителями власти не только по неотложным делам, связанным с экспедицией. Устанавливались контакты на будущее, и Рерих как опытный общественный деятель чувствовал, укрепляясь в своём мнении словами поддержки Великого Учителя, что на руководителей властных структур можно и нужно влиять. В посланиях Махатмы Мории того периода говорится о Каменеве, Рыкове, Луначарском, даются указания искать пути к Троцкому и даже к Сталину. Дальним прицелом подобных встреч – поверх успешной работы американских корпораций Рерихов в Советском Союзе – было получение возможностей направлять вектор развития ситуации в Стране Советов в сторону установления более справедливого и демократического общества, а главное  – в сторону воцарения действительно «научного мировоззрения», которое на словах декларировалось большевиками.

27.V.1925. Учитель чует, надо Учение распространить в России (Е.И.Рерих. Листы дневника. 1925–1927).

Сами Рерихи и Великий Учитель считали, что добиться этого будет возможно, если переформатировать советский коммунизм под флагом Майтрейи. И среди больших начальников, с которыми встречался Рерих, нашлись те, кто воспринял слова о буддизме, Шамбале и Майтрейе если и с несколько поверхностным пониманием, то, во всяком случае, с живым интересом. Первым в этом ряду надо назвать Глеба Ивановича Бокия, главу спецотдела ОГПУ. Известно, что этот высокопоставленный чиновник не только проявлял неподдельный интерес к сверхвозможностям восточных лам, но и практиковал в своём отделе парапсихологические приёмы, главным действующим лицом которых был Александр Васильевич Барченко, собиравшийся, между прочим, тоже ехать на Алтай на поиски Беловодья. А самое главное – Бокий искренне мечтал о создании нового общества, основанного на более глубоких знаниях о материи и возможностях человеческого сознания. И хотя безжалостная эпоха жестоких классовых войн, в которую он жил, наложила соответствующий отпечаток на характер его действий, всё же он глубоко переживал замену революционных идеалов борьбой за власть и в итоге, в годы репрессий, поплатился жизнью за этот свой «революционный романтизм» и мечты о развитии человеческой личности. В чём-то Глеба Ивановича можно сравнить с его начальником, «железным Феликсом», также работавшим «за идею», а не ради корысти.

^{Глеб Бокий и Максим Горький (слева направо). Конец 1920-х гг.}

Напомним, что в 1925 году в ходе экспедиции Елена Ивановна записывает послания Учителя Мории для будущей книги «Община». Выдержки из неё Рерихи показывают в Москве, в частности Г.И.Бокию, члену кружка «Единое трудовое братство». Рерихи надеялись, что «Община» станет в каком-то смысле настольной книгой будущих строителей коммунизма. Мировоззрение, даваемое Махатмами Востока, могло дать правильную долгосрочную перспективу прогрессивным завоеваниям революции.

Имя Майтрейи произносилось не только в стенах Лубянки. Известно, что Вениамин Свердлов, младший из знаменитых братьев Свердловых, курировавший горную промышленность в ВСНХ при Совнаркоме СССР и выдавший мандат от Геолкома на геологоразведку корпорации «Белуха» на Алтае, впоследствии стал серьёзно интересоваться Шамбалой и её обитателями. Выходит, что Учитель предвидел понимающий отклик на посыл Рерихов. Вот что было сказано по этому поводу ещё задолго до поездки в Москву:

30.VI.1925. Шествие коммунизма нужно крепко сплести с Именем Майтрейи, ибо это истина.

15.IX.1925. Кем поедет Фуяма на М[оскву]? – Конечно, как посол Махатм Востока.

Однако Рерихи никогда не жили в эфемерном мире идей, они трудились в действительности и для действительности. Подтверждение тому – корпорация «Белуха». Проект должен был реализовать конкретные задачи по добыче полезных ископаемых на Алтае (ещё издавна алтайские рудники славились жёлтым серебром, присутствовало в местных породах и золото), что привело бы к созданию градообразующего предприятия. О городе на Алтае Рерих, как известно, высказывался ещё в 1924 году.

