Дельфис

Трагедия, постигшая центральноазиатскую экспедицию, события зимы 1926—1927 годов имеют особое значение в жизни семьи Рерихов. Испытывая физические и нравственные страдания, проходя день за днём по неуловимой грани между жизнью и смертью, экспедиционная группа выстояла, вышла из тяжелейших испытаний духовно окрепшей, обогащённой сокровенными знаниями.

Врач Константин Николаевич Рябинин отчётливо сознавал высокую меру ответственности за состояние здоровья участников экспедиции и, в первую очередь, семьи Рерихов. Оснований для беспокойства было достаточно. Для немолодых уже Елены Ивановны и Николая Константиновича тяготы и лишения пути, огромные перепады высот, кислородное голодание при низких температурах и атмосферном давлении в любой момент могли стать роковыми. Тяжёлый физический труд, огромная нервная нагрузка, неполноценный сон и постоянное переохлаждение организма — всё это создавало порой невыносимые условия. Находясь и сам в экстремальных условиях, врач экспедиции мужественно боролся за жизнь её участников. Он установил жёсткий режим питания и сна, запретил употребление всего, что могло подорвать работу сердца, а главное, в полевых условиях, проверяя прежде всего на себе, разработал целую систему адаптации организма к экстремальным условиям высокогорья. В основу своих исследований он положил наиболее эффективные методы и препараты тибетской медицины, неприменяемые ранее в отечественной врачебной практике. То, что Рерихи, да и сам Рябинин, сохранили здоровье и творческую активность ещё на долгие годы после завершения экспедиции, служит блестящей рекомендацией созданной им системе. Позже Рябинин обобщил результаты исследований в рукописи «О жизнедателях Востока», утраченной, как и многое другое, из его творческого наследия.

Неустанно исполняя свой врачебный долг, Рябинин совмещал обязанности секретаря экспедиции, вёл дневниковые записи. Трудно даже представить, каких трудов это стоило. У костра, коптящего ядовитым дымом аргала, сокращая драгоценные минуты сна, на пронизывающем ледяном ветру, когда чернила застывали на морозе, Рябинин описывает «круги Дантова ада», по которым прошла экспедиция.

Огромный опыт врача-практика, блестящая эрудиция, постоянный творческий поиск делают Рябинина известным не только в среде участников экспедиции. Верный своему врачебному долгу, он оказывает медицинскую помощь местному населению, разоблачает невежество и обман самоуверенных «знахарей», анализирует методы народной медицины, рационально и скрупулёзно изучает древние рецепты тибетской фармакологии. Деятельность Рябинина не остаётся без внимания Н.К.Рериха. Он щедро делится с Рябининым знаниями, почерпнутыми из древних тибетских рукописей, доверяет ему сокровенные тайны в области лечебного гипноза и фармакологии, обращает особое внимание на целебные свойства валерианы, смолы гималайского кедра, бобровой струи, дигиталиса. Обобщая методы воздействия на эндокринную и иммунную системы человека, Н.К.Рерих вводит такие понятия, как «жизнедатели», «восстановители», «поддержатели». Изучение этих фундаментальных понятий (на основе разработки теории, выполнения медицинских экспериментов и внедрения в практику) в дальнейшем позволило Рябинину систематизировать исследования в уникальных, пока не найденных рукописях, положенных в основу «Развенчанного Тибета».

Рябинину, воспитанному в лучших традициях российской медицинской школы, были присущи такие совершенно обыкновенные для врача старой формации черты, как отзывчивость, доброта и сострадание. По воспоминаниям единственной из оставшихся в настоящее время в живых участников экспедиции Ираиды Михайловны Богдановой, Рябинин всегда находил ласковое ободряющее слово, проявлял внимание, учил её, тогда ещё девочку, бинтовать пальчики, рассказывал сказки и смешные истории. Наверное, ему как врачу и просто доброму человеку было особенно больно видеть страдания ребёнка, волею судьбы принявшего на себя испытания, непосильные даже взрослым.

