Отзывы наших читателей
Думая о Варваре Бубновой1
Великий поток стремится с востока на запад и с запада на восток... Все высшие проявления человеческой мысли сообщаются между собой.
Китамура Тококу
Как-то я записала на клочке бумаги попавшуюся мне на глаза мысль Варвары Бубновой: «Такое рядоположение большой пустоты и небольшой заполненности создаёт баланс контрастов, заменяющий на Востоке симметрию равновесия» («Пластические принципы искусства Японии»//Творчество. 1975. №9). Я как раз размышляла в то время о своеобразии художественного мышления японцев. У них существует иное представление о гармонии, о соотношении всего между собой, и хотелось понять причину этого. Со времён древних греков на Западе, в европейской культуре, гармонию понимали как пропорциональность, симметрию, то есть как нечто определённое, устойчивое. В «Одиссее» Гомер использует слово «гармония» в значении скрепы: Одиссей, строя корабль, использует «гармонии-скрепы».
У японцев, напротив, существовало представление об изначальной неопределённости, или Ничто (Му), в котором пребывало Истинно-прекрасное (Му-но би). Это порождает иной подход к миру, иной метод его проявления: недосказанности, неопределённости, то, что «поверх чувства» (ёдзё). Гармония (Ва) для них не нечто жёстко уравновешенное, а живое, как бы пульсирующее, позволяющее одному сообщаться с другим, приходить в созвучие, дышать в одном ритме. В этом, возможно, главное свойство их художественного видения: понимание гармонии как процесса, подвижного равновесия, еле заметного общения одного с другим. Такое видение вещей позволяло не нарушать целостную природу отдельного, то есть закон самой жизни. Если симметрия (зеркальная. – Ред.) означает остановку движения, то асимметрия, напротив – не остановку, а бесконечное продолжение движения: то одного больше, то другого в вечном стремлении к идеальному равновесию, или к великому Покою Небытия, где всё существует извечно.
Не потому ли древнее, классическое искусство японцев, будь-то поэзия вака, театр Но или дышащие в ритме жизни дзуйхицу, не подвержены воздействию времени, ибо движутся вместе с ним? Потому избегали строгой симметрии, ибо она ставит пределы беспредельному, останавливая дыхание предмета, биение его сердца, душу – кокоро. Но глаз европейца привык к таким конструкциям, которые замыкали движение. Однако всякая застывшая форма предельна, к ней исчезает интерес. Так случилось в ХХ веке. В художественном сознании произошли перемены, которые можно свести к поиску внутренней формы, которую невозможно вычислить, но можно пережить. Это и сблизило западное искусство с восточным.
В.Д.Бубнова за литографским станком
Любимый ученик Варвары Бубновой – Ясуй Рёхэй привёл меня на выставку её картин и рассказывал о ней с таким восторгом, что не мог не пробудить интереса не только к художнице, но и к человеку, влюблённому в русскую литературу (она преподавала в университете Васэда). Почему русская художница оказалась сродни японцам? Не потому ли, что между нами существует некое внутреннее родство? Она обрела вторую родину в Японии, хотя тосковала по России, особенно о Бернове: детские воспоминания, когда дух Пушкина витал в берновском парке. Она настолько трепетно относилась к Японии, несмотря на сумрачные военные годы, что затруднялась писать о ней. Так бывает… А 36 лет спустя, когда она вернулась совсем в другую Россию, где её долгое время не знали, не печатали её работ о философии живописи, которые она приберегла для России, чтобы помочь молодым художникам понять, что ждёт их, куда ведут ступени жизни.
Полностью статья будет опубликована позже. Этот номер журнала «Дельфис» Вы можете приобрести в книжном Интернет-магазине «Дельфис».
- Ваши рецензии