Дельфис

Внутреннее существо

На вечернем небе не осталось ни одного облачка. Его синева становилась всё гуще, а звёзды — всё ярче. Вечер подарил озеру завораживающую таинственность, а может просто приоткрыл то таинство, которым наполнен внутренний мир этого неведомого существа, воспринимаемого нами как озеро. Вечерний воздух был свеж и наполнен тонким ароматом окружающего леса. Чувствовать запах природы для меня было очень значимым, поскольку я давно заметил, что когда восстанавливается обоняние, тогда и начинается тот самый целительный и жизнедательный процесс взаимодействия с миром природы.

Жизнь в городе вынуждает организм человека инстинктивно притуплять обоняние — да, собственно, и не только обоняние, но и все другие способы восприятия мира. Это просто инстинкт самосохранения. Обилие искусственных запахов, пыль, дым, выхлопные газы — если всё это воспринимать с максимально возможной для человека силой, то скорее всего, долго не проживёшь. И организм вынужден приспосабливаться: дыхание становится неглубоким, тонкость и острота восприятия запахов значительно снижается, а чтобы восполнить этот пробел в восприятии мира, человек создает массу искусственных запахов.

И когда человек выходит на природу, он какое-то время воспринимает её запахи в том же «городском» диапазоне. А это так мало, хотя даже этого часто хватает, чтобы у людей начала кружиться голова. Через какое-то время происходит восстановление воспринимающих рецепторов, и природа открывается потрясающим разнообразием запахов — с каким не сравнится никакая парфюмерия. Момент такого восстановления я всегда переживал с особым трепетом и благодарностью. Мне всегда казалось, что в этот момент природа словно снимает передо мной какой-то свой очередной — хотя и далеко не последний — защитный покров и впускает глубже в свой мир.

Я вдыхал свежий лесной воздух, глубоко проживая каждый вдох, когда лёгкое дуновение ветерка донесло до меня запах дыма костра. Я с удивлением обнаружил, что уже успел совершенно забыть обо всём, и посмотрел в сторону костра, думая, что увижу моего нового знакомого Андрея Владимировича.

Рядом с костром его не было. Подойдя к костру, я огляделся в поиске моего спутника, нигде его не увидел, но зато уловил еле слышное шуршание вещей в его палатке. Прислушавшись, я убедился, что мой знакомый там, и присел к огню.

Я уже ощутимо озяб и пододвинулся к костру в плотную, с удовольствием ощущая исходящее от него тепло. Буквально через минуту я услышал, как Андрей Владимирович застёгивает вход своей палатки и идёт ко мне. Посмотрев на него, я увидел, что на нём тёплая куртка, и подумал, не пойти ли мне тоже за вечерней формой одежды. Но при виде Андрея Владимировича, во мне вновь нарождалась волна интереса к общению, и масса вопросов всплывали в моём уме. Я хотел продолжения разговора, пробовал вспомнить, на чём мы остановились, пытался сообразить, с чего начать, вместе с этим чувствовал, что действительно холодает и лучше сразу сходить за свитером — в общем находился в состоянии нерешительности и некоторой внутренней суеты.

На всякий случай, я решил подбросить в костёр хвороста — на случай если разговор завяжется прямо сразу. Когда же мой спутник подошёл, то первое, что он сказал:

— Тебе не зябко?

Я рассмеялся и ответил, что именно об этом думал.

— И вместо этого разжигаешь костёр побольше, чтобы тебе стало тепло, а мне жарко. Забавный ты парень...

Я полностью согласился и уже безо всяких раздумий пошёл одеваться. Пока я ходил, вспомнил, о чём мы говорили, на чём остановились и с чего бы хотел начать разговор.

Образ человека в темноте, которому помогает человек со светом, возник в памяти и открылся неким целостным смысловым объёмом. В какое- то мгновение возникло понимание, что я воспринимаю тот самый объём, из которого и возникла эта метафора, этот образ у самого Андрея Владимировича. В результате этого, вектор моего интереса переориентировался во внутреннее пространство, и вместо беспокойного желания продолжить разговор появилось желание глубже войти в этот объём и воспринять его смысловое содержание. Поэтому, когда я подошёл к костру, я спокойно сел и погрузился в свои ощущения, молча глядя на огонь. Андрей Владимирович тоже молчал и никакого беспокойства, желания общения или чего-то в этом роде я с его стороны не чувствовал.

