Дельфис

Развернувшаяся в последние годы дискуссия вокруг национальной идеи — нужна она или нет — является по существу спором о словах: идея, идеал, идеология, программа и т.д. Однако, если вдуматься, становится очевидной ненужность этого спора. Ведь человеку, кроме хлеба (экономики) и зрелищ (культуры), необходимы идеалы жизни — осознание ее смысла.

В «русской идее» соборности, коллективизма и ненасилия всегда доминировало обоснование духовности как основной черты национальной культуры. Будучи сугубо национальной, идея эта восприняла в то же время и лучшие традиции западной мысли, чему немало способствовала напряженная идейная борьба «западников» и «славянофилов» — разновидностей русского евразийства. Занимая срединное положение в мире как в геополитическом, так и в цивилизационном отношениях, культура России несет на себе явный отпечаток мировоззрения и Востока, и Запада. В чем же разница этих мировоззрений? Первое, что сразу же бросается в глаза при взгляде на Восток и объединяет все его цивилизации, как древние, так и современные, — это очевидный приоритет культуры над экономикой, духовного над материальным. Великие философские, религиозные и этические учения Востока всегда появлялись совершенно независимо от господствующей в данное время общественно-экономической формации и способа материального производства, который по существу не претерпел сколько-нибудь существенных изменений за тысячи лет. В этом коренное отличие Востока, а в какой-то степени и России, от экономически жестко обусловленной западной цивилизации. Вот почему Россия на первый взгляд как бы выпадает из «общецивилизационного» пути социального прогресса, в котором лидирует в последние несколько столетий, безусловно, Запад.

Именно бурное экономическое развитие, а также чисто материальное и техническое превосходство над другими регионами, позволило Европе, а затем и Америке всерьез говорить об «отсталости» прочих народов. Это подтверждалось вполне зримым экономическим господством Европы и Америки фактически над всем земным шаром, которое сохраняется и в настоящее время. Прагматическая идеология Запада именно сейчас кажется особенно всепроникающей и непобедимой.

Однако вспомним: в свое время всерьез обсуждалась проблема заката европейской цивилизации. Один из первых авторов этой концепции Освальд Шпенглер в своей знаменитой книге «Закат Европы» рассматривал цивилизацию как завершающую стадию культуры в том смысле, что она хоронит культуру. Если культура духовна, то цивилизация материальна, являясь продуктом овеществления, опредмечивания культуры (в экономике, технике, и т.д.). «Культура, — писал Шпенглер, — рождается в тот миг, когда из прадушевного состояния вечно-младенческого человечества пробуждается и отслаивается великая душа, некий лик из пучины безликого, нечто ограниченное и преходящее из безграничного и пребывающего. <...> Культура умирает, когда эта душа осуществила уже полную сумму своих возможностей в виде народов, языков, вероучений, искусств, государств, наук и таким образом снова возвратилась в прадушевную стихию». Он выделил три великие культурные эпохи: античную, арабскую и западную — «фаустовскую». Великие культуры конечны, и Шпенглер предвидел закат фаустовской культуры на исходе второго тысячелетия от рождества Христова.

Но почему именно в судьбе Фауста отразилась судьба европейской культуры? Да потому, что «фаустовская душа», по Шпенглеру, рождается из чувства бесконечности, однако по природе своей она весьма деятельна и динамична. На первый взгляд она соткана из одних противоречий: прасимволом ее выступает «чистое безграничное пространство, а «телом» — западная культура, расцветшая на северных равнинах между Эльбой и Тахо с рождением романского стиля в X столетии». Фаустовская душа — это «железная воля, побеждающая и ломающая всякое сопротивление зримого», и в то же время — «тоска по лесу, загадочная жалость, несказанная заброшенность: это — фаустовское, и только фаустовское».

Это чувство бесконечности находило выражение в культуре Европы на протяжении целых эпох: здесь и архитектура устремленной ввысь готики; и ренессансная живопись с бесконечностью линейных перспектив; и научные открытия Галилея, Коперника, Ньютона; и хоралы Баха; и философия Гете, Канта и Гегеля.