Понятно, что нужны были люди, которые двигали бы эту идею к её реализации. О новом светлом граде Рерих рассказывал своему младшему брату. Ещё с юности он проявлял особую заботу о нём. В Москве уже созрел план: сделать Бориса полномочным представителем американской корпорации «Белуха» в России с жалованием в 400 рублей. Борис Константинович в самых радужных снах не мог мечтать о таком подарке судьбы. Вслед за Борисом в Москву из Ленинграда приезжает близкий друг семьи и родственник Степан Степанович Митусов. Более 20 лет жизнь Митусова была неразрывно связана с Рерихами, и тогда в Москве он ещё раз убедился, что эта связь не прерывалась и не прервётся. В самые смутные годы Гражданской войны и разрухи Рерихи и Митусовы обменивались письмами, в 1922 году по просьбе Рерихов Степан Степанович вывез из квартиры на Мойке, 83, их имущество и ряд картин.

Через 30 лет Юрию Николаевичу, когда он вернётся жить в СССР, сёстры Митусовы вышлют на адрес его московской квартиры знаменитое кресло Николая Константиновича с бараньими головами. А сохранённые вещи и картины постепенно, в течение десятилетий, все без остатка войдут в состав различных музейных фондов по всей стране. Рерихи любили Митусова и именно ему хотели доверить продвижение идей Живой Этики и выполнение заветов Великого Учителя применительно к России. С приездом Рерихов жизнь Степана Степановича и Бориса Константиновича заиграет яркими красками, обоих захлестнёт радость сотрудничества и помощи в реализации грандиозных проектов. Конечно, Учитель не прекращал давать указания и слова поддержки.

8.VI.1926. Ручаюсь за успех; думаю, К[аю] лучше дать пятьсот руб[лей] от Меня. Ручаюсь, думайте радостно. Поручение Ф[уямы] сеять. Ручаюсь, можно помочь К[аю]. Дайте ему для Зл[аты] камень Ур[усвати] (нашейный). Дай явленную сумку (подарок Злате, старшей дочери Митусова. – Ред.). Ф[уяма] может дать К[аю] картины, поделив между детьми. У[драя] может дать книги детские для детей. Можно купить за сто рублей вещи для С[офьи] М[ихайловны]. Желательно послать масонскую лампу в Ам[ерику]. Можно прислать вещи сюда. Ручаюсь, можно дать К[аю] право быть представителем ко[о]п[ератива] «Б[елуха]» здесь.

20.VI.1926. Отдай себе отчёт, Кай, какое кольцо носишь! Оровани, нити разбирающая, носила его.

22.VI.1926. Надо понять серьёзность момента. Главное, буддизм – щит Лен[ина] и буддизм. Утверждаю, утверждаю Кая. Дельных людей почти нет. (Из дневников Е.И.Рерих. 1925–1927).