Необходимо коснуться в нашем рассказе и некоторых разногласий, возникших между Н.К.Рерихом и врачом экспедиции. Дело в том, что во время вынужденного «стояния» в тибетском урочище Нагчу активизировалась разработка и обсуждение членами экспедиции концептуальных проблем, среди которых особое место уделялось проекту будущего Института Гималайских исследований. В этом проекте предполагалось уделить особое внимание вопросам ботаники, старым медицинским традициям, биохимическим исследованиям. Эти направления могли успешно развиваться как раз на основе научного материала, полученного Рябининым в центральноазиатской экспедиции. Поэтому Н.К.Рерих предложил ему после завершения экспедиции выступить с лекциями по медицине в США, а затем приступить и к созданию медицинского направления в рамках Института Гималайских исследований. Однако после мучительных раздумий Рябинин вынужден был отказаться от этого в высшей степени почётного предложения. Причиной отказа явилось опасение за судьбы оставшихся в России братьев и сестёр, воспитанника Мити, страдавшего шизофренией. Рябинину уже в те годы было ясно, что репрессивная машина ОГПУ, уверенно набиравшая обороты, безжалостно раздавит ни в чём не повинных людей. Возможно, Н.К.Рерих по ряду причин не разделял всех опасений Рябинина. Поэтому отказ Рябинина не мог не вызвать определённого отчуждения, напряжённости отношений на завершающем этапе деятельности экспедиции. Об этом периоде Рябинин позже с горечью напишет: «...чувствовал себя в пути тяжело и обособленно, всё время рвался домой и тосковал».

^{Рябинин Константин Николаевич, студент медицинского факультета Харьковского университета (публикуется впервые)}

Оснований же для беспокойства по поводу неблагоприятных изменений в политической линии высшего руководства СССР у самого Н. К. Рериха было достаточно. Известно, что в последние дни перед выездом из Урги была получена телеграмма из Москвы с требованием задержать экспедицию. И только позиция полпреда П.В.Воскресенского спасла предприятие. Существует версия, что Воскресенский «обманул» правительство СССР, сообщив, что экспедиция уже отправилась из Урги за несколько дней до прихода роковой телеграммы. Однако скрыть дату выступления экспедиции было невозможно ни от сотрудников полпредства, ни от правительства Церен-Дорджи. О том, что глава Монгольской Народной Республики был хорошо осведомлён о делах экспедиции, свидетельствует К.Н.Рябинин: «Потом профессор (Н.К.Рерих. — А. Т.) повёз нас с разрешения Церен-Дорджи показать в его кабинете картину, написанную профессором, — "Владыка Шамбалы на коне"».

К.Н.Рябинин рассказывал своим братьям после возвращения из экспедиции, что в тот момент спасением члены экспедиции обязаны жене полпреда в Монголии Елене Петровне Воскресенской — сестре управляющего делами СНК СССР Н.П.Горбунова. Именно её ходатайство и возможные разногласия в политическом руководстве СССР по «тибетскому вопросу» стали причиной спасительного поспешного отъезда.

В этой связи покушение на Ю.Н.Рериха было последней отчаянной попыткой остановить экспедицию. Воспоминания Рябинина и Богдановой по этому драматическому эпизоду совпадают почти буквально. Ю.Н.Рерих жил в одной из трёх комнат дома Петрова вместе с отцом и матерью. Ночью он работал за письменным столом у открытого окна. На столе перед ним горела свеча. Выстрел прозвучал через мгновение после того, как он, руководимый каким-то предчувствием, отклонил голову в сторону. Позже, в результате сопоставления положений дыры от пули в стене, свечи на столе и тени, отбрасываемой на стену, была восстановлена траектория выстрела. Всё это не оставляло ни малейших сомнений в том, что стрелял снайпер и смерть наступила бы мгновенно. Потеря Ю.Н.Рериха — единственного в экспедиции специалиста по восточным языкам, деятельного и незаменимого члена экспедиции сделала бы невозможным всё предприятие в целом. Кроме того, любая задержка могла быть использована для подготовки решения о запрете выезда из Урги, принятого на межгосударственном уровне. Вот почему отъезд экспедиции напоминал скорее бегство. «В том же дворе (дома Петрова. — А. Т.) во флигеле мы застали полную суету приготовления к дальнему и трудному пути», — отмечал в своих воспоминаниях К.Н.Рябинин.