Однако взлет духа, повлекший за собой расцвет культуры, оказался ограниченным, ибо слишком довлело над ним земное. Взлет западной духовности не превращается в космический полет. Наоборот, он опускается на землю. В глубинах взлетевшего духа, оторвавшегося от земной пуповины, происходит надлом. И Фауст терпит крах в этом порыве объять всю жизнь, слиться со всей Вселенной.

Ему не хватает силы духа, и, отчаявшись, он продает душу дьяволу. Земной основы духа — даже очень деятельного — оказалось недостаточно для достижения бесконечности Вселенной. На выручку к ограниченному заземленному духу человека вслед за Богом заспешил и Сатана, который «правит бал», вытеснив и человека, и Бога. Душа Фауста в своих бесконечных стремлениях к истине вынуждена идти на сделку с совестью — вступать в союз с Мефистофелем, злым духом Земли. Фаустовское «Вначале было слово» сменяется на мефистофелевское «Вначале было дело». Так злой гений рационального Мефистофеля берет верх над культурой, над светлым духом Фауста¹.

Да, но прогнозы Шпенглера о закате Европы относятся к началу уходящего в историю XX века. Возможно они устарели? Обратимся к современному автору — известному американскому политологу и футурологу Френсису Фукуяме. В статье «Конец истории?», опубликованной в 1989 г., он пишет: «Конец истории печален. Борьба за признание, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной цели, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и идеализма, — вместо всего этого — экономический расчет, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удовлетворении изощренных интересов потребителя. В пост-исторический период нет ни искусства, ни философии, есть лишь тщательно оберегаемый музей человеческой истории. Я ощущаю в самом себе и замечаю в окружающих ностальгию по тому времени, когда история существовала...

Признавая неизбежность пост-исторического мира, я испытываю самые противоречивые чувства к цивилизации, созданной в Европе после 1945 г., с ее североатлантической и азиатской ветвями. Может быть, именно эта перспектива вековой скуки вынудит историю взять еще один, новый старт?»

Симптоматична уже сама постановка вопроса, свидетельствующая о неудовлетворенности автора западной, материалистической трактовкой истории, согласно которой одни общественные формации сменяют другие, причем революционно, разрушая мир до основания и заново создавая новый. Поэтому далеко не оптимален этот одномерно-экономический мир, прогресс которого сопряжен с огромными издержками, связанными с признанием примата рационально организованной материальной цивилизации над иррациональной, духовной культурой.

Закат Европы означает завершение в XX веке европейского цикла истории и начало цикла евразийского. Такова логика истории, у которой, однако, немало противников, ослепленных имперским величием либо европоцентризма, либо ориентализма. Обосновывая противостояние Востока и Запада, обычно приводят первые три строчки из «Баллады о Востоке и Западе» Р.Киплинга. Между тем, вырванные из контекста, они теряют свой подлинный смысл. Вот как звучат эти стихи в буквальном переводе:

Восток есть Восток,

И Запад есть Запад,

И они никогда не сойдутся,

Пока земля и небо стоят

По воле Бога на своем месте.

Но нет ни Востока, ни Запада.

Границ различья племен,

 сли двое сильных мужчин,

Рожденных в разных концах земли,

Станут друг к другу лицом.

Смысл предельно ясен: Восток и Запад никогда не сойдутся географически, но могут сойтись социально, когда альтернативность их сменится на взаимную востребованность западных экзотерических и восточных эзотерических концепций человека и общества. Принципы такого синтеза получили глубокое развитие в работах Н.К.Рериха. Он писал в 1929 г.: «Идея Востока и Запада — идея близнецов... Запад может легко понять основные принципиальные идеи Востока и хранить вечную мудрость, которая исходит из той части мира, откуда фактически произошли все религии и все вероучения. А великий Восток следует открытиям Запада и ценит достижения этих творческих умов. На Востоке жаждут плодов цивилизации» (Н.К.Рерих. Восток—Запад, М., 1994).