Роль Митусова заключалась в распространении Учения Живой Этики в России. Через него уже передавались книги «Листы сада Мории» и «Чаша Востока» Анатолию Васильевичу Луначарскому, давнему знакомому Степана Степановича по кружку Н.А.Римского-Корсакова. Сразу после приезда Митусова Николай Константинович и Степан Степанович вместе нанесли визит наркому просвещения домой, в Глазовский переулок, 5 (угол с Денежным). Во время его речь зашла и об издании книг Учения в России: акцент на духовность был особенно уместен на фоне разговора о культурных преобразованиях в стране. В качестве особого дара советскому народу Рерих привёз и передал Луначарскому восемь картин, выделенных в отдельную серию «Майтрейя». Картина «Майтрейя Победитель» предназначалась персонально для Луначарского. Нарком принял полотна с радостью, но определить их в какой-либо музей сразу не мог: требовалось одобрение художественной комиссии. Возможно, уже тогда Анатолий Васильевич дал понять Рериху, что есть бюрократические моменты, связанные с «воспитанием масс». Его знаменитый лозунг «Культуру в массы» далеко не всегда срабатывал, когда эта культура виделась враждебной идейной линии партии. Позже Рерих запишет в своём дневнике: «Луначарский – как политик слаб. На него нельзя рассчитывать». Скорее всего, вопрос о том, в какой музей определить картины, которым Рерих видел место в Третьяковской галерее, Анатолий Васильевич предложил решать с Натальей Ивановной Седовой³ – революционеркой, второй женой Л.Д.Троцкого. Знакомство с Седовой оказывалось как нельзя кстати. Перед вторым этапом экспедиции требовалось отправить из Москвы в Америку собранные предметы искусства и картины Рериха, написанные за истекший год, а для этого необходимо было специальное разрешение музейного отдела ЦК. Наталья Ивановна как раз руководила этим отделом, и встреча с ней была, можно сказать, предопределена. Визит Николая Константиновича к Седовой в Наркомпрос на Чистопрудный бульвар, 6, послужил встрече с Надеждой Константиновной Крупской, работавшей там же. Николай Константинович лично выразил своё уважение Ленину, каким его видели Великие Учителя.

30.IV.1926. Почтим завтра Ленина со всем пониманием. Явим утверждение Учителя, сохранившего постоянное горение в удаче и в неудаче. Среди чуждых ему сотрудников нёс Ленин пламя неугасимого подвига. Учение не прерывалось ни усталостью, ни огорчениями.

^{Управление Главконцесскома. Ул. Малая Дмитровка, 18. Особняк Соймоновых}

Знакомство же с Седовой получило своеобразное развитие. Наталья Ивановна пригласила Рерихов в гости к себе домой и, возможно, планировала познакомить Рериха со своим мужем. Совпадение было головокружительное! Дело в том, что Л.Д.Троцкий на тот момент был председателем Главконцесскома – учреждения, которое Лихтманы, можно сказать, «осаждали», приходя на Малую Дмитровку, 18, как на работу. Но с Троцким им увидеться не удавалось. А тут сама судьба предоставляла Николаю Константиновичу шанс зайти с тыла.

Беседа с Троцким могла положительно повлиять на исход затянувшихся переговоров по «Белухе». Наталья Ивановна, возможно, посоветовалась с мужем, прежде чем пригласить Рериха к ним домой (Троцкий и Седова проживали в квартире в Кремле), но, к сожалению, когда Николай Константинович пришёл, Льва Давидовича дома не оказалось. Зато в гостях у Седовой Рерих познакомился с родной сестрой Троцкого, Ольгой Давидовной Каменевой, женой Льва Каменева, который занимал на тот момент пост наркома внутренней и внешней торговли. Жили тогда Каменевы и Троцкий с Седовой по соседству, двери их квартир выходили в один и тот же бывший фрейлинский коридор Кремлёвского дворца. Зинаида Фосдик (Лихтман) напишет в своём дневнике о приёме в доме Каменевых. Вообще, в Кремле в то время проживали многие члены Политбюро из старой гвардии Ильича, в том числе и И.В.Сталин. Учитель не раз упоминал о Сталине, именно в этот период.

25.VI.1926. Умейте идти с явленными преступниками, с ними безопасно. Русские спят, только Сталин хорош. Язык уму не повинуется.

Но, как известно, в июне – июле 1926 года Сталина не было в Москве. Он был на отдыхе в Грузии. Приезд его ожидался как раз к открытию июльского Пленума ВКП(б), то есть 16 – 17 июля.