Движение эволюции идёт в направлении одухотворения человечества, — осознавал я, - и это происходит путём одухотворения конкретного человека. Фактически, одухотворение человечества - это, в каком- то смысле, чисто количественный показатель, зависящий от количества одухотворённых людей. Исчезновение темноты прямо пропорционально количеству людей со светом, находящихся в ней. Как только людей с огнём становится достаточно много для того, чтобы помогать передвигаться всем, кто не имеет своего огня, темнота фактически теряет свою власть над передвижением людей. И теперь уже никто не попадёт в топи, болота, овраги, омуты и прочие ловушки тьмы - разве только если сам этого захочет. Когда большинство людей будут ходить со своим светом - темнота практически исчезнет, а когда все люди будут иметь огонь, то темнота исчезнет уже в принципе, поскольку люди о ней просто забудут.

Переживания этого смыслового объёма вызвало у меня целую волну вопросов и желание продолжить разговор. К этому времени уже был готов чай, и Андрей Владимирович налил нам по кружке.

— Как же всё это будет выглядеть в реальности? Что это такое — одухотворённое человечество, одухотворённый социум? Зачем это вообще нужно, почему именно это является содержанием эволюционного развития?

Он засмеялся, слушая мои вопросы.

— Что есть человек? В чём смысл жизни? Каково устройство вселенной? Каково место человека в ней, — копируя мой тон, продолжил он задавать различные вопросы, когда я закончил задавать свои, — это же вопросы, являющиеся, так сказать, азбукой эзотеризма. Ты же сам говорил что читал Агни Йогу, книги Кастанеды и ещё что- то... Неужели же тебе незнакомы эти вещи?

— Не только читал, — искренне признался я, — но даже и рефераты какие-то писал по текстам Блаватской. Но сейчас у меня такое ощущение, что ничего я не знаю в плане эзотерики, а всё, что читал, словно стёрлось из памяти за ненужностью. Никакой жизни в том, что я читал, не было и никакого конкретного проку от той информации тоже, она была не нужна, поэтому всё и забылось. Ну в самом деле, что такое книги Блаватской, Елены Рерих, с точки зрения студента исторического факультета? Не более, чем исторические источники, которые нужно изучать для того, чтобы определить их место в культурном, историческом, философском смысле, научно описать, провести методологический анализ, соотнести с историческими условиями, в которых эти источники возникли, выявить философско-мировоззренческие корни, предпосылки возникновения, определить структуру этой системы взглядов, но невозможно непосредственно воспринять реальность того, из чего эта система изошла, невозможно пережить это, а значит, невозможно подлинно понять и саму систему.

Я перевёл дух, посмотрел на Андрея Владимировича. Он слушал меня внимательно, словно с какой-то заботой.

— Да, я знакомился с книгами по эзотерике, — с жаром продолжал я, — даже были мысли о диссертации по этой теме, но реальности этого я не воспринимал никаким образом. Это всё равно, что, скажем, какой-нибудь инопланетянин, знакомый с людьми только на анатомическом столе, и, может быть даже большой спец по устройству человека, вдруг встретил живого человека, который и дышит, и двигается, и говорит. А ещё и мыслит, чувствует, ощущает, и при этом ещё способен на сознательный контакт... Думаю, что этому инопланетянину тоже покажется, что он ничего не знает о человеке. А потом, скорее всего захочется узнать о нём как можно больше, потому что живой человек неизмеримо интереснее трупа. Так и у меня сейчас: я вдруг встретился с живой эзотерикой, и это оказалась гораздо более интересная вещь, нежели книги по ней. И я вижу, что ничего на самом деле об эзотерике не знаю, а знать хочу.

Почему-то сильно колотилось сердце, я чувствовал нарастание какого-то мощного глубинного чувства, хотя и не понимал, что это за чувство. Мне хотелось говорить ещё, но слова больше не шли, и я замолчал. Мой чай был тёплым, я стал пить и вдруг успокоился. Вкус чая был интересным, в нём содержалось что-то незнакомое, но довольно приятное. Тем временем, Андрей Владимирович начал говорить, как бы отвечая на мой «крик души»:

— Знаешь, я в принципе не против отвечать тебе на любые вопросы, даже самые элементарные, но послушай: теперь твоё восприятие книг по эзотерике кардинально изменится.