В отличие от экономически развитой западной цивилизации, для Востока характерен исторически отсталый способ материального производства. Исключение составляет лишь вторая половина XX века, когда целый ряд стран азиатско-тихоокеанского региона вырвался в число экономически развитых. Лидирующее положение тут заняла Япония, первой вступившая в эпоху информационного общества. Что же касается России, то, несмотря на отчаянные усилия по экономическому реформированию, предпринимавшиеся со времен Петра I, они не дают должного эффекта. Главная причина подобной неэффективности заключается в безуспешной попытке заменить двухмерную евразийскую самобытность страны с исторически сложившимся приоритетом культуры над экономикой на одномерный экономический мир, с приматом экономики над культурой. Россия упорно сопротивляется насильственным попыткам превратить нормальное двуногое существо (с двумя точками опоры) в одноногое и бездуховное экономическое «чудо».

Развитая экономика — продукт должным образом сложившейся культуры. Разве возможна была бы европейская экономика новейшего времени без возрождения культуры и науки в эпоху Ренессанса? Конечно, нет. По аналогии, более поздно вступившие на стезю цивилизации восточные страны, такие, как Япония и Южная Корея, смогли перейти этот рубикон с помощью успешного развития своей национальной культуры и интеграции ее в мировую. Япония оказалась впереди всех стран мира по числу переводов иностранных источников. Что же касается религии, то каждый японец чувствует себя и синтоистом, и буддистом. Почти аналогичная ситуация в Южной Корее, где многие считают себя на работе протестантами, а дома — буддистами или конфуцианцами.

Вот где настоящее евразийство! К сожалению, в России другая ситуация. Вместо встречи, диалога и взаимодействия культур, язычество в свое время сменилось на христианство, христианство на атеизм, а в постсоветском пространстве — пустота перепутья. Никакая другая культура, кроме русской, не в состоянии была бы выдержать подобное насилие над собой — быть трижды похороненной! Чтобы возродиться уже в четвертый раз, она должна набраться сил из своих же резервов соборности духа, о которой говорил еще Ф.М.Достоевский: «Основные нравственные сокровища духа в основной своей сущности по крайней мере не зависят от экономической силы... Мы же утверждаем, что вмещать и носить в себе силу любящего и всеединящего духа можно и при теперешней экономической нищете нашей, да и не при такой еще нищете, как теперь. Ее можно сохранить и вмещать в себе даже и при такой нищете, какая была после нашествия Батыева или после погрома Смутного времени, когда единственно всеединящим духом народным была спасена Россия» (Полн. собр. соч. в 30-ти томах, т.26, с. 132).

Средством обретения этого всеединящего народного духа соборности является просвещение — «свет духовный, озаряющий душу, просвещающий сердце, направляющий ум и указующий ему дорогу жизни» (там же, с. 150). Лишь по достижении определенного результата на ниве просвещения возможен переход к развитой экономике без каких бы то ни было потерь. Так что существуют как бы две Руси: первая — соборная и богатая, вторая — разоренная и нищая. И здесь, как у Достоевского, нищета экономическая должна восполняться духовным богатством.

Сейчас же, вместо евразийской двухмерности культуры и экономики, получается перекос в одномерность, в нищету — либо экономическую, либо духовную. Да и в духовной сфере тоже перекос: на фоне богатого убранства златоглавого, воздвигнутого вновь храма Христа-Спасителя — обнищание науки и культуры. Где же выход?

История выдвигает новые парадигмы своего развития в виде новоевразийской или ноосферной цивилизации, информационного общества, возникающего на базе взаимопроникновения экономики, культуры и информатики. В сущности, именно это и имел в виду Достоевский, когда говорил о необходимости просвещения. Учитывая, что информационное общество — это уже сегодняшняя и завтрашняя реальность передовых стран мира, нет сомнения в том, что оно станет основной парадигмой России XXI века.

Две точки опоры надежнее одной, но еще прочнее три. Согласно новой формирующейся научной картине мира, материя и энергия перестают быть наиболее фундаментальными понятиями. Фундаментальны информационные поля, в которых виртуально содержатся все возможности будущего развития.

Все это имеет непосредственное отношение к предпринятому нами исследованию общества. Открытое общество (в смысле свободы взаимодействия с внешней средой) — это общество информационное, которое оказалось на несколько порядков выше, чем закрытое, по оптимизации триединого потока: вещества, энергии и информации.

