Дельфис

Антонина Ростова

Антонина Ростова относится к тому поколению поэтов, для которых работа над словом — почти священнодействие. Прекрасная школа! Классическая. Авангардисты даже называли этих поэтов «поколением отличников». Что ж, замечательное определение, если говорить о трепетном отношении к поэзии, как к потоку глубокого духовного и художественного откровения. Но лучше всего дать высказаться самой поэтессе: «Все мы приходим в этот мир поэтами. Но уходят поэтами — единицы.

Вспомните, и вашу душу возносила Любовь, и ваша прапамятъ вдруг подсказывала, что вы — поэт. Но заземление Любви всякий раз отнимало у вас поэтическое видение, чувствование, всё то, что и называется вселенским вдохновением. То есть жизнью.

Лишь преодолев кармическую гравитацию души, мы оказываемся способными на переживание Любви, которая питает нас постоянно, вечно. Лишь такая Любовь подсказывает неслучайные Слова, одинаково резонирующие в микрокосме наших душ и в макрокосме Вселенной. За этой линией отрыва и начинается Поэзия...»

Прекрасные слова! К ним остаётся только добавить, что Антонина Ростова ещё и известный журналист, пишущий на духовные темы. Она начинала свой путь в «Московском комсомольце». Сейчас работает в журнале «Каприз».

Красивые женщины

Красивой женщине легко на свете жить!

Лисицей черно-бурою кружить.

Судьбу свою, как песенку, сложить.

Как хорошо красивой уродиться!

Едва хвостом вильнёт —

и знает наперёд,

что всё само собой уж как-нибудь решится.

^{Надёжин В.В. Троя. 1999}

Красивой женщине легко на свете жить!

Легко любить,

стирать,

варить

и шить,

детей растить,

с соседями дружить...

Как хорошо красивой уродиться —

счастливей доли нет!

Едва забрезжит свет —

уж кто-нибудь спешит с лица воды

напиться...

* * *

Что-то там, в этой мудрой природе,

изначально случилось не так.

Вечно нищие бродят в народе —

не спасает поэта пятак!

Не спасает искусство поэта!

Что искусство?

Срывались сердца

оттого, что любовь без ответа,

жгла сильнее, чем капля свинца.

Где-то счастье по свету летает.

Но хоть Бога к себе призови —

у Фортуны всегда не хватает

на поэтов счастливой любви.

— Я страданье дарю его строкам.

Счастье дам — и поэт замолчи!

И Фортуна, смеясь над упрёком,

зашуршала крылами в ночи.

Диалог

Лист отлетел.

Скучно пугливой осине —

кличет Иуду.

— Рая хочу!

...Сжалась небесная твердь.

Бездна разверзлась.

— Ада хочу!

...Яблоня вспыхнула вмиг

яблоком спелым.

— Истину вскрыл?

...Вера свернулась клубком.

Смерть — всполошилась.

— Правды хотел?

...Ложь зазмеилась, шипя:

— Я твоя правда!

— Не уходи!

...Зябко плечом повела.

Снег серебрился.

— Не уходи!

...Мельком взглянул за окно

Девку заметил.

Ворон срыгнул:

— Тошно в миру без любви!

Ненависть гложет.

* * *

Всё кончено, меж нами связи нет...

А.Пушкин

И снова мы стали чужими.

Какая безумная бездна

Меж нами разверзлась...

Мы жили.

Корнями сплетённые тесно,

Какой-нибудь миг для Вселенной.

Но нам открывалась безмерность

В малейшей песчинке смиренной.

Над нами летали, наверно,

Сто ангелов белых, впервые

Не впавших в горячую ревность

К тому, что как вечно живые

Презрели мы тленную бренность.

Да только ли стоит касаться

Того бытия, над которым

Захлопнули для инкассации

Несъёмную крышку...

Как скоро

Собой мы сумели насытить

Воронку во чреве Вселенной!

...А утро всё сыплет и сыплет

На землю снежок неизменный.

Увяжется он за трамваем,

В котором снуют пассажиры,

Пока мы собой закрываем

Огромные чёрные дыры.

Ну, что ж, залатаем без шума

Ту бездну, что всё растранжирит.

И всё-таки, страшно подумать,

Что снова мы стали чужими.

Видение

Из чаши Грааля прольётся земное вино.

Но ты не поверишь, что всё предопределено.

Ты бросишься к лифту, рывком остановишь

такси.

И утро сорвётся с оси.

Твой Ангел-Хранитель успеет подставить

крыло.

И брызнет осколками лишь лобовое стекло.

...Охранной молитвой закрою тебя, как

щитом.

Уже вечереет. Всё это случится потом.

Шампанского!

Выбросим шарик хрустальный в окно.

Не веришь? Не верь.

Всё предопределено.

Знак

На весёлой туркменской толкучке

Я купила старинный браслет.

Он хранился четыреста лет.

Дотяну как-нибудь до получки!

Боже правый! Арабская вязь

Серебром охватила запястье.

Азиатская тёмная власть

Кочевое пророчит мне счастье.

О, мой путь во вселенской глуши!

Не сойтись тебе с торной дорогой.

А когда-то хотелось души

Да житейского счастья немного.

