Дельфис

В середине июля 1998 года мы уезжали из долины Кулу. Путь нашей небольшой группы, состоявшей из Сергея Головина, оператора студии «Агни-ТВ» из Самары, Кармы Лодъюэ, молодого тибетца, нашего переводчика и проводника, и автора этих строк, лежал в Лахул и далее, через Гималаи, в Ладакх. Прощаясь, Урсула Айштадт, хранительница Рериховского имения и галереи в Наггаре, напомнила, чтобы в Кейлонге, столице Лахула, мы постарались найти человека по имени Церинг Дордже. По её словам, он был большим знатоком истории Лахула и мог бы помочь нам со съёмками документального фильма.

^{Н.К.Рерих. Благословенный (Панацея). 1938-1939}

Адреса Дордже она не знала. Карма видел его однажды и предполагал, что если встретит, то узнает. Кейлонг, конечно, не очень большой город, скорее даже поселок. Но всё-таки найти человека, зная только его имя, казалось мне непростой задачей.

Мы прибыли в Кейлонг под вечер. Съезжая по крутому спуску на нижнюю из двух главных улиц, проложенных по горному склону. Карма вдруг вскрикнул и попросил Кришну, нашего водителя, остановиться. Выскочив из машины, он бросился куда-то в сторону. Через минуту он вернулся с пожилым высоким человеком, с доброжелательным любопытством взиравшим на наш белый джип, гружёный рюкзаками и канистрами с бензином, и на нас самих. Это был Церинг Дордже. Мне — в который уже раз — пришло в голову, что жизнь течёт по своим законам, и если чему-то суждено случиться — оно случается с полным пренебрежением к теории вероятности. В Индии это особенно заметно.

Через пару часов, устроившись в гостинице, мы сидели у Дордже в гостях, попивая традиционный чай с молоком и кардамоном. Разговор шёл в основном о Рерихах и их пребывании в Кейлонге, где в начале 1930-х годов была создана летняя база Института гималайских исследований «Урусвати». С одной из многочисленных полок Дордже снял изданную в Бомбее в 1947 году книгу Н.К.Рериха «Гималаи — обитель света», найденную им в магазине старой книги в Шимле². Я впервые держал в руках эту редкую книгу — последнюю, изданную при жизни художника, и с интересом рассматривал помещённые в пей чёрно-белые репродукции картин. Одна из них особенно привлекла моё внимание.

На фоне остроконечных вершин стоял святой — в светлых, свободно ниспадающих одеждах, с бамбуковым посохом в левой и чашей для подаяния в правой руке. Нимб над слегка склонённой к плечу головой, спокойный взор, устремлённый к расположившейся у его ног группе учеников. Несоответствие размеров фигуры святого, сравнимого с горами за его спиной, и фигур учеников, едва достававших ему до щиколотки, должно было, видимо, подчеркнуть огромную духовную дистанцию между ними. Облик святого, да и название, напечатанное под репродукцией — «The Blessed One», «Благословенный», — свидетельствовало о том, что изображённый на ней Учитель — Будда Шакьямуни.

В дневнике я отметил, что никогда раньше не видел ни этой картины, ни её репродукций, что образ святого напоминает Будду на полотне Рериха «Будда Дающий» из музея «Бхарат Кала Бхаван» в Варанаси и, возможно, (кто знает) и эта картина тоже находится где-то в Индии.

Покинув Кулу, мы оставили за спиной царство богов и богинь индуизма, вступив на землю, где безраздельно властвовали почти столь же многочисленные боги Махаяны, северного буддизма. Будда с картины в книге мало напоминал канонические тибетские изображения, возвращая нас к той далекой поре, когда Учение только возникло, чтобы потом мощным потоком прокатиться по Индии, разделиться на два — северный и южный — рукава, каждый из которых затем превратится во многие реки, протоки и ручейки. По одному из них мы и «плыли» теперь в Ладакх, часто называемый индийским (или малым) Тибетом, и неожиданное напоминание об истоках буддизма сочли хорошим напутствием.

Вернувшись домой, в Петербург, я искал упоминание о картине «Благословенный» во всех доступных мне списках и каталогах художественных произведений Н.К.Рериха, но безуспешно.

