Дельфис

Балкис — Царица Савская

Фалес Аргивянин Эмпедоклу, сыну Мйлеса Афинянина — о Премудрости Богини Афины-Паллады — радоваться!

Раздвинем туманы минувшего, друг Эмпедокл, и пойдем со мной в область того, что вы, люди XX столетия, называете сказкой, а мы — неумирающие сознания сынов Мудрости — Былью, пребывающей в анналах Вселенной.

Была ночь, и Селена алмазным столбом отражалась в таинственных водах Нила. Я, Фалес Аргивянин, стоял на башне храма Изиды и заносил на ленту папируса свои вычисления о восхождении новой звезды Гора в созвездии Пса.

И вот, ласковая рука легла мне на плечо и зазвучал ласковый голос Учителя — Великого Гераклита

— Аргивянин, — сказал мне он, — знаешь ли ты историю блистательной Царицы Савской — прекрасной Балкис?

— Учитель, — ответил я, — ты знаешь, тысячелетия я погружен в изучение великих рукописей Бытия, — и я указал на простиравшийся над нами купол безбрежного звездного неба, — когда же мне было заниматься историей цариц земли, хотя бы они были столь прекрасны, как Царица Неба Звездного — Звезда Утренняя!

Гераклит тихо покачал головой.

— Аргивянин, — сказал он, — в ответе твоем звучит ирония, без которой не может обойтись ум сына благородной Эллады. Но, поверь мне, твоему Учителю, что не для праздной болтовни задал я тебе этот вопрос. Сядь, сын мой, и выслушай меня.

И я сел рядом с Учителем моим, и полилась его речь такая тихая и такая гармоничная, что порой она совершенно сливалась со звучанием лучей бледной Селены, обливавшей светом своим и меня, и Учителя, и башню храма Изиды, и воды таинственного Нила, и загадочную глубь разворачивающейся (раскинувшейся) за рекой немой пустыни.

И вот, что рассказал мне Учитель.

— Когда Огонь земли поглотил Черную Землю перед рождением блаженной Атлантиды, и массивы первозданной Лемурии стали дном океана, катастрофа не коснулась храма Богини Жизни, долго бывшего местопребыванием Царя Черных — таинственного Арраима. Но задолго до катастрофы неведомо куда исчез великий Царь, оставив свою землю, свой народ, свой храм и свою единственную дочь, ставшую первой жрицей богини Жизни. Окруженная семью мудрыми жрецами она, эта дочь, прекрасная Балкис, мужественно встретила великую катастрофу и мужественно перенесла ее. И когда, наконец, спустя много месяцев рассеялось облако пепла и дыма, застилавшее небосклон, и обитатели храма Изиды увидели себя на небольшом острове, окруженном мутными пенистыми волнами нового океана, прекрасная Балкис совершила первое богослужение перед алтарем Богини Жизни и громко дала обет посвятить жизнь отысканию своего отца, таинственного Арраима. Ибо она знала, что на нем почиет дыхание Богини Жизни вечной, и умереть он не мог.

И выступил тут старейший из жрецов, древний старец Каинан, третье око которого видело еще великую погибшую расу Титанов Севера, и сказал:

— Балкис! Как даешь ты обет, не зная, хочет ли великий повелитель наш, сын Разума Арраим, чтобы ты искала его? Когда на Земле жили еще Титаны Севера, таинственный Арраим был уже на Земле, которая вовсе не его колыбель, ибо другое небо и другая земля в иных глубинах небес были свидетелями его рождения. Как бы прекрасна и мудра ты ни была, Балкис, ты все же только былинка на его загадочной, непонятной дороге... Минует срок жизни твоей, и земля примет твое тело согбенным от старости, а он — великий и таинственный — пойдет дальше, и каждый шаг его будет равен тысячам твоих жизней...

Нахмурив брови, нетерпеливо слушала прекрасная Балкис мудрые слова трехглазого жреца.

— Каинан! — воскликнула она. — Далеко видит твой третий глаз, но не разгадать ему глубины сердца моего, сердца дочери Арраима, премудрой Балкис. Приведите сюда Арру, — коротко бросила она приказание жрецам и обратила лицо свое к статуе Богини.

Неодобрительно покачал головой Каинан.

— Балкис, Балкис! — сказал он, — подумай, какие силы хочешь ты затронуть? Какие законы обратить в свою пользу? Ведь способностями Арры пользовались до сих пор только для сношений с Владыками Жизни и Самой Богиней...