Таким образом, в России экономический подъем возможен только на путях роста уровня образования и культуры, интеллектуального и духовного потенциала общества. Страна не выберется из нынешних кризисных состояний, если мы будем и дальше пытаться превратить двухмерную евразийскую Россию в одномерную, прозападную, либерально-рыночную. Исторически сложившийся примат культуры над экономикой можно, конечно, разрушить. Но тогда это будет движением не вперед, а назад.

Кто владеет информацией, тот владеет миром. Информационный подход к цивилизации — это обретение третьей точки опоры, наряду с культурой и экономикой. Более того, информация интегрирует культуру и экономику, являясь мерой их организации и соединения. В нашем понимании, информационное общество трехкомпонентно: цель, средство и результат. Цель — это смысл жизни или идея истории, средство является способом или методом ее реализации, а результат — реализованная идея.

Цыплят, как известно, по осени считают, результат же социального процесса зависит от функциональной роли целого и его частей. При господстве целого, или централизованной власти, мы имеем тоталитаризм, при господстве частей — анархию. Поэтому так важно единство, гармония целого и частей социальной системы. Вопрос этот чрезвычайно актуален для страны, оказавшейся сейчас на перепутье: куда и каким образом двигаться дальше? Явно ощущается отсутствие как четко сформулированной идеи реформирования России, так и информации о путях достижения цели — идеи социального прогресса.

Наш выбор пути преобразования России направлен на преодоление ущербности бинарной логики «или-или» (либо Запад, либо Восток; либо капитализм, либо социализм) . Мы ориентируемся на средний путь конвергенции капитализма и социализма. В экономике это может выразиться как сочетание разных укладов хозяйствования и форм собственности, рынка и планирования, сбалансированности основных отраслей производства без перекосов в сторону тяжелой промышленности в интересах крупных монополий.

Нынешние же реформаторы вместо решения всего этого комплекса сложнейших проблем по структурной перестройке экономики пошли по наиболее легкому пути — либерализации цен. Однако легкий путь — не всегда верный.

Если рассудить здраво, то главной целью реформ должен быть человек, его личные и общественные интересы. Чтобы учесть их, по нашему мнению, нужна не только структурная перестройка экономики, но и кооперативная собственность, которая должна бы стать ведущей в структуре многоукладной экономики, ибо в этой форме собственности наиболее удачно сочетаются личные и общественные интересы. Если у нас она переродилась в колхозы и совхозы, где была попрана личная заинтересованность в труде, то шведы, например, не скрывают, что у них успешно претворяется в жизнь именно русская идея кооперации. Китай движется к капитализму, используя преимущества социализма. Вьетнам заявляет о строительстве социализма капиталистическими методами. В развитых капиталистических странах тоже успешно воплощаются идеи социализации капитала в сфере производства, создания общественных фондов потребления, кооперации производства и т.д.

В России и в некоторых других странах СНГ происходит обратный процесс — возвращение к наиболее примитивным формам капитализма. Однако повторение истории всегда вырождается в фарс, в пародию. Надо двигаться дальше, вперед — к информационному обществу на основе разумного сочетания экономики и культуры, преимуществ капитализма и социализма.

И, наконец, необходимо предотвращение дальнейшей криминализации экономики и общества, с сохранением приоритета культуры над экономикой. Иначе невозможно остановить нынешний цивилизационный крах России. У войны в Чечне и у кровавых разборок в Москве единый корень — криминализация экономики. Напомним: цивилизационный послевоенный подъем Германии и Японии осуществлялся путем демонополизации и демилитаризации экономики и создания среднего класса (с помощью плана Маршалла).

Способна ли Россия следовать по этому общецивилизационному пути? Найдутся ли здоровые интеллектуальные силы, чтобы осуществить ее экономический и культурный подъем? Лично я, пусть и с трудом, но верю в это, хотя бы потому, что прогресс истории неумолим. К тому же Россия — страна уникальной духовной традиции, благодаря которой она сумеет уберечься от угрозы краха, пока что продолжающего печальный перечень катастроф на территории бывшего СССР: техногенной катастрофы Чернобыля, экологической трагедии Арала... Такова слишком дорогая цена поворачивания России на одномерный экономический путь.