Благодаря поддержке самарского Центра духовной культуры, в ноябре того же года я снова оказался в Индии. Теперь основной задачей нашей небольшой группы была съёмка картин Николая и Святослава Рерихов в индийских музеях. Из Аллахабада мы приехали в Варанаси — бывший Бенарес, вечный Каши, самый древний из всех непрерывно существующих городов мира.

Я не буду делать попыток описать в этом очерке Варанаси, хотя это, пожалуй, мой самый любимый город Индии. Во-первых, это увело бы нас от темы, во-вторых, город неоднократно описывали раньше — и в солидных книгах по истории, и в художественной литературе, и в путевых очерках³. А в третьих, я согласен с Андреем Евгеньевичем Снесаревым⁴, ещё сто лет назад заметившим, «что нужно побывать лично в Бенаресе, чтобы понять и прочувствовать его интимную и болезненно-нервную физиономию». И что «для книжного изложения она неуловима»⁵.

Главной целью нашей поездки в Варанаси был зал картин Николая Рериха, созданный в 1932 году в уже упоминавшемся музее Бхарат Кала Бхаван («Индийском музее искусств»). В те годы музей был частью старейшего литературного общества Бенареса «Каши Нагари Прачарини Сабха», позже, в 1950 году, он переехал в Университет хинди. В рериховском зале музея находятся многие известные полотна, такие как «Гуру Чарака», «Калки Аватар», упомянутый «Будда Дающий», авторские варианты картин «Звезда героя», «Бхагаван», «Милосердие», «Монастырь Шаруген» и другие. Картины из этого собрания были сняты на плёнку год назад, но слайды трёх из них оказались с браком и их нужно было переделать.

Нам помогал, а точнее приглядывал за нашей работой, начальник охраны музея майор С.К.Чандха. Это был спокойный интеллигентный пожилой человек, с которым у нас сразу установились дружеские отношения. Между делом, я задал ему вопрос, давно меня волновавший, — существует ли до сих пор библиотека отделения общества «Маха Бодхи» в Сарнатхе? Сарнатх — место первой проповеди Будды — находится в десяти километрах от центра Варанаси. В очерке «Подсчёты», написанном в 1940 году, Рерих упомянул, что одна из его картин была в этой библиотеке, и нам, естественно, хотелось её найти. Никаких других сведений об этой картине у меня тогда не было, хотя я и знал, что основатель общества «Маха Бодхи» и инициатор восстановления Сарнатха Анагарика Дхармапала был в числе индийских корреспондентов Рериха.

^{Ступа Дхамекх, г. Сарнатх, Индия}

 

Майор подумал и сказал, что такая библиотека существует и что если на следующий день мы согласимся прийти к нему в гости на чашку чая, то потом он на своей машине отвезёт нас в Сарнатх и поможет найти её. Понятно, что отказаться от такого любезного и щедрого предложения мы не могли, и договорились, что встретимся завтра в десять утра.

Следующий день, воскресенье, начался удачно. Из тысяч водителей моторикш города нам случайно попался тот, чей портрет накануне нарисовал Венцислав Симеонов, наш фотограф. Венци поджидал остальных, рикша стоял рядом, ну он и поупражнялся в рисунке. И подарил «результат» рикше, который остался очень доволен. Сегодня это избавило нас от необходимости торговаться, долго объяснять, куда ехать и тому подобное. В хорошем расположении духа водители моторикш становятся удивительно понятливыми и сговорчивыми. Единственное, что нас беспокоило — это то, что в воскресенье все учреждения могут быть закрыты.

Мы легко нашли коттедж майора. Он уже ждал нас, выйдя на дорожку перед домом. Мы были представлены его жене и сыну, прошли в дом, где тут же появился традиционный чай. Разговорились: он рассказывал о своей работе, мы — о своей, об индийских впечатлениях, о семьях. Походили по их небольшому садику у дома, сфотографировались на память и в полдень уже мчались по шоссе на «амбассадоре» хозяина.

