Дельфис

В газете «Невское время» не так давно была напечатана статья В.Рекшана [1], в которой автор утверждает: «Человеческая жизнь ослепительна лишь в первой её части. Затем всё более настигают страхи и понимание трагизма бытия». Мысленно отвечая, говорю, что хотя страхи меня не берут, понимание действительно настигает. Трагизм бытия можно видеть уже в том, что оно остаётся незавершённым, недоопределённым, непонятным, оно продолжает становиться, и человек – активный участник этого процесса. Но трагична ли такая ситуация? Нам почему-то хочется определённости, завершённости, полноты. Однако в статике полноты, пожалуй, даже больше трагизма, чем в динамике процесса. Слова «От бытия к становлению» (From being to becoming) [2] – это не уход от бытия, а напоминание о его динамике. Становление – не альтернатива бытию, а его состояние. Бытие драматично как сама жизнь.

М.К.Мамардашвили, провозглашая онтологический принцип неполноты бытия [3], видимо имел в виду, что мир становится реальностью в ходе осмысления его человеком. Полнота – идеал искусственный и нуждается в асимптотическом подходе. Живое не может быть абсолютно полным. «Для человека полное знание истины невозможно на земле. Истина как совершенное знание онтологична и постигается по мере духовного развития, возводясь к верховной истине – Богу» [4]. К осуществлению Замысла человек приближается на уровне ноосферы, куда нам предстоит подниматься, вступая в со-творчество. «Познавая, наш разум не наблюдает, он формирует действительность… Мысль – самая мощная сила», – догадывался В.И.Вернадский [5]. Любопытно, что о творческой способности сознания писал и В.И.Ленин, указав, что «сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его» [6]. Не удивительно, что это место послужило предметом изощрённой и мучительной спекуляции со стороны философов, заинтересованных в материалистической трактовке такой фразы [7].

Различая разные стороны, мы ставим себя перед выбором и редко задумываемся о том, что же объединяет их в ту целостность, на которую мы покушаемся попыткой разделения. Различая материальное и идеальное, философия ставит вопрос о первичности, вместо того чтобы показать, как в человеке эти стороны соединяются, и следует понять, что целое хранится в тернарной структуре. Бинарная структура распадается, если нет объединяющего фактора. К.А.Свасьян пишет о кошмаре психофизиологий, «тщетно бьющихся над проблемой совмещения души и тела, которые в силу “исключённого третьего” оказались на редкость неуживчивыми и даже альтернативными» [8]. В оппозиции к «рацио» часто выступает всё иррациональное без различения «эмоцио» и «интуицио». Анатомическое разделение мозга на два полушария сказалось и на названии книги Д.Пинка [9], но правому полушарию автор отводит роль как раз «интуицио», заявляя, что на смену информационной эпохе идёт век интуиции, игры и творческого мышления. Эмоциональная компонента всё же подразумевается, когда речь идёт о целостности.

Выступая однажды перед земляками в Вятском госуниверситете, я говорил, что смысл человеческой жизни состоит в максимальном осуществлении личности, в реализации того, что заложено в человеке природой [10]. Реализуя этот потенциал, человек вносит вклад в культурное наследие общества. Но каждый ли человек нужен для культурного наследия? Хочется думать, что культура наполняется только добрыми деяниями. Однако на земном уровне добру сопутствует зло, и встречаются они в душе каждого человека, наделённого свободой выбора. И Божество спускается в человеческую юдоль, чтобы помочь человеку достичь божественной сферы путём постепенного уподобления. В троическом космосе дьявол уже не имеет подобающего пристанища, так что «зло есть "privatio boni". Эта классическая формула лишает его абсолютного бытия и превращает в какую-то тень, обладающую лишь относительным, зависимым от света бытием. Добро, напротив, наделяется позитивностью и субстанцией» [11].

Остросюжетные события, доминируя локально, сами по себе с течением времени обычно утрачивают значение. Длительное влияние оказывают лишь глубинные процессы. Масштабная инвариантность коррелирует тут с культурной ценностью [12]. Сама культура есть целостность, объединяющая достижения науки, искусства и религии [13]. Синтез этих ветвей осуществлял Гёте – натуралист, поэт, философ. В России аналогичной фигурой был Ломоносов. Или Достоевский, о котором Вл.Соловьёв писал: «Будучи религиозным человеком, он был вместе с тем вполне свободным мыслителем и могучим художником. Эти три стороны, эти три высшие дела не разграничивались у него между собою и не исключали друг друга, а входили нераздельно во всю его деятельность» [14].

Целостность подвергается опасности, когда две стороны системной триады вступают в противоборство, а третья тщится их помирить. Пытаясь совместить материальное и идеальное, человек не всегда оказывается в силах выйти к синтезу и скатывается в одну из крайностей. Суровый быт и голубая мечта – очень отдалённые полюса. Но человек способен на поступки, не объяснимые никакой логикой. Одно движение человеческой души может перехлестнуть все цивилизационные завоевания. Логицизм науки и догматизм религии преодолеваются через искусство, которое есть «человеческое рвение подражать творческой силе Творца» [15]. Уподобляясь в своём творчестве Создателю, человек волен приближаться к Нему асимптотически [16]. Трудное движение по этому пути и составляет драматизм человеческого бытия.

Р.Г.Баранцев, доктор физико-математических наук; Санкт-Петербургский государственный университет

brem@mail.ru