— Уйди, старик, — гневно сказала Балкис, — или я уже не дочь Арраима, верховная жрица Богини?

Она выпрямилась, и точно, столько божественно-прекрасного было в ее дивной фигуре, дышавшей мощью несказанной, что старый жрец потупился и, бормоча чтото, отошел назад.

А жрецы тем временем ввели в храм невысокую чудную девушку. Была она другой, неведомой расы, ибо кожа ее была бела, как снег, в противоположность темно-коричневой коже лемурийцев, а глаза были не сине-изумрудные, как у прекрасной Балкис, а черные; волосы не ложились волнующимися кудрями на плечи, а ниспадали каскадом до самого пола. И все существо ее было, казалось, проникнуто чем-то неземным, нездешним. Будто дыхание иного мира вошло вместе с нею под своды Храма.

Старые жрецы знали, что напрасно было бы искать отца и мать Арры среди других лемурийцев. Известно было, что смелый мореплаватель Фаласаил привез несколько семейств таких странных людей из своего путешествия к таинственным ледяным пустыням дальнего Юга. Премудрый Арраим тотчас велел поместить женщин при храмах и научил жрецов пользоваться их странной загадочной способностью. Мужчины неведомого племени скоро вымерли все, и только женщины продолжали жить при храмах жизнью тепличных цветов.

Вошедшая девушка пугливо смотрела вокруг.

— Иди сюда, Арра, — властно сказала ей Балкис, — иди и сядь на священное место.

Девушка послушно подошла к жертвеннику и села у подножия его вроде как бы в кресле из базальта, обложенного разноцветными драгоценными камнями. Балкис надела ей на голову обруч из золота, снабженный спереди полированным диском из огромного алмаза, и осторожно повернула голову Арры так, чтобы центр диска улавливал отражение солнца от гигантского золотого вогнутого диска, висевшего на столбе среди храма. Столб был подвижен и вращающий его механизм был устроен так, чтобы лучи солнца всегда собирались в центре диска.

Лишь только фокусы дисков совпали, закрылись глаза Арры, и она погрузилась в таинственный сон Второй Жизни, сон, принципы которого тебе известны, как Посвященному.

И вот заговорила спящая.

— Что хочешь от меня, Балкис?

— Отыщи отца моего, — властно сказала Балкис.

— Я ищу его, — почти немедленно последовал ответ.

— Спроси, как найти его!

После недолгого молчания ответила спящая.

— Он говорит, что тебе не следует искать его, ибо ноги его на стезе Бога, по которой ты не можешь идти, Балкис. Не для смертных эта стезя.

Гневно нахмурила свои брови Балкис.

— Скажи ему, — сказала она, — что он не вправе отказываться от своей дочери. Ибо вот — на какой стезе были ноги его, когда он рождал меня? Я хочу быть около него.

— Он отказывается от тебя, Балкис, — ответил Арра, — ибо он всегда с тобой. Но и зачиная тебя, он творил закон Бога. Но с ним ты, смертная, быть не можешь...

Мрачно смотрела на лицо Арры Балкис.

— Хорошо же, — тяжело сказала она. — Отврати от отца взоры свои, Арра, слушай меня. Можешь ли ты дивным духом твоим найти дорогу к Великому Огню Жизни Земли?

Дрогнули жрецы... С жестом отчаяния закрыл голову свою древний Каинан. По лицу спящей разлилась мертвенная бледность.

Чуть слышно прошептали ее уста:

— Могу... знаю... вижу... Но если я скажу тебе — угаснет моя искра жизни...

Нетерпеливо пожала плечами прекрасная Балкис.

— Что нужды? Ты должна сказать мне „ а потом я помогу тебе воплотиться вновь и быть около меня...

— Это не в твоей власти, Балкис, — ответила спящая. — Я никогда не буду около тебя... Я боюсь всех, не исполняющих воли Единого...

— Довольно! — топнула ногою Балкис, — я хочу знать и буду знать, хотя бы от этого рассыпалась вся земля. Говори, я слушаю!

Толпой бросились жрецы из храма вслед за Каинаном, не желая слышать страшного ответа. Не будем слушать его и мы, Аргивянин, достаточно тебе сказать, что прекрасная Балкис получила то, чего требовала ценою жизни бедной Арры. Она узнала дорогу к Вечному Огню Жизни Земли, нашла тот Огонь и получила в удел жизнь планетарную.