Не доезжая до центра Сарнатха, майор свернул на тенистую аллею и вскоре остановился перед закрытыми воротами, вывеска над которыми гласила: «Институт буддизма. Сарнатх». Из здания за воротами вышел монах. Наш спутник поговорил с ним и сообщил, что, как мы и опасались, библиотека по случаю воскресенья закрыта. Делать было нечего. Решив вернуться в этот институт на следующий день, мы доехали до центра Сарнатха, благодарно распрощались с майором и отправились осматривать местные буддийские святыни.

«Сотни живых картин прошлого теснились в моём воображении, и они тотчас же вставали передо мной, как только я посещал какое-либо место, с которым они были связаны. В Сарнатхе, близ Бенареса, я почти видел перед собой Будду, произносящего свою первую проповедь, и некоторые из его слов доносились до меня, как эхо, из глубины двадцати пяти веков», — писал Джавахарлал Неру в своей книге «Открытие Индии». Согласно преданию, Будда пришёл в Сарнатх прямо из Бодх Гайи, где незадолго до этого достиг просветления. Тут он произнес свою первую проповедь о четырёх благородных истинах и восьмеричном пути спасения, чем привёл в движение колесо Закона. Под раскидистым деревом «бодхи» — пипалом его слушали пятеро (по другим версиям — больше) первых учеников. Потом Сарнатх, видимо, пребывал в относительной безвестности, пока тремя столетиями позже царь Ашока, провозгласивший буддизм государственной религией Индии, не превратил его в крупный религиозный центр. В Сарнатхе были построены ступы, вихары (храмы), монастыри. Город процветал, и когда в 640 году уже нашей эры его посетил один из японских буддистов-паломников, там было около тысячи пятисот монахов, а воображение поражали и стометровая ступа, и величественная каменная колонна (её капитель стала теперь гербом страны), и многие другие памятники и храмы.

Но вскоре буддизм в Индии пошёл на спад, а вторжение мусульман довершило то, чего не сделало время. Здания и храмы были разрушены, обломки древнего города, россыпи камня зарастали травой. Уже в XIX веке искатели сокровищ превратили в щебень одну из последних сохранившихся ступ. Рерихи побывали в Сарнатхе в начале двадцатых годов, и в «Основах буддизма» Е.И.Рерих отметила, что «...место это до сих пор хранит развалины древнейших общежитий». Именно — развалины.

Хотя в то время работы по восстановлению Сарнатха уже шли. Инициатором и душой возрождения этого места стал миссионер из Шри Ланки Анагарика Дхармапала. В 1891 году им было основано великобуддийское общество «Маха Бодхи». На собранные верующими всего мира деньги не только активно велись раскопки, но и строились новые вихары и жилые здания. Самый большой храм «Маха Бодхи», Мульгандха Кутти Вихара, фрески в котором были написаны японским мастером Косетцу Носи, остался своего рода памятником Анагарике Дхармапале.

Обходя вокруг ступы Дхамекх — одной из последних сохранившихся, я невольно вспомнил наш визит к запертым воротам Института буддизма. И тут у меня возникло подозрение, вскоре перешедшее в уверенность, что это было не совсем то, или, выражаясь точнее, совсем не то место, которое мы искали. Судя по лицу и одежде монаха, вышедшего к воротам, да и по виду здания, тот институт основали тибетцы. Значит, он возник здесь не раньше середины пятидесятых годов, когда в Индии появились беженцы из Тибета, захваченного Китаем. И, стало быть, Рерих не мог в 1940-м упоминать о нём. Да и вообще, Институт буддизма — не «Маха Бодхи». Можно было бы и сразу это сообразить, но смутила уверенность майора.

Стоило продолжить поиски. И действительно, неподалёку от ступы обнаружился небольшой храм, перед которым стоял выкрашенный золотой краской бюст Анагарики Дхармапалы. Надпись на постаменте указывала, что он был установлен в 1991 году в честь столетия «Маха Бодхи». А объявление рядом свидетельствовало о том, что внутри находятся музей и офис сарнатхского отделения общества. Храм был заперт, но, по слухам, должен был открыться через час, когда вернётся с обеда его смотрительница. Мы нашли место в тени, сложили там вещи и аппаратуру и стали терпеливо ждать её возвращения.