Дальнейшее развитие событий подтвердило правильность принятого решения. Промедление было смерти подобно. Этим можно объяснить то, что экспедиция продвигалась на предельно возможной скорости, с отрывом от основного каравана, сокращая время отдыха, не жалея людей и транспорт. За границей Монголии движение стало более размеренным. Головная группа соединилась с базовым караваном. Появилась возможность отдохнуть и воздать благодарность Будде в устроенном в палатке храме Шамбалы. От границы Монголии экспедиция начинает планомерную работу, подвигаясь к намеченной цели. Непредвиденная остановка на высокогорном плато Чантанг, угроза гибели экспедиции вынуждают Н.К.Рериха посылать тревожные сообщения к Далай-Ламе, Президенту США, резиденту в Сиккиме Бейли, местным властям. Однако в обширной корреспонденции, отправленной за время «тибетского стояния», нет ни одного обращения к правительству СССР или Монголии. Исключена была даже мысль о возвращении обратным путём.

Рябинин приводит в «Развенчанном Тибете» характерный диалог между караванщиком, направлявшимся в Ургу, и Н.К.Рерихом. В ответ на просьбу караванщика дать ему рекомендательное письмо, Рерих неожиданно резко оборвал его, сказав, что в Монголии тюрьмы очень холодные. Что имел в виду Н.К.Рерих? Почему Рябинин обращает наше внимание на эти слова? И как это корреспондирует с неформальными, почти дружественными отношениями с высшим руководством Монголии? Наконец, известно и то, что Н.К.Рерих получил в Москве советский паспорт, был принят высшим руководством СССР. Рябинин вспоминает: «Присутствовал я и при получении в Урге любезной и сердечной телеграммы от нашего правительства, после которой разрешились все трения с транспортом, который, правда, по моему мнению, было очень трудно быстро и в таком количестве получить из Урги — было пять больших дорожных автомобилей». Так что же всё-таки произошло в этот короткий отрезок времени? В настоящее время принята версия, согласно которой основным виновником трагических событий является британский политический агент в Сиккиме, подполковник Ф.Бейли. К этому выводу приходит историк А.Андреев на основе анализа архивов «Индиа Оффис»¹.

Вместе с тем, читая воспоминания Рябинина, мы находим следующее: «По приглашению резидента (Ф.Бейли. — А. Т.) был выслан навстречу при въезде человек из непальской стражи в национальной одежде, то есть в довольно странной цилиндрической шапке с павлиньим пером, босой и с ножом у пояса. Профессор, его супруга и сын проехали прямо в резиденцию, где им были отведены особые комнаты, я же проехал с караваном в дом для остановки — бунгало, где и жил до другого дня, когда мы выехали в Дарджилинг. С резидентом Бейли, как сообщил мне профессор, он был знаком по Индии и Сиккиму». Трудно сказать, насколько искренним было гостеприимство Бейли, но Н.К.Рерих принял приглашение, а, значит, не подозревал или не подавал вида, что подозревает Бейли в организации задержки экспедиции.

Впрочем, в истории дипломатии встречаются ещё более странные стечения обстоятельств. Ясно одно: кто бы ни был виновником трагических событий в урочище Нагчу, экспедиция не имела шансов на возвращение обратным путём и уж тем более на помощь со стороны России или Монголии. Более того, события 1927 года не оставляли сомнений в том, что любой член экспедиции, осмелившийся возвратиться в Россию, незамедлительно был бы репрессирован.

Рябинин это понимал и сознательно принял решение вернуться на родину — ради спасения дорогих его сердцу братьев и сестёр.

* * *

Радость возвращения в родной Ленинград, долгожданная встреча с братьями и воспитанником Митей были омрачены настороженным, подозрительным отношением сослуживцев и руководства больницы, где Рябинин работал до отъезда в экспедицию.