Ты поражен, Аргивянин, безмерной дерзостью Балкис ? Кто знает, не получила ли она вместе с планетарной жизнью и столь же долгое страдание? Нынче царствует она в Саве, севернее земли Ор, и царствует мудро, ибо было ей время сделаться мудрой. Но никогда не устанет она искать отца своего…

— Но ведь мы знаем четырежды величайшего, Учитель, — сказал я, Фалес Аргивянин. — Ему угодно было открыться нам, — ответил мне Гераклит, — но никогда не откроется он непослушной дочери своей. Ныне каждое тысячелетие дает она великое празднество Мудрости и собирает представителей всех посвящений — великих мудрецов мира — в тщетной надежде узнать от них тайну отца своего. И тут есть лукавство, Аргивянин, ибо многие из мудрых меняют преданность символу своего Посвящения на преданность самой прекрасной женщине планеты и остаются навеки прикованными к ее дивному престолу.

— Но ведь это падение, Учитель? — спросил я.

— Да, — ответил мне печально Гераклит, — но прекрасная Балкис немедленно дарит павшего Огнем Жизни Земли и тем предотвращает его смерть. Но все равно, могучий Арраим тотчас же тушит память о себе в тех из них, кто знал его... Фиванское Святилище, — добавил, помолчав, Гераклит, — потеряло у ее трона трех сынов своих...

— Но зачем же тогда Святилище посылает туда, на этот праздник, своих посвященных? — спросил я, Фалес Аргивянин.

— А какое Святилище имеет право отказываться от испытания? — ответил мне вопросом Мудрый. — Ныне приближается время праздника, и прекрасная Балкис уже прислала свое приглашение...

— И ты решил послать меня, Учитель? — добавил спокойно я, Фалес Аргивянин.

— Да, сын мой, — сказал мне Мудрый, — только твоя душа, сын Эллады, подобна спокойствию базальтовых скал в глубине океана, и спокойно за тебя Святилище наше...

— Да будет! — ответил я, ибо вот тогда мы умели повиноваться.

* * *

По священным волнам Нила добрался я в лодке до гор Эфиопии, миновав благополучно становища диких сынов пустыни и Страну Мертвых. Отпустив с миром сопровождавших меня финикийских матросов, я один вступил в ущелье гор, заставив указывать мне путь Мудрую Змею, быстро ползущую впереди меня.

Не в обычае Фиванского святилища было путешествовать пышно, ибо вот мы знали, что блеск и роскошь земли — прах под пятою Господа, а наша мудрость — безумие перед очами Его. Одинокие и нищие, ходили мудрые сыны Маяка Вечности по лицу планеты, и не было никого богаче нас.

Через два дня пути я встретил пышный караван, состоящий из трех десятков верблюдов и десятка слонов, сопровождаемых целым отрядом роскошно одетых смуглых наездников в золотых шлемах. Три слона были белого цвета и несли на мощных спинах целые башни из золота, серебра, платины и других драгоценных каменьев, задрапированные в тонкие шелковые ткани страны Дравидов. То следовали на празднество Мудрости Сыны Треугольника.

Я скромно посторонился и усилием воли временно загасил знак Маяка Вечности, сиявший у меня над головой, дабы не быть узнанным Сынами Треугольника.

За ним следовал другой караван — из белых верблюдов, но глава каравана — мудрый посвященный Лунного Святилища — седой крепкий халдей помещался в носилках из слоновой кости, украшенных рядом рубинов и бахромой из тонкого золоченого кружева. Носилки несли двенадцать черных невольников из земли Далекого Мыса, которую некогда посетил и я, Фалес Аргивянин, когда Святилище Фив послало меня сопровождать храброго финикийца Ганнона в его далекое плавание.

Сначала взгляд мудрого халдея скользнул равнодушно по мне, но, остановившись на голове змеи, улегшейся у моих ног, вспыхнул огнем Разумения и насмешливо-добродушная улыбка подернула его губы. Он сделал знак, и невольники остановились.

— Мудрый чужестранец! — ласково обратился халдей ко мне. — Я извиняюсь за моих братьев по Мудрости из Символа Треугольника, не узнавших тебя. Но велика их Мудрость, и необъемлемость ее не помещается на грешной земле, и потому взоры их всегда устремлены ввысь — в небо. Взгляд же бедного старого халдея всегда скользит по земле, стараясь подобрать крупицы рассыпанной ими Мудрости — и вот я увидел голову твоего не совсем обычного спутника, мудрый эллин из Святилища Фив. Не будешь ли ты добр и не почтишь ли мою старость согласием разделить мое одиночество в дальнейшем путешествии.