И правда, через час или около того появилась монашенка-смотрительница. Ею оказалась ужасно смешливая женщина с тонким голосом, бритой головой и телом, напоминающим обернутый в желтую ткань кокон. Похоже, что жизнь вообще казалась ей довольно забавным явлением, а визит потного взлохмаченного иностранца — самым комическим событием всего последнего времени.

— Ха-ха-ха, — заливалась она. — Вы говорите, библиотека? Библиотека общества «Маха Бодхи»? Да вон же она, прямо через дорогу.

Казалось, ей и в голову не могло прийти, что можно сидеть в десяти метрах от входа в библиотеку и не знать о ней.

— Ха-ха-ха, конечно, закрыта, ведь сегодня всё-таки воскресенье!

Глаза смотрительницы разбрасывали весёлые искорки по всему храму, но, заметив мой обескураженный взгляд, она постаралась придать лицу чуть более серьёзное выражение.

— Да вы не волнуйтесь, там есть мальчик, служитель, он вам откроет.

Пробормотав какие-то слова благодарности, я опрометью бросился наружу, неопределённо махнул рукой поджидавшим меня спутникам, перебежал через дорогу и, действительно, оказался перед небольшим белым зданием, над входом в которое крупными буквами было написано: «Мульгандха Кутти Вихара. Библиотека».

Дверь была открыта, и, недолго думая, я проник внутрь. Вошёл, и, оказавшись в маленьком читальном зале, замер. У противоположной стены, на одном из тёмных старинных книжных шкафов стояла картина. Я узнал её — это был «Благословенный», репродукцию которого я летом увидел в Кейлонге, в гостях у Церинга Дордже.

Довольно большая — около метра в высоту — в лучах проникающего через дверь солнца картина светилась яркими жёлтыми красками. Жёлтыми были одежды Будды и сидящих у его ног восьмерых учеников, нимб у него над головой и посох в руке, небо над горами. Но, хотя жёлтый не принято относить к спокойным цветам, полотно излучало чувство удивительного покоя, можно сказать, благодати.

Пока я рассматривал картину, в комнату вошёл юноша, служитель, о котором говорила весёлая монашенка. Видимо, он не ожидал застать тут постороннего и слегка оторопел. Не давая ему опомниться, я сообщил — как само собой разумеющееся, — что сейчас наша группа с кучей аппаратуры вернётся сюда фотографировать вон ту, стоящую на шкафу, картину. Чтобы он не закрывал дверь и, вообще, готовился активно нам помогать. Молодой человек, явно не ожидавший такого поворота событий тихим воскресным днём, испуганно оглянулся и, не найдя никого, кто мог бы помочь ему советом, согласно покачал головой.

Через минуту мы уже устанавливали перед шкафом светильники, треногу с аппаратом, осторожно пристраивали к классической «рериховской» коричневой раме съёмочный номер и цветовую таблицу. Честно говоря, утром мы не очень-то рассчитывали на успех и поэтому снарядились по минимуму, оставив самый большой и тяжёлый аппарат дома. Теперь же стало ясно, что такая замечательная картина должна быть обязательно снята «по полной программе». Поэтому мы решили завтра же вернуться в библиотеку во всеоружии. Кроме того, нужно было подписать договор о дальнейшем использовании сделанных снимков. А юный служитель явно не был уполномочен что-либо подписывать.

На следующий день всё сложилось удачно. В библиотеке мы познакомились с приехавшим из Калькутты главным редактором журнала «Маха Бодхи». Он разрешил снять картину со шкафа и вынести во внутренний дворик, чтобы снять при естественном освещении, а потом от имени «Маха Бодхи» подписал договор. На мои вопросы о судьбе переписки Анагарики Дхармапалы и, возможно, других членов общества с Рерихом он ответить не смог, но пообещал, что если мы посетим общество «Маха Бодхи» в Калькутте, то он поможет поискать их в архивах.

Видя такую поддержку нашей работы со стороны калькуттского начальства, юноша-служитель наконец повеселел, перестав размышлять о том, не совершил ли он вчера должностного преступления, дав нам похозяйничать в закрытой библиотеке.