Подозрения эти усилились, когда он оставил свою уютную холостяцкую квартиру, переселился в больницу и начал напряжённую литературную работу, совмешая её с врачебной деятельностью. С первых дней за Рябининым установилось негласное наблюдение органов ОГПУ. «Живёт исключительно на зарплату, получаемую от водздравотдела в сумме 60-70 рублей в месяц, но зато имеет свободное время для изучения научных работ по медицине, и на вопрос, заданный Рябинину, поделиться с нами Рябинин ответил, что вот, когда будет всё готово, тогда узнаете», — писал один из многочисленных осведомителей. Поток необоснованных, а порой и смехотворных доносов устремился в органы дознания.

Листая страницы следственного дела, испытываешь почти физическое ощущение бессилия перед чётко организованным молохом «правосудия», чувство стыда за своих сограждан, дающих лживые, нелепые показания, продиктованные подчас даже не страхом, а скорее рабской услужливостью и желанием причинить боль своему ближнему. Сказывалась здесь и затаённая зависть к талантливому врачу, и желание снять покров тайны, разоблачить «чародея» — именно так характеризовал его один из доброхотов. Не могли простить Рябинину и его прошлого. До революции он занимал должность непременного члена и Председателя Владимирской губернской земской управы, был награждён двумя орденами, имел научные труды. В одном из эпизодов показаний двух свидетелей, проходящих по делу, отмечается факт успешного лечения японского престолонаследника, за что Рябинин был удостоен награды императорского двора Японии — несессера в виде золотой черепахи. Мог ли этот человек не вызвать подозрения и зависти?

Но есть и, словно солнечные блики, в мрачных казематах следственного изолятора на улице Воинова, показания свидетелей, имеющие явную цель — сказать правду о жизни и деятельности Рябинина, дать хотя бы минимальный шанс для спасения. Как дороги эти скупые строки протоколов допроса и какой нравственный урок дают они потомкам!

Впрочем, было бы неверно считать «докторское дело» сфабрикованным во всех эпизодах, на которых базировалось обвинение. Рябинин дал следствию достаточно оснований для вынесения приговора. При обыске в тайнике, искусно сделанном в спинке кровати, были обнаружены валюта и небольшая золотая пластинка, монеты царской чеканки, дореволюционные награды Рябинина. Перед отъездом в экспедицию Рябинину, как секретарю экспедиции, был выдан револьвер и законно оформленное разрешение на его хранение. Однако во время обыска был изъят ещё один незарегистрированный револьвер и патроны к нему. Кроме того, было установлено, что во время рейса в Гамбург судна «Красный профинтерн», на котором Рябинин служил врачом, ему стало известно о скрывавшемся в угольной яме списанном на берег старшем кочегаре. Рябинин не донёс об этом капитану и тем самым допустил нарушение корабельного устава, а по законам того времени стал соучастником преступления.

Казалось бы, улик достаточно для возбуждения уголовного дела. Однако перед следователями была поставлена задача раскрутить политический процесс по обвинению Рябинина в создании шпионской сети, руководимой академиком Н.К.Рерихом. Поэтому в ходе разработки агентурного дела под кодовым названием «докторское» особо пристально изучались материалы экспедиции, письма и документы, раскрывающие тибетский период жизни Рябинина. К участникам группы, «действующей под флагом буддизма и масонства, а по существу выполнявшей шпионские цели», были причислены ещё пять человек, в том числе брат руководителя экспедиции — Борис Константинович Рерих.

Рябинина арестовали 21 марта 1930 года и поместили в одиночную камеру. В повествовании о его жизни нет необходимости рисовать кошмарные сцены допросов в застенках ОГПУ 30-х годов. Сам он в разговорах с братьями избегал этой темы. Ясно одно — дорогую цену пришлось заплатить доктору Рябинину за право оставаться на высоте нравственного долга. Что довелось пережить Константину Николаевичу с марта по май 1930 года? Где тот предел человеческих страданий, за которым наступает паралич воли, уничтожение нравственной основы человека? Сумел ли Рябинин, прошедший экспедиционную школу Рерихов, огромным усилием воли, концентрацией духовной энергии сохранить себя, противопоставить воплощённому злу репрессивной системы непроницаемую завесу тонкой энергии, что защищала товарищей по экспедиции, духовно близких людей, любимых братьев и сестёр?