Я видел, что нельзя мне скрываться от лукавой мудрости халдея, и не было причины отказываться от приглашения. Я сел в носилки, ласково отпустив провожатого.

— Но почему ты узнал, почтенный халдей, — спросил я, — что я Эллин?

— Не только Эллин, по и потомок Царственных Атлантов. Разве ты никогда не гляделся в полированную сталь? Твой рост, твои плечи и божественное телосложение сразу выдают в тебе сына благородной Эллады, а строгое спокойствие правильного лица и красота его линий переносят меня в давно прошедшие времена, когда я, старый халдей, имел удовольствие видеть коллегию жрецов храма Вечно Юной Девы-Матери в Посейдонии. Разве не из вашей среды вышел божественный Зороастр, которого я приветствовал однажды, когда ему угодно было почтить своим присутствием мой родной город Ур халдейский! А что я сразу узнал в тебе питомца Фиванского Святилища — то это мне подсказал твой спутник, благородный Фалес Аргивянин, ибо только Земля Кеми сохранила сношения с Царством Змей. Но я вижу, что ты мудрый, хочешь спросить меня, откуда мне известно твое имя? Но разве не ты совершил знаменитое путешествие с Ганноном Финикийцем, причем посетил племя Кабилов у Столбов Геркулеса? А ведь это племя находится под нашим покровительством, мудрый. Как же мне не знать тебя, не говоря уже о том, что на праздник Царицы Балкис премудрый Гераклит мог послать только тебя, Аргивянин!

— Вы, халдеи, — ответил ему я, Фалес Аргивянин, — отказались от общения с царством змей, но сами восприняли их мудрость...

— Так, так, Аргивянин, — грустно сказал халдей, поглаживая длинную бороду. — Но зато мы не ползаем со своей мудростью на чреве по лицу матери земли...

Я, Фалес Аргивянин, напряг свою волю и сразу перенесся в сферу схем и первоначальных звуков и, узнав все, что было нужно, в тот же миг вернулся обратно.

— Я рад, — спокойно сказал я, — что Гермес Трижды величайший в неустанной заботе о детях своих доставил мне случай поучительного разговора с мудрым равви Израэлем из Ура Халдейского...

Халдей внимательно посмотрел на меня и почтительно склонил голову.

— Что значит мудрость ползающего Змея по сравнению с мудростью Орла, парящего под облаками? Ничто не скроется от его взора, — задумчиво прибавил он.

После нескольких часов путешествия, проведенных мною в беседе с мудрым халдеем, мы достигли пояса садов, облегающих город Царицы. Тут я оставил халдея, «ибо, — сказал я ему, — не подобает Посвященному Фив прибывать в гости к Царице на чужой колеснице».

Я, Фалес Аргивянин, не пошел в город, а, обогнув его, ушел в лес и провел в нем ночь, посвятив часы тьмы разговорам и вызываниям, мне потребным.

* * *

Наутро дивные сказочные сады Царицы Балкис, обнесенные мраморными розовыми стенами и орошаемые сотнями жемчужных фонтанов, наполнились приглашенными гостями.

Тут были смуглые красавцы Дравиды, с неподвижными, как бы незрячими от постоянного созерцания Мудрости глазами, были медно-красные потомки Тлаватлей из страны, возникшей из моря на западе от бывшей Атлантиды, были черные потомки Лемурийцев из недр Африки, были косоглазые с большими женскими косами Атланты седьмой подрасы монголов, жившие в таинственной, обнесенной стеной стране на берегах великого Лемурийского моря; были белые маги из страны Северных льдов, были и длиннобородые лукаво-мудрые халдеи.

Пышность и роскошь их приезда и облегавшей их одежд не поддавались никакому описанию — ибо вот — что есть на Планете, чего не может отыскать или сделать Мудрость Земной Магии!

Но богаче и пышнее всех был одет штат мудрецов Царицы Балкис, окруживших ее сказочный трон вместе с несколькими львами, один из которых покорно подставил свою царственную голову под ноги Царицы.