Крещенье

В меня вселился страх.

Его дрожащий вирус.

Как эльмовы огни, блуждает по душе.

И кажется, что с ним не справиться уже.

Чертополох обид из недомолвок вырос.

И как меня поймёшь.

Когда я не умею

Ни толком объяснить, ни выслушать ответ.

До кончиков ногтей от ужаса немею,

И ночи напролёт не выключаю свет.

Мой страх невыносим!

Какие объясненья.

Когда январский дождь, не исчерпав лимит,

О жестяной карниз, как пугало, гремит

От ночи Рождества до самого Крещенья.

Рождение моё,

Крещенье дольним страхом.

Начальная пора сиротства на миру.

Нахохленный сизарь гуляет по двору.

Быть может, это знак — не вся я стану

прахом?

И если это так.

Мой страх — ты застрахован

От гибели в огне, в воде или в земле.

Транжирь себя! Иди и пробавляйся словом.

Пока ещё дрожит бумага на столе.

* * *

Дрожала от предчувствия рука,

И сладко изменял рассудок здравый.

Весь вечер ждать мучительно звонка

Кому не приходилось. Боже правый!

Но телефон, как проклятый, молчал.

И мука стала долговечней ласки:

Глагол щемящий душу измотал,

Лег на бумагу и предстал к огласке.

* * *

Как я хочу, чтоб строки эти

Забыли, что они слова…

В.Соколов

Открою книгу наугад

и строки выпущу на волю.

И полетит Нескучный сад

за ветром — легкою листвою.

И ветка ясеня в глуши

надломится и тонко хрустнет.

И жизнь покажется искусней,

хоть кровью ты стихи пиши.

Но жёлтый луч в руке дрожит,

и ближе мне чужие лица.

Смотри — вот книжица лежит —

белеет чистая страница.

Любовь Кривич

Любовь Кривич активно занимается благотворительной деятельностью, работая в организациях, помогающих немощным и инвалидам.

В результате постоянного духовного поиска рождаются стихи, некоторые из которых она прислала в редакцию «Делъфиса». Два из них мы адресуем нашему читателю.

* * *

Огонь мне крылья опалил,

Но, душу грешную спасая,

Всевышний слёзы уронил

На путь, где я прошла босая.

И я, омытая слезой

Небесной Истины Пречистой,

Смогла пройти над той чертой,

Где линией огня лучистой

Свет отделяется от тьмы,

Хотя её не знаем мы.

* * *

Туда, где льётся с гор хрусталь,

Где рай индейцев горбоносых.

Меня несёт моя печаль,

И ветер развевает косы.

Пахучих трав смешав в ладонь,

Я сыплю их в котёл кипящий,

И что-то шепчет мне огонь

О будущем и настоящем.

Виктория Топоногова

Виктория Топоногова действительно ещё очень молодая поэтесса. Но при этом она вполне состоявшийся автор с чётким, глубоким голосом и позицией. Как бы символизируя своё время, она сейчас работает в системе Сбербанка и учится в Литературном институте им. А.М.Горького.

Живое небо

Живое небо миллионами очей

Взирает из глубин моих ночей.

Глядит и знает всё, не вопрошая.

Решительно нисколько не мешая

Ничьим делам.

А только украшая,

Одним лишь видом душу возвышая,

Не получая, только разрешая

Искать земные по нему пути,

Не запрещая никому идти

Куда угодно.

Нет, стоокий Аргус

Не годен в сторожа,

И соглядатай

Бездарный выйдет —

Слишком много видит.

Он всех поймёт,

Былинки не обидит.

Ведь у былинки тоже есть глаза,

И это — толика всего Живого Неба.

Приблизиться к нему хотелось мне бы,

Увидеть мир наш. миллионом глаз!

Глазами всех религий, философий,

Учений, школ, концепций, теософий,

Логичных, сумасшедших.

Простых, святых, порочных.

Детей, мужчин и женщин,

И всех несметных прочих

Сынов и дочерей Живой Земли,

Которая — лишь часть Живого Неба.

Смогу ли я понять весь этот хаос,

Сложить в закономерность бытия?

И кем пред вечностью тогда предстану я

И все другие?

Всех — понять возможно ль?

Мы — маленькие странники Вселенной,

Как светляки, бредущие в потёмках.

Мы осветить другим дорогу жаждем,

Лишь только нам пригрезится дорога...

Сгораем сами, призывая к Богу,

Взывая к Богу, мы других сжигаем...

И каждый мнит себя венцом творенья.

Живое небо, ты, в себе приемля

Всю нашу доброту и нашу алчность,

Всю красоту и жуткое уродство.

Всю нашу деспотичность и сиротство,

Глядишь, святое, просто и без гнева,

На всех, кто в эту жизнь судьбою брошен.

Смогу ль понять все миллионы глаз,

Взирающие в высь твою, стоокий?

Сквозь снег, сквозь дождь и ураган жестокий.

Унижены, забыты, одиноки,

Но красоте дивящиеся неба.

Как отраженью их сердец горящих,

Божественных, извечных, настоящих.

И словно отвечая им, о Боже,

Глядят на нас глаза Живого Неба.

Так далеки!

И так на нас похожи.