Ответ на этот вопрос мы находим в протоколах допроса Рябинина в марте 1930 года. Следователь: «Кого вы использовали в СССР для выполнения шпионских заданий по поручению Рериха?». Рябинин: «Я никого не привлекал и сам заданий не выполнял». Следователь: «Вы продолжаете скрывать от нас те задания, которые получали от американского разведчика Рериха?». Рябинин: «Я органам НКВД рассказал всё о своей антисоветской преступной деятельности. Других показаний дать не могу».

В соответствии с практикой судопроизводства того времени за такими ответами Рябинина автоматически следовал приговор к высшей мере наказания. Константин Николаевич, безусловно, знал об этом. Знал и, вместе с тем, не мог ответить иначе.

^{Константин Николаевич Рябинин, 1912 год. Председатель уездной земской управы г.Могилёва}

Но именно такая принципиальная, твёрдая позиция на протяжении трёх месяцев расследования, проводившегося в самой жёсткой форме, спасла пятерых невинных людей, в том числе — Б.К. Рериха, проходивших по этому делу. Как знать, может быть и Н.К. Рерих, безусловно, осведомлённый через своего брата о трагической судьбе Рябинина, получил тем самым предупреждение о невозможности найти общий язык со сталинским режимом и, тем более, посетить Россию?

Не видя основания для организации громкого политического процесса, следователи отступили. Репрессивная машина дала сбой. Дело было передано для внесудебного разбирательства в тройку ПП ОГПУ в ЛВО. Решением 17 сентября 1930 года Константин Николаевич Рябинин был заключён в Соловецкий концентрационный лагерь на пять лет.

Для того, чтобы понять, почему К.Н.Рябинину был вынесен сравнительно мягкий приговор, необходимо сказать о его брате — Анатолии Николаевиче Рябинине (1874—1945), который был ему особенно близок. С первых дней ареста брата он принял энергичные меры для того, чтобы спасти его от жестокой расправы.

А.Н.Рябинин вместе с другими выдающимися учёными Геолкома составлял «элиту петербургской геологической интеллигенции». Вклад А.Н.Рябинина в развитие комплекса наук о Земле трудно переоценить. Обладая широким научным кругозором, он сделал выдающиеся открытия в области палеонтологии, проводил геологические исследования в Туркестане, на Алтае, в Прибалтике, Крыму, Казахстане, на Апшеронском полуострове и на Урале. Труды А.Н.Рябинина определили пути развития отечественной гидрогеологии и инженерной геологии. Учёный руководил работами по прогнозированию и разведке месторождений полезных ископаемых. В среде ленинградских геологов 20— 30-х годов профессор Рябинин был широко известен как блестящий педагог, имевший собственную научную школу, и организатор Геологической службы СССР. В 1918 году он был избран Председателем Московского отделения Геологического комитета, одновременно являясь депутатом Моссовета первого созыва, а в 1921 году Председателем Геолкома. Ученик и ближайший соратник А.П.Карпинского, профессор А.Н.Рябинин был одним из основателей Всесоюзного минералогического общества, а также членом-учредителем Палеонтологического общества. Таков далеко не полный перечень заслуг А.Н.Рябинина в области развития отечественной науки.

Имя А.Н.Рябинина было широко известно мировой научной общественности ещё с дореволюционных времён. Он неоднократно представлял отечественную палеонтологию на международных геологических совещаниях, выезжал в длительные научные командировки, опубликовал более 120 фундаментальных научных работ.