Говорить ли тебе, Эмпедокл, о красоте Балкис? Едва ли Гомеридам Эллады снилась такая красота, и сама Елена Аргивянка показалась бы перед ней зауряднейшей женщиной. Дивная красота как бы подкреплялась изнутри отблеском великой Мудрости. Великая гордость короновала ее чело царственным ореолом, а могучая воля сверкала искрами из синих, как небо полудня, очей.

Жадно расспрашивала Балкис прибывших гостей, искусно наводя речь на интересующие ее предметы, но пока, очевидно, ничего узнать не могла, ибо складка скрытой досады пролегла по ее мраморному челу.

— Мудрые! — прозвенел ее чарующий голос, — как всегда, я хочу начать празднество служением Богу Солнца, но вот — нет еще Посвященного Фив, которому принадлежит первое место в этом служении. Может быть, он запоздал, или, — в ее голосе послышалась насмешка, — мудрый Гераклит боится потерять еще одного сына, ибо вот трое Фиванских Посвященных ныне составляют украшение моего трона...

— Мудрая Царица, да почиет на тебе благословение Адонаи, — послышался вкрадчивый голос равви Израэля, — Фиванский Посвященный придет, ибо я встретил его вчера на пути в твой дивный город... Это Мудрый Эллин, Фалес Аргивянин...

— Эллин? Тем лучше, — улыбнулась Царица, — три первых гостя мои были египтяне... Я люблю благородных сынов Эллады...

И вот тихо раздвинулись ряды приглашенных, и под перистые опахала Царицы Балкис явился я, Фалес Аргивянин, носитель Маяка Вечности, потомок Царственных Династий Атлантиды.

На мне не было никаких украшений Земли, ибо со мной была моя Мудрость. Только один белый шерстяной хитон облегал меня, подпоясанный телом Живого пояса, ибо вот, сама Царица Змей охватила мой стан своим могучим кольцом. Голова ее была против моей груди, и она гордо и грозно смотрела окрест своими кроваво-рубиновыми глазами. Простой деревянный посох из ивы был в руках моих.

— Премудрый, великий Гераклит, Слуга Вечного Символа Жизни, шлет тебе привет, Царица, — спокойно сказал я. — А я, Фалес Аргивянин, о премудрости великой Богини Афины Паллады желаю тебе радоваться, прекрасная Балкис...

Около меня сразу образовалось широкое пустое место, ибо вот никогда еще Царица Змей не являлась так среди хотя бы и посвященных людей. Ее маленькая коронованная головка с короной из странного лунного камня легла на плечо мое.

Сама мудрая Царица Балкис побледнела, заглянув в очи Царственной Змеи.

— Привет тебе, Мудрый посланец Фив, — дрожащим голосом сказала Балкис. — Клянусь Великой памятью отца моего, — воскликнула она, — никогда еще я, Царица Савская, Госпожа Огня Земли, не видела подобного прихода Мудрого! Нет слов моих для выражения моей благодарности Гераклиту за то, что он прислал ко мне тебя, мудрейшего из смертных, ибо, когда же и кто слыхал, чтобы Царственная Повелительница Змей согласилась повиноваться человеку? Скажи мне, мудрый Аргивянин, как ты достиг этого? Или это — новый секрет Мудрости Фиванского Святилища?

— Это не секрет, Царица, — спокойно ответил я, — я достиг этого тем, чего нет у тебя.

Удивленно взглянула мне в очи Балкис.

— Нет у меня? Но чего же нет у меня, Аргивянин?

— Семени Любви Космической, прекрасная и мудрая Балкис, — сказал я.

В толпе посвященных послышался ропот, и все как бы невольно придвинулись ко мне.

— Любви Космической? — переспросила она, нахмурив брови, Балкис. - Что это за Любовь Космическая? О, я ее знаю, Аргивянин, лукаво улыбнулась она, — спроси, хотя бы, вот у этих трех, — и она указала мне на три высокие мрачные фигуры, стоявшие за ее троном, — они братья твои по Святилищу, Аргивянин, спроси у них — понимает ли прекрасная Балкис, что такое любовь?

Спокойно и ясно смотрел я, Фалес Аргивянин, в синие очи Царицы.

— Не о той любви говорю я, Балкис, — был ответ мой. — Я говорю о Любви ко всему сущему, что дышит и живет, на что проливает свет и тепло божественный Ра...

— Ко всему сущему? — переспросила Балкис, — стало быть, я должна любить и змею и... черного невольника моего?