Знал ли вообще Сталин о том, что в Москве находится семья Рерихов? Безусловно. Первое письмо членам Политбюро Г.В.Чичерин направил В.М.Молотову, секретарю ЦК, то есть ближайшему к Сталину человеку в аппарате ЦК партии. Возможно, внимание партийной верхушки к пребыванию экспедиции Рериха в Москве было отвлечено подготовкой к пленуму, который должен был стать переломным в противостоянии Сталина и оппозиции во главе с Троцким, Каменевым и Зиновьевым. Крупская, кстати, тоже была на стороне оппозиции. Схватка партийных бонз за политическое наследие Ильича обещала быть жаркой. Феликс Эдмундович Дзержинский тоже готовился к выступлению на съезде, хотя врачи ему рекомендовали в связи со слабым сердцем покой и никаких стрессов. Непонятно, что так повлияло на решение Дзержинского обязательно выступить на этом пленуме, но эмоциональный накал был настолько силён, что сердце «железного Феликса» не выдержало. Сразу после выступления ему станет плохо, и он скончается через час здесь же, в Кремле, в своей квартире.

Известно, что Ф.Э.Дзержинский не поддерживал оппозицию, хотя Троцкий всячески старался перетянуть его на свою сторону. Надо сказать, не безуспешно. Сталину это не нравилось, так как за Дзержинским стояла армия чекистов. В этом контексте он являлся вроде разыгрываемой карты: чья сторона перевесит, та и победит. А грядущий пленум был как раз посвящён экономическим вопросам, и Феликс Эдмундович не мог не выступить, так как был по совместительству председателем ВСНХ и к руководству партии у него было много вопросов. Из воспоминаний его супруги известно, что однажды, придя домой, он нервно сказал: «Ничего Сталин в экономике не смыслит».

История о том, что 20 июля Николай Константинович и Юрий сидели в приёмной Дзержинского на Лубянке и ждали его возвращения из Кремля, после того рокового выступления, до сих пор вызывает сомнения. Рассказ об этом передаётся из уст в уста, но исходного документального источника никто указать не может. Ни в одной дневниковой записи членов экспедиции о визите к Дзержинскому не сказано. Не очень ясно, сами ли Рерихи стремились к этой встрече или их «вызвали». Учитель не указывал искать встречи с Дзержинским, но в сложившейся политической ситуации в лице шефа ОГПУ Рерихи нашли бы мощную поддержку. Сейчас понятно одно: встреча Рериха с первым чекистом была бы полезной для обоих. Дзержинский как старый большевик искренне переживал за то, что завоевания революции в последнее время не оправдывали ожиданий. НЭП рвался к рыночной экономике и росту количества зажиточных крестьян, что вело к расслоению общества и появлению нового псевдобуржуазного класса торговцев. Николай Бухарин, которого, кстати, поддерживал и Сталин, открыто с трибуны призывал: «Обогащайтесь». Оппозиция же, наоборот, хотела «поприжать» крестьянство, а излишки производства направить на развитие промышленности.

Эти разногласия привели к страшному расколу в Политбюро и ЦК. Роль Рерихов в данной ситуации видится в примирении сторон и выработке постепенного ненасильственного перехода к общинному принципу ведения хозяйства в крестьянстве и кооперативному – в промышленности. Соединить социализм с элементами рыночной экономики – задача не из лёгких, но Рерихи своими советами и примером деятельности их корпораций могли бы очень помочь в этой ситуации, а Дзержинский очень мог бы помочь самим Рерихам, если бы принял к сведению совет Махатм Востока. Неспроста письмо Махатм к наркому Чичерину, переданное вместе с письмом «Московским коммунистам», начинается со слов: «Только глубокое осознание коммунизма даст полное благосостояние народам. Нам известно, что некоторые слои крестьянства не могут вместить идею коммунизма. Необходимо новое обстоятельство, которое введёт их в русло истинной Общины. Таким обстоятельством будет принятие коммунизма Буддийским сознанием». Но одно дело – идеология и пропаганда, другое – строить будущее делами. На это нужно время.