Учёные-естествоиспытатели дореволюционной России были широко образованными и разносторонне одарёнными людьми. Не был исключением и А.Н.Рябинин. Его гуманитарные таланты и увлечения нашли своё воплощение в изданных поэтических сборниках, очерках по истории Горного института, воспоминаниях о жизни и деятельности замечательных современников. Он сотрудничал в литературных журналах «Аргонавты», «Закавказский вестник», «Русское богатство», «Тропинка», «Детский отдых». Совершенное знание европейских языков и широкая научная эрудиция позволили ему внести весомый вклад в популяризацию науки. Под его редакцией в 1919 году вышел фундаментальный труд Л.Журбена «Жизнь в океанах», «Основы палеонтологии» К.Циттеля.

Однако ходатайство основоположника отечественной геологии с мировым именем едва ли было бы принято во внимание НКВД. Наоборот, любая попытка облегчить участь брата была бы неизбежно определена как «пособничество врагу народа» со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Успеху заступничества А.Н.Рябинина способствовало его революционное прошлое². А.Н.Рябинин состоял в руководящем центре «Кахамского рабочего союза»; в бытность студентом Горного института вместе с Н. К. Крупской вёл работу в Обуховской вечерне-воскресной школе; был тесно связан с «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса». В декабре 1895 года после ареста центра «Союза» принял на себя работу по продолжению его деятельности. А.Н.Рябинин выполнял ответственные поручения Ленина в Швейцарии, состоял в редколлегии «Правды». Вместе с тем имя А.Н.Рябинина, как и многих его соратников из старожилов «Ленинской гвардии» отсутствует на страницах литературы, посвящённой истории рабочего движения.

Возвращение Анатолия Николаевича в «первобытное состояние геологии», как он писал в те годы, не означало разрыва с видными деятелями ближайшего окружения Ленина. Он поддерживал дружеские отношения с Г.М.Кржижановским, Н.К.Крупской, А.М.Горьким. Все эти люди сохранили влияние в политическом руководстве СССР и через них как раз и удалось спасти брата Константина.

Волна репрессий 1930—1935 годов, трагический излом судьбы К.Н.Рябинина хронологически совпали с небывалой активизацией движения прогрессивной мировой общественности за подготовку и ратификацию Пакта Охранения Культурных Ценностей. Общество друзей Музея Рериха, семья Рерихов становятся центром, куда стекаются сокровенные чаяния деятелей культуры, прогрессивных организаций всего мира. Н.К.Рерих публикует в этот период цикл статей, посвящённых знаменательному событию. В статье «Охранение» Н.К.Рерих цитирует обращение Русских Национальных Организаций в Калифорнии, в котором есть и такие слова: «Вам, конечно, известно, что большевики декларировали о том, чтобы к 1937 году не должно остаться на русской земле ни одного Божьего Храма, даже само понятие "Бог" должно быть изгнано. Выполнение этого, поистине адского распоряжения Сталина, уже имеет место». Эта статья была опубликована в 1935 году, когда заключённый Рябинин получил долгожданную свободу.

Триумфальное шествие Пакта Рериха по странам и континентам вызвало настороженное, а порой и враждебное отношение политического руководства СССР к этой широкомасштабной гуманистической акции. Из архивов были извлечены материалы, имеющие непосредственное отношение к имени Н.К.Рериха. В поле зрения НКВД опять появилась фигура врача и секретаря центральноазиатской экспедиции К. Н. Рябинина. 27 сентября 1937 года его, едва оправившегося после Соловецких лагерей, вновь арестовывают. На этот раз следователи НКВД полностью сфальсифицировали дело. В письме, обращенном в Президиум Верховного Совета СССР и наркому Берии, Рябинин повествует о деталях следствия, имеющих принципиальное значение для понимания целей и политической подоплёки новой волны репрессий: «Следователи настойчиво заставляли меня написать, что Рерих якобы шпион, что "это нам нужно, что это требование высших властей", что мне эту бумажку возвратят и я могу её уничтожить. Но я не знал за Рерихом никаких фактов в этом направлении и категорически отказался написать это».