Жемчужный смех Царицы рассыпался по залу, подхваченный ее приближенными. Но Посвященные не смеялись, ибо вот — их мудрость почуяла в словах моих откровение новое.

— И змею, и черного невольника твоего, Царица, — спокойно подтвердил я, — ибо вот — змея — сестра твоя, а невольник — брат.

Гнев вспыхнул в очах Балкис, но тотчас же погас.

— Что это за новое учение возглашаешь ты, Аргивянин? — сдержанно спросила она, закусив губы.

— Это не новое учение, Балкис, — ответил я. — И мальчику, которому отец в первый раз дает копье — оно кажется новым, но оно убило уже многих. Ныне сказано Тремя Мудрыми, — тут я возвысил голос, и он, как гром, пронесся под сводами зала, — что время возвестить человечеству о Семени Любви Космической... Семени, говорю я, Царица, ибо саму Любовь принесет на Землю Величайший, имя которого — Тайна Космическая, а время прихода Его знает только Единый.

Нахмурив брови, охватила Балкис взглядом все собрание.

— Слышал ли кто-нибудь из мудрых об этом учении, о Семени Любви, которое возглашает Фиванский пришелец? — громко спросила она.

От толпы тихим шагом отделился высокий старик с седыми усами и такой же косой, под густыми бровями у него были странно прикреплены два круглых совершенно прозрачных диска, сквозь которые строго и спокойно глядели неизъяснимой мудрости глаза.

— Я — посол страны Дракона, с больших берегов Лемурийского моря, — сказал он. — Имя мое — Лао-Цзы, и я служитель Бога Единого, Дао Совершенного, Дао, в ком скрывается и соединяется все, и Фиванский мудрый посланец, и ты Царица, и Змея, и черный невольник, и я, смиренный служитель Дао. И вся эта великая тайна единения всего во всем совершается только посредством Любви Божественной, которую и возвещает нам мудрый Эллин... Да будет покров Дао над головой твоей, Аргивянин, — обратился он ко мне, — ибо вот — слышал я великое Провозвестие твое, и ныне спокойно приду в пещеру свою приложиться к земле предков моих, ибо чувствую я, что когда придет Величайший из Великих — Он воззовет к тени моей, и скромный пророк Дао Совершенного придет послужить ему...

И столько было в старце том простоты и мудрого покоя, что я, Фалес Аргивянин, склонился перед ним, а Царица Змей приветливо зашипела, качая изумрудной головой у меня над плечами.

В зале воцарилось молчание.

— А кто эти трое, о которых ты говоришь, Эллин? — спросила меня побледневшая Балкис.

— Одного из них ты знаешь, Царица, — спокойно ответил я, — Это Арраим, четырежды величайший, жрец Денницы, Отец и Повелитель черных...

Руки Балкис судорожно охватили ручки трона, и она порывисто наклонилась вперед.

— Отец! — задыхаясь, воскликнула она. — Ты знаешь, ты видел его, Мудрец?

— Знаю и видел, Балкис, — сказал я.

— Когда и где?

— Вчера, в лесу около твоего города, Царица, — был ответ мой.

Диким огнем запылали очи прекрасной Царицы.

— Здесь... около... — повторила она. — И он ничего не велел передать мне?

— Велел, Царица, — сказал я, Фалес Аргивянин. — Он повелел мне сказать тебе, что тщетны твои поиски и старания увидеть его, хотя бы ты похитила не только огонь одной планеты, но всех девяти. Ты никогда не увидишь его, ибо ты преступила веления Храма Богини Жизни, осмелившись проникнуть к Огню Земли и вступив тем в сношение с силами Хаоса. При этом ты не пощадила драгоценную жизнь пророчицы, служительницы Богини; данную тебе красоту и Мудрость ты употребила на то, чтобы ввергнуть в пучину падения Мудрых Посвященных. Так вот тебе, Балкис, последний завет отца твоего, — ты увидишь его только тогда, когда горящий в тебе Огонь Земли преобразишь в пламя Любви Космической, и тогда величайший из Величайших, имеющий прийти в мир, соединит тебя с отцом твоим...

Холодная и грозная поднялась прекрасная Балкис с трона; мрачным огнем злобы горели ее синие глаза.