Закончив съёмку, мы занялись осмотром книжных богатств в старинных застеклённых шкафах. На одной из полок рядом с «Тайной Доктриной» Блаватской оказалось несколько книг Рериха на английском языке: «Твердыня Пламенная» (с его подписью), «Адамант», «Держава Света» и сборник «Пакт Рериха». Последняя, судя по автографу секретаря французского Общества имени Н.К.Рериха Г.Г.Шклявера, была подарена им в мае 1933 года работавшему в Сарнатхе известному индийскому учёному Ананде Каусальяне.

Спустя полтора года после возвращения из Индии, мне попали в руки ксерокопии американского журнала «Фламма», издававшегося обществом Рериха в городе Либерти в 1938-1939 годах. На страницах этого журнала в разделе «новости из Индии» нашлись и некоторые подробности о найденной в Сарнатхе картине.

Так, во втором номере за 1938 год сообщалось, что «общество Маха Бодхи обратилось к профессору Рериху с просьбой пожертвовать одну из его картин для украшения помещения библиотеки Мулагандхакутти Вихары в Священной Исапатане, Сарнатх. Профессор Рерих выразил своё согласие». А в пятом номере за 1939 год «Фламма» писала, что «в ответ на запрос общества Маха Бодхи профессор Николай Рерих подарил свою картину "Панацея" для украшения библиотеки в Сарнатхе. Полотно изображает Благословенного Господа Будду, спускающегося с гор и предлагающего своим ученикам панацею — Учение». Генеральный секретарь общества, Д.Валисинха, выражая благодарность от имени общества, написал, что «всегда будет дорожить этой прекрасной картиной, как одной из лучших из имеющихся у общества». Кроме этого, во «Фламме» упоминалось о том, что в те же годы в журнале «Маха Бодхи» был опубликован очерк Н.К.Рериха «Благословенный» и редакционная статья «Картина Рериха для общества Маха Бодхи».

Так «Благословенный» обрёл своё второе имя — «Панацея». Хотя из приведённых строк прямо не следует, что картина была выполнена по просьбе Маха Бодхи, но точное соответствие её местонахождения и сюжета (первая проповедь Будды) позволяет предположить, что она была написана специально для Сарнатха. А это, в свою очередь, означает, что она должна была быть создана во второй половине 1938 — первой половине 1939 года. Удивляет, правда, что в составленных самим Рерихом списках картин за эти годы ни «Благословенный», ни «Панацея» не значатся. Впрочем, возможно, что Рерих написал картину на этот сюжет и раньше, а когда пришла просьба из Сарнатха, решил, что её место — там.

В 1936 году в журнале «Теософ», издаваемом в Адьяре в Индии, а в июле 1937 года в чикагской газете «Рассвет» появился очерк Н.К.Рериха «Панацея»⁶. Он начинался словами из статьи индийского художника Б.Ч.Чоудхури: «Художник — это служитель прекрасного. Это тот, кто спасает истину от искажения и среди волнений и суеты жизни даёт нам возможность прикоснуться к вечному источнику радости. Подобно золотоносному песку, прекрасное разбросано по всей вселенной». Читателю этого очерка ясно, что под «панацеей» Рерих понимает прекрасное, совершенную Красоту. На первый взгляд, возникает вопрос: панацея — Учение или панацея — Красота? Но для Рериха, мне кажется, никакого противоречия в этом не было: «Казалось бы, что в истории искусства имеется много убедительных примеров того, как люди, посвятившие себя Красоте, выражали это многообразными путями, выбирая то, что в данный момент представлялось наилучшим. <...> Как священнослужители, служили они Красоте, находя ей убедительные выражения для благотворного влияния на широкие массы людей и утончая сознание народа». И вспомним ещё раз «Основы буддизма» Е.И.Рерих: «...учение простое, равное по красоте Космосу...». Что же до выбора, то его каждый делает сам, ибо «подобно золотоносному песку, прекрасное разбросано по всей вселенной». Кому-то больше нравится Рафаэль, кому- то — Айвазовский или Репин. Так и с «панацеей». Важно только найти её.

Санкт-Петербург