В бессилии добыть письменные показания Рябинина, следователи идут на всё. В управлении НКВД пытались выяснить, не может ли служить доказательством вины Рябинина несколько дешёвых карт на стенах, дореволюционный групповой портрет членов земской управы. «Носили (в управление НКВД. — А.Т.) старый вицфрак, пробковый шлем, привезённый мной из Дарджилинга, монгольскую одежду из красной пуры, но это было забраковано и возвращено обратно в квартиру». Обвинение было построено и на показаниях проживавшего в квартире Рябинина с пожилой матерью воспитанника Мити, больного шизофренией. Рябинин относился к нему как к сыну, оказывая ему материальную и медицинскую помощь. О том, как были получены «показания», Рябинин узнал, уже находясь в заключении, на одном из этапов в пересыльной тюрьме от самого Мити. «Двадцать дней он (Митя. — Ред.) стоял у следователя, весь отёк и почти ничего не ел, потом четыре дня его избивали несколько человек, пока он не подписал на себя и меня всё, что ему диктовали. В исступлении и отчаянии он хотел себе разбить голову об стену. Когда он всё подписал, меня арестовали. Со мной так не поступили потому, что после грубой и матерной брани, всяческих угроз и стояния на ногах я, видевший примеры и последствия в общей камере в течение месяца, написал под диктовку и подписал своё обвинение, а также и протокол "допроса". Следователь грозил мне и пыткой, и жестокой мучительной смертью <...> грозил арестовать ни в чём не повинных моих братьев».

Приняв на себя удар, Рябинин, как и в 1930 году, «развалил» громкий политический процесс по обвинению Н.К.Рериха в создании шпионской сети, отвёл угрозу репрессий от своих бартьев.

9 июля 1939 года заключённый Южлага НКВД К.Н.Рябинин, чувствуя, что силы оставляют его, совершает отчаянный шаг. В письмах, направленных в Верховный Совет СССР и Наркомат внутренних дел, он пытается разоблачить следователей, доказать беспочвенность обвинений, выдвинутых против него и близких ему людей: «Я категорически отрицаю написанное мною под диктовку и под угрозой и пыткой. Никому никаких сведений я, конечно, не давал и дать не мог. <...> В период военного коммунизма и после я всё время держался с достоинством на посту своей врачебной профессии и теперь продолжаю из последних старческих сил вести свою медицинскую работу, ожидая здесь в заключении справедливого решения Верховного Совета СССР».

Случайно ли то, что десять лет заключения Рябинин провёл в Южлаге на древней буддийской земле Бурятии? Согласно существовавшей в те годы практике, выдающимся учёным предоставлялась возможность продолжать исследования, имевшие перспективу с точки зрения высших чинов тоталитарного режима. Здесь, совершенствуя свои знания в области тибетской медицины, Рябинин работает с древними буддийскими рукописями, конфискованными из разорённых дацанов, изучает опыт народной бурятской медицины. Однако не этим он становится известен среди заключённых. Имя Рябинина в этих суровых местах связано, прежде всего, с сотнями людей, которых он вылечил, облегчил страдания, а иногда и просто ободрил добрым словом, поделился скудным тюремным пайком.

^{Рябинин Анатолий Николаевич, старший геолог Геологического комитета}

Лазарет № 5 первого отделения п/я 59 приобретает популярность и среди лагерного начальства. По воспоминаниям Рябинина, он был однажды отконвоирован на квартиру начальника лагеря, где было предложено установить диагноз заболевания его жены. На вопрос врача «на что жалуетесь?» коварная особа ответила: «Ты доктор, ты и скажи, на что я жалуюсь». Отчётливо сознавая возможные последствия ошибочного диагноза, Рябинин, по известным только ему внешним признакам, точно определил причину заболевания и провёл эффективное лечение. С тех пор лагерное начальство охотно пользовалось услугами врача, ни мало не заботясь о том, чтобы облегчить его участь. Поэтому весь срок заключения Рябинин отбыл до последнего дня.

Освобождён из лагеря Рябинин был в 1947 году, затем сослан в родной Муром, где и проживал в жалкой лачуге на ул.Лакина, лишённый всех гражданских прав и свобод до своей смерти в 1954 году. Могила его не найдена.