— Ко мне, мудрые моего царства! — прозвучал ее голос. — Вашу Царицу, вашу повелительницу оскорбил неведомый пришелец. Он — обманщик. Не мог отец мой, Арраим, передать мне таких слов, унижающих меня. Да восстанет Владыка Огня Земного, и да испепелит он врагов моих!

И окруженная предателями Тайных Святилищ — она, вся охваченная облаком багрового света, запела какую-то дикую песнь — заклинание, и вторили ей слуги ее. Дрогнуло собрание, я видел, как прибывшие Посвященные один за другим покидали зал, и, наконец, в ней остался только я, Фалес Аргивянин, мудрый старик Лао-Цзы, с печальным интересом глядевший на Царицу, и равви Израэль, закрывший голову плащом и что-то тихо бормотавший про себя.

Уже рухнула передняя стена залы, и на ее месте встала новая стена из мрачного тумана, клубами восходившего из какой-то бездны; уже чувствовал я приближение Огня Земли, леденящего и страшного; и вот медленно, медленно сползла с меня Царица Змей и закружилась в ритмическом танце возле трона Балкис, как бы очерчивая вокруг нас, трех, магический круг. Голова Змеи, горевшая голубоватым огнем, постоянно была обращена к стене мрака, а рубиновые глаза были как стрелы, пронизывающие поры недр Планеты.

Но спокоен был я, Фалес Аргивянин, ибо велика была сила души моей, и видел я, как рядом с равви Израэлем вырисовывались очертания двух духов Луны с рогатыми тиарами на головах, и как сзади мудрого Атланта Лао-Цзы кишели густой толпой духи пустыни.

И во мраке тумана уже вставало чье-то гигантское лицо, багрово-красного цвета, виднелись чьи-то внимательно-злобные очи, и подымалось туловище, покрытое как бы языками пламени. То был сам Бафамет, Владыка Преисподней, Царь Тартара, Великий Отверженный.

Минуту или две покоились его злобные глаза на нас, а потом медленно обратились на Балкис, стоявшую, протянув к нему руки.

— Безумная Балкис! — раздался его голос, подобный отдаленному шуму огромного прибоя в жерле вулкана. — Зачем ты вызвала меня? Разве могу я бороться с самим собою, ибо вот — Царица Змей восстала против тебя! Безумная Балкис! Я Владыка Земного Огня, но вот духи Луны ополчились против меня, и бессилен я против них. Безумная Балкис! Что я могу сделать с неугодным тебе Эллином, когда благословение отца твоего Арраима почиет на нем! И разве не духи пустыни, слуги Того, чье имя — Молчание, стоят за третьим. Безумная Балкис! Это наказание твое — ибо что общего между тобою — слугою моей и отцом твоим — Арраимом, чьи ноги на стезе Того, чье имя я не могу произнести! Разделывайся сама, как знаешь, но помни, что никакая Любовь Космическая не вырвет тебя из рук и сердца моего!

— Дух лжи и отрицания! — бестрепетно загремел я, Фалес Аргивянин, в ответ на последние слова Духа Отверженного. — Пусть уйдет Царица Змей, духи Луны и духи пустыни — пусть останусь один я, Фалес Аргивянин, носитель Священного Маяка Вечности с семенем Любви Космической в сердце, и вступим с тобой в страшный грозный бой за душу прекрасной Балкис, ибо вот — отец ее, Арраим четырежды величайший, поручил мне не погубить ее, а наставить на стезю Добра!

С глубоким удивлением смотрел на меня Дух Отверженный. И вот как бы загладилось его чело, а глаза загасили злобу и засияли каким-то другим странным и сочувствующим светом.

— Храбрый Эллин, — раздался его насмешливый голос. — Или ты думаешь, что в предназначениях моего бытия заключаются и драки со всякими человеческими червями, мнящими себя мудрецами потому только, что над головою их горит крестообразный знак? Или премудрый Гераклит не внушил тебе, что борьба со мною есть борьба во времени! Имеешь ли ты достаточно манвантар в твоем распоряжении, Фиванский червяк, чтобы решиться на эту борьбу? Иди своей дорогой, червяк, — и кто знает, со временем, если ты поумнеешь, быть может, мы поговорим еще с тобою, ибо, все-таки из всех человеческих червяков — ты наиболее обещаешь в будущем...

И сразу погас огонь очей его, рассыпались очертания головы и тела, рассеялся хаотический туман, и вновь выступила из него стена залы.