Дружеские отношения Рерихов с Михаилом Абрамовичем Трилиссером (заместителем председателя Объединённого государственного политического управления при СНК СССР) и Глебом Ивановичем Бокием, начальниками отделов всесильной ОГПУ, высокая оценка последними художника, вполне возможн, стали известны Феликсу Эдмундовичу. Безусловно, это могло подогреть интерес их шефа к Рериху. Но также не исключено, что первого чекиста заинтересовала в определённом смысле и по известным причинам география визитов Рериха в кремлёвские квартиры. К тому же, «как назло», Зинаида Лихтман оставляет в приёмной Троцкого визитку Николая Рериха с его гостиничным телефоном за два дня до открытия Пленума ЦК. Этого было более чем достаточно, чтобы у Дзержинского возникли вопросы по поводу активности американских гостей вокруг членов Политбюро. Что тогда оставалось? Через того же Трилиссера пригласить Рериха на Лубянку? Конечно, такое вполне могло быть, если бы Дзержинский намеренно искал подтекст в действиях американских гостей и Николая Константиновича в частности. Такая версия согласуется ещё с одной легендой – об угрозе, нависшей над Рерихами, от которой их избавила внезапная смерть Дзержинского. Возможно, это и так. Известна фраза Учителя Мории от 18 июля (!): «Нельзя выразить, около каких опасностей прошли в М[оскве]. Малейшее сомнение или содрогание могло принести разрушения». Позднее сам Николай Константинович в своих очерках «Вехи»  опишет некую опасную ситуацию, а конкретно – нежелательную встречу с опасным человеком, которой Рерихи всячески избегали.  Но встреча всё же была назначена. Однако визави не пришёл, как потом выяснилось, из-за внезапной смерти.

В целом пребывание в Москве, помимо встреч с руководителями страны, дало Николаю Константиновичу возможность повидаться и со многими своими старыми друзьями: с А.В.Щусевым, А.А.Бахрушиным, И.Э.Грабарём, К.С.Станиславским, М.А.Бабенчиковым, а также завести новые знакомства. Зинаида Лихтман писала в своём дневнике: «Через две недели нашего пребывания Николая Константиновича уже буквально осаждали в гостинице желающие с ним встретиться». Среди таких посетителей оказались художник Б.А.Смирнов-Русецкий и члены объединения «Амаравелла», в которое он входил. Эта встреча на многие годы определит развитие рериховского движения в Советском Союзе⁴. Общение с молодым поколением, жаждущим новых знаний, не будет бесполезно и даст пищу для размышлений. Через 14 лет Рерихи подадут официальное прошение вернуться на родину.

Дата отъезда из Москвы, 22 июля, совпала с похоронами Дзержинского. Вокруг Рерихов всегда были какие-то знаковые явления и символы. Вот и на этот раз случилось так, что траурная процессия должна была проследовать по площади Революции, мимо Гранд-Отеля, на Красную площадь, к месту захоронения. Зинаида Лихтман запишет в своём дневнике: «…все выдающиеся личности проходят мимо – мы стоим на балконе [гостиницы]. Очень нервничаем, что можем опоздать к поезду…» Мимо них пронесли гроб с телом Дзержинского в окружении всех тех, кто упоминался в записях Учителя. Сталин и Троцкий шли у гроба, но по разные стороны, Трилиссер (теперь он будет замещать своего шефа какое-то время), Каменев, Молотов, Рыков, Свердлов, Луначарский...

На фотографии процессии видно, как тело первого чекиста разделяет Сталина и оппозицию, этот раскол на долгие годы изменит политическую ситуацию в Стране Советов. Может быть, кому-то из Рерихов, скорее всего, Елене Ивановне, показалось, что эти похороны – пророческое предзнаменование участи их инициатив в этой стране.

^{Похороны Ф.Э.Дзержинского. Траурная процессия рядом с Большой Московской гостиницей}

^{Члены правительства и ЦК ВКП(б) в траурной процессии на похоронах Ф.Э.Дзержинского}

Однако все предложения были высказаны, все предостережения сделаны. Учитель также утверждал, что миссию в Москве можно считать выполненной.

18.VII.1926. Считаю результат М[осквы] важным исторически… (Е.И.Рерих. Листы дневника. 1925–1927).