* * *

В нашей семье о Константине Николаевиче Рябинине, брате моего деда, говорили всегда шёпотом, «ибо и стены имеют уши». Но что это были за рассказы! Реальное и мистическое сочеталось здесь самым причудливым образом. Тайны гипноза и медитаций, общение, минуя языковый барьер, на интуитивном уровне, загадочные предметы «от дяди Кости» — свидетели необыкновенных приключений в морских путешествиях и центральноазиатской экспедиции, рассказы о загадочной Шамбале и космическом аппарате, движимом энергией «А», — таковы детские воспоминания об услышанном.

Семья Рябининых свято хранила всё, что было связано с именем Константина Николаевича. Из уст в уста передавались страницы его воспоминаний. Как драгоценные реликвии, хранились фотографии, письма, предметы, переданные перед арестом. Вот одна из таких фотографий: доктор Рябинин одет по старомодному — в толстовке и парусиновых брюках; лицо его озарено доброй, приветливой улыбкой, рука на плече девочки лет двенадцати — это моя мама Татьяна Валериановна Рябинина. Другой половины фотографии нет. Она отрезана. На ней был изображён кто-то из взрослых. Наверное, его брат Валериан Николаевич. Так и в жизни чья-то жестокая рука отрезала всё, что связывало его с семьёй, родиной, тем уютным и светлым миром широко образованного петербуржца, который составлял особый пласт российской культуры.

Обращаясь к «Развенчанному Тибету» К.Н.Рябинина, мы невольно ловим себя на мысли, что описанные события имеют аналогии в жизни современного российского общества. Автор отмечает, что в связи с изгнанием Таши-ламы и его близкого окружения произошла коренная перестройка идейной основы ведущей конфессии Тибета — замена светлых идеалов буддизма шаманствующим ламаизмом. Этот процесс вызвал эрозию массового сознания и, как следствие, привёл к развитию негативных тенденций во всех сферах духовной, экономической и хозяйственной жизни тибетского этноса. Очевидными проявлениями его стали извращения культовых обрядов вплоть до надругательства над буддийскими святынями; излишняя идеологизация общества и, соответственно, небывалый рост численности духовенства при его разложении и паразитировании по отношению к деградирующей части трудового населения; разрушение экономических и культурных связей с сопредельными государствами и внутри Тибета; девальвация национальной валюты и активное проникновение на внутренний рынок китайских, индийских и монгольских денежных знаков. Автор на ряде конкретных примеров показывает рост криминальной составляющей общественных процессов, её этническую специализацию. Всё это сопровождается тотальной коррумпированностью и бюрократизацией всех иерархических уровней управления Тибетом, жертвой которых и стала центральноазиатская экспедиция.

Горечь и обида за несправедливое, жёсткое отношение к экспедиции не ожесточают автора. Он всем сердцем сочувствует униженному, погрязшему в нищете населению и как врач оказывает страждущим возможную помощь. Основной пафос разоблачения касается, прежде всего, местной власти Тибета, лицемерие и продажность которой он познал на собственном горьком опыте.

Можно предполагать, что стержневая линия «Развенчанного Тибета» рекомендована Н.К.Рерихом. Не случайно завершение рукописи в её подлиннике снабжено цитатами высказываний руководителя экспедиции. В них просматривается установка на развенчивание Тибета, прежде всего, с позиции разоблачения фактов попрания буддизма.

^{Н.К.Рерих. Нагчу}

По воспоминаниям братьев, Константин Николаевич Рябинин был православного вероисповедания. Косвенным подтверждением тому служит содержание акта изъятия личных вещей у арестованного и препровождённого в г.Кемь. Последнее, чего лишили его, был серебряный православный крест. Вместе с тем, Рябинин не смог бы достичь в своём сочинении столь мощного эффекта разоблачения, если бы не разделял взглядов Н.К.Рериха. Ему, воочию видевшему разгул воинствующего атеизма в России, были созвучны идеи Н.К.Рериха, воплощённые в Пакте Охранения Культурных Ценностей. Глубоко символично и то, что публикация сочинения «Развенчанный Тибет» совпадает с периодом коренных социально- политических перемен, поиска новых путей, возвращения исторических традиций развития новой России.