Я оглянулся вокруг. Мирно покачиваясь взад и вперед, по-прежнему молился покрытый с головою равви Израэль, задумчиво пощипывая небольшую бородку, стоял мудрый Лао-Цзы, а дальше — около трона Балкис — лежала в самых неестественных позах, скорченная толпа ее мудрецов. Сама Балкис, бледная как смерть, неподвижно сидела на троне, вперив безумные очи в рубиновые глаза Царицы Змей, с шипением продолжавшей перед ней свой таинственный танец. Я произнес заклинание, и она медленно обернулась ко мне и снова вползла на меня и опоясала мое тело. Мудрецы Балкис начали подавать признаки жизни, а сама Царица глубоко вздохнула, закрыла лицо руками.

Долго длилось молчание...

Наконец, Царица прерывающимся голосом произнесла:

— Ты победил прекрасную Балкис, Аргивянин. Иди и возвести миру ее поражение...

— Ты воистину безумна, Балкис! — ответил я. — Никого я не побеждал — победил твой отец Арраим, четырежды величайший, и Любовь Божественная. Но если ты признаешь свое поражение, то я требую от тебя — отпусти тотчас со мною тех трех посвященных, которых ты приковала к трону красотой и мудростью своей...

Прекрасная Балкис пожала плечами.

— Зачем они мне, о Аргивянин! — сказала она. — Бери их. Но скажи, мудрый Эллин — от себя ли заступился за душу мою перед Господином Огня Земли или от имени отца моего?

— От себя, Царица, — ответил я, — ибо я знаю, что Любовь Космическая царит в сердце Арраима, и вот — как же бросит он дитя свое на погибель пралайи? А что может противостоять мудрости и силе первого мага Планеты?

— Ты воистину мудр, Эллин, — слабым голосом сказала, подумав, Балкис. — А теперь — идите от меня, мудрые, — обратилась она к нам троим, — и оставьте бедную Балкис в одиночестве, дабы могла я подумать... о Любви Космической... — с легкой насмешкой окончила она.

— Да будет с тобой Дао, душа заблудшая, — тихо ответил ей Лао-Цзы.

— Адонаи, да будет благословенно Его имя, да посеет мир в смятенной душе твоей, — проронил тихо Равви Израэль.

— Да осенит Любовь Божественная сердце твое, Балкис, и да возвратишься ты в объятия отчие, — громко сказал я, Фалес Аргивянин, и накинул на Царицу дыхание Мудрости своей. Сразу порозовели ее щеки, и загорелись жизнью и силой синие глаза.

— Я не забуду пожелания твоего, Аргивянин, — звонко сказала она. — Трижды побеждала я Фиванское Святилище, но на четвертый — ты отомстил с лихвой, мудрый Эллин, но, да видит небо, — нет на тебя злобы в душе моей.

И вот мы оставили прекрасную Балкис. На этот раз я, Фалес Аргивянин, взял у равви Израэля четырех верблюдов, поместив на трех из них отвоеванных мною изменников Святилища.

Тепло, со взаимными благословениями распростились мы трое, не забыв дать свое дыхание в награду мудрой Царице Змей.

И сказал мне на прощанье мудрый Лао-Цзы:

— Аргивянин! Много есть часов, дней и годов в Дао бесконечном, но счастливейшим из них будет тот, в котором я снова встречусь с тобой, благородный Эллин. Душа моя прочла в книге Дао, что я буду призван Величайшим из Величайших к служению Ему. Помни, Аргивянин, — если я позабуду в то время о встрече нашей — ты напомнишь мне о ней!

— И я знаю, что не последний раз встречаюсь с вами, мудрые, подтвердил равви Израэль. — Воистину, планета наша мала для мудрых...

* * *

Велико было торжество в Фиванском Святилище, когда я, Фалес Аргивянин, прибыл туда.

С дивной пышностью провели мы богослужение в храме Изиды, и вот — сам Гермес Трижды величайший, явившийся нам в облаке огненном, увенчал меня, Фалеса Аргивянина, Лучами Высшего Посвящения. А затем Иерофант Святилища Гераклит Мудрый низвел огонь пространства на головы приведенных мною изменников Святилища, отдав души их во власть Царицы Змей, верно служившей мне в путешествии моем.

Да будет мир над головой твоей, Эмпедокл. В дальнейших рассказах моих ты встретишь еще всех лиц, которых назвал я в повествовании своем.

Фалес Аргивянин

(Продолжение следует)