Дельфис

Говорят, что летательные аппараты древних атлантов умели зависать в воздухе. Как современные вертолёты. Как легендарные «летающие тарелки». Но о тех и других Иван Малофеев, конечно, в 30-е годы вряд ли слыхал. Зато корабли атлантов были для него не просто красивой сказкой, потому что он интересовался теософией, где так много описаний жизни гордых граждан Атлантиды. Но гордость их переросла в гордыню, погубившую великий материк... И когда Атлантида перешла в инобытие, время над ней зависло. Сначала задрожало. А потом зависло. Мгновенье и вечность сравнялись. Много позже появится знаменитое библейское выражение: «И дольше века длится день».

^{Малофеев И.А. (1891-1976)}

Быть может, я слишком растянул это лирическое отступление, заменившее мне вступление. Но вступление в жизнь Ивана Алексеевича Малофеева просто не представлялось другим. Ведь и его время однажды задрожало на мгновенье и зависло в воздухе. В воздухе пространства огромной русской несвободы, появившейся по мановению волшебной палочки тех, кто звал Россию и все её народы к «светлому будущему».

Речь о том самом «архипелаге», где проживал некогда Иван Денисыч, выразительно нарисованный для потомства А.И.Солженицыным. Но Иван Алексеевич, в отличие от Ивана Денисыча, был куда сложнее, в душе его роились звёзды, слишком уж не похожие на казённую звезду большевиков.

...Он родился в 1891 году. И значит, в 1908 году, когда образовалось Российское Теософское Общество, ему было всего 17 лет! В таком возрасте теософия не слишком-то ложится на волны чувственных стихий и порывов юности. Теософия — скорее для умудрённого и зрелого человека. Поэтому и молодой Иван Малофеев предпочёл «любомудрым» теориям конкретную практику активного участия в современной ему жизни.

Он остановился на медицине. И не просто на медицине, а на её, я бы сказал, самой сокровенной части, на фармакологии. Лекарства! Здесь есть что-то и от народных собирателей трав и от загадочных средневековых алхимиков! Наверное, ощущение незримой энергетики всех этих микстур, порошков, снадобий и привело Ивана Алексеевича к лекциям немецкого учёного, доктора Р.Штайнера, известного теософа и антропософа.

Он аккуратно записывает его лекции и при этом постоянно работает на благо самых простых, обычных людей. Тут и служба в больницах Курска и Конотопа. Именно там, в Курске, и пришёл к Ивану Малофееву интерес к лекциям доктора Штайнера. Иван Алексеевич колесил по всей стране вместе со своей большой семьёй, бывал даже в городе Фрунзе. Но уже в качестве фотокорреспондента газеты «Советская Киргизия».

Советская действительность любила «планов наших громадьё», но не жаловала тех, кто любил громадьё вселенских планов. Особенно если такая Вселенная писалась с большой буквы, потому что в представлении думающего о ней была Божественной...

Иван Малофеев думал о вселенских проблемах, а в кабинетах вполне земных и не верящих в бессмертие души людей заводились дела на миллионы подозреваемых, на тех, кому суждено было пополнить ряды современных мучеников. Пробил час и «вселенского мечтателя» Ивана Малофеева, чьи взгляды всё больше расходились со взглядами «мечтателя кремлёвского».

Вот как вспоминает об этом трагическом моменте дочь Ивана Алексеевича Людмила Ивановна Албул (Малофеева): «Все сели за стол обедать. В Грузии без бутылки вина на столе обед не начинают. (Семья Ивана Малофеева к тому времени жила в Грузии.) А мать забыла об этом, и отец сказал мне, чтобы я пошла в другую комнату и принесла бутылку "Хванчкары". В этой другой комнате окна были открыты и хорошо просматривалась улица, ведущая в гору.

И я вижу: прохаживается там некий мужчина в кожаной куртке, с заложенными за спину руками...

И тут же вдруг стук в дверь.

Врываются несколько человек, приказывают всем оставаться на местах...»

А дальше был следователь, человек, который и сотворил «великое» и страшное чудо в жизни Ивана Алексеевича: сделал эту жизнь похожей на один день! «Время задрожало на мгновенье» и остановилось на много лет! И пошло Испытание. И главной точкой Испытания, основной его вехой, ведущей к просветлённому понятию Бессмертия и Всепрощения, была встреча. Встреча в лагере. С тем самым следователем.

И снова хочется сказать об этом простыми и убедительными словами Людмилы Ивановны: «В медсанчасть поступил больной. Им оказался один из энкаведешников, который добивался от отца признаний... соответствующими истязаниями... Этот больной прямо сказал отцу: "Теперь ты, Малофеев, сможешь мне отомстить за наши встречи на допросах".

Но человек, мысливший вселенскими категориями, посмотрел с откровенным презрением на своего палача... и вылечил его. И тот поехал дальше мыкать своё горе, которое столь охотно предлагал раньше другим!»

Двадцать лет Иван Алексеевич смотрел на застывшее время. И все двадцать лет шла в его сознании, не подвластном времени, работа души. Он писал в лагере стихи. Поэзия подарила ему минуты вдохновенья, когда он забывал о мерзости и грязи, окружавшей его, и улетал к прекрасным и светлым мирам...

Тогда у него рождались строки:

Ненастным, пасмурным, осенним днём,

В час наступленья сумерек глухих,

В старинном письменном столе своём

Нашёл я веточку цветов сухих...

И сухие цветы вдруг оживали, превращались в яркие цветы иных миров, иных садов, разбитых не людьми... Какой бы жестокой ни была очевидность, она всегда бренна.

Увидел свет в конце нескончаемого тоннеля и Иван Алексеевич. И прожил ещё два десятилетия в стране «развитого социализма», где строжайше запрещалось читать книги по теософии и Агни Йогу... Он ушёл с неблагодарной земли в январе 1976 года, а его плоть была предана могиле в городе Кутаиси. Рядом с могилой сына, талантливого художника, трагически погибшего...

Когда-то, ещё в лагере, Иван Алексеевич написал:

Не скроет знанья ночь могилы.

Добро от зла сумею отличить...

Да, он ушёл в те сферы, где добро и зло не могут быть соседями. Каждому то посмертье, которое он заслужил! И пусть палачи Ивана Алексеевича и не верили в эту простую истину, им пришлось узнать её со всей огненной ясностью и чёткостью. Людмила Ивановна пишет: «Я часто задаю вопрос: а кто же виноват? Виноватых нет». Да, можно спрятаться от суда людского. Но кто же сможет скрыться от Суда Божеского, Страшного Суда? «Но есть и Божий суд, наперсники разврата...», — сказал великий русский поэт ровно за сто лет до эпохи, когда начались мытарства Ивана Малофеева и многих, многих других!

И как многие люди той эпохи, Иван Алексеевич выдержал Испытание этой эпохой с достоинством. И, быть может, только благодаря таким, как он, наше донельзя загрязнённое духовное пространство всё же сохранило заповедные места в душах наших.

Леонид Володарский