^{На берегу лесного озера, фото автора}

Он сделал паузу и продолжил:

— Возьмём к примеру твоего инопланетного анатома. После того, как он познакомился с живым человеком, все его анатомические знания не аннулируются как таковые, но обретут новый смысл, новое значение. У него неизбежно будет этап переосмысления всех своих прежних знаний. Он будет заново всё просматривать, перечитывать и открывать в знакомом совершенно новое. Вот, скажем, рука. Он её описывал в каких-то своих инопланетных терминах, определял в какой-то своей, совершенно абстрактной относительно человека, системе представлений о мире. И вдруг он узнал, что рука — это для того, чтобы брать, писать, рисовать, лепить, чесать затылок, приветствовать, наконец, показывать странные комбинации из пальцев и многое другое. Он смотрит на этот знакомый объект и по-новому его воспринимает. Теперь он его воспринимает, исходя из пережитой им реальности, стоящей за этим объектом. Теперь он знает, каково прикосновение этой руки, каким разным оно может быть... Так будет и у тебя с книгами по эзотерике. Теперь ты будешь читать их совсем по-другому, воспринимать по-другому, совсем иное видеть в том, что читаешь, а также видеть прямую связь с твоей собственной жизнью. И теперь всё станет ложиться так, как надо, и не будет стираться в памяти, поскольку стиралось оно из-за того, что не было реальности, не было основы. Попробуй-ка не потерять знания в какой-нибудь области, никогда не работая по соответствующей специальности. Или ещё точнее: попробуй, будучи, скажем, историком, почитать книги по органической химии. Начнёшь ли ты после этого разбираться в производстве полимерных материалов? Думаю, что нет. Если же вдруг в тебе неожиданно откроется живой интерес к химическому производству и ты вдруг полюбишь его всей душой, то всё, что касается теории, — приложится. И книги станут понятными, и термины, и формулы. Но...

Он сделал ударение на этом слове, замолчал и взглянул на меня:

— Но в каждой области существуют знания, которых в книгах нет и быть не может, поскольку они являются следствием живого опыта человека. Книжная информация нередко устаревает, совершаются какие-то новые открытия, меняющие представление о предмете этой области знаний, на основе этих открытий возникают новые обобщения, а живой человек, который в курсе современного положения дел в данной области, как правило, может тебе всё это доступно объяснить, разложить, в общем — сориентировать. Понимаешь, о чём Я? Представь себе, скажем, начинающего лётчика, завтра ему в полёт, в первый боевой вылет, — а сегодня он случайно встретился со старым, бывалым, опытным лётчиком, ассом. О чём он, по-твоему, будет его спрашивать: о конкретных нюансах управления самолётом или о базовых принципах аэродинамики?

Сделав паузу, он продолжил:

— Как я уже говорил, я не против любых твоих вопросов, но ты пойми, что неизвестно, сколько времени на общение нам отпущено судьбой. А вдруг — совсем немного?.. У тебя же скоро боевой вылет... Или ты не собираешься возвращаться в город?..

Меня словно из холодного ушата окатили, и мой запал мгновенно испарился. Я осознал массу суетливо-поверхностных мотивов, которые порождали всё это моё безудержное любопытство. Если идти на поводу у этих мотивов, то можно действительно много о чём поговорить, много набрать информации — аж голова гудеть будет — но потом, когда возвратишься в динамику реальной жизни, ничего из того, о чём говорили, толком применить не сможешь...

Так было у меня уже не раз, поскольку любознательности мне с детства было не занимать, но вместе с тем и склонности к просто умствованию у меня всегда было предостаточно. Я вздохнул, слегка встряхнул головой, словно отрезвляясь, расправил плечи и стал собираться с мыслями. И вдруг действительно ощутил всю значимость этого общения, ведь несмотря на возникшее у меня чувство глубокой симпатии к этому человеку, доверия к нему и радости быть с ним, по всем внешним показателям — мы всего лишь случайные встречные. Мы ничем друг с другом не связаны и можем в любой момент пойти разными тропами. Может быть, у него это как раз последний день похода, и ему неотложно нужно возвращаться в город? И что это за город? Да и вообще существует немало причин, по которым мы не сможем общаться в будущем.

Я взглянул на Андрея Владимировича и жалобно спросил:

— А вам скоро надо возвращаться?

Он весело улыбнулся и ответил:

— Не так скоро, чтобы тебе выпадать в осадок, но времени для светских бесед у нас точно нет.

Я облегчённо вздохнул, а он продолжил:

— Та энергия, что вошла в твою жизнь и открыла тебе новое качество жизни, заполнила всё твоё существо, во всех его сложных и противоречивых хитросплетениях, со всем тем относительно высоким и относительно низким, что есть в твоей натуре, а это значит, что активизируется в тебе именно всё, что в тебе есть — не только светлое и гармоничное, но и всякие разные элементы натуры и качества характера, а также и относительно нейтральные вещи, которые сами по себе не страшны, но нередко могут отвлекать от существенного, от того, без чего в ближайшем будущем тебе придётся уже всерьёз несладко. Например, вот такой чисто интеллектуальный интерес, от которого часто никакого реального толку нет.

Слушая, я потянулся и зевнул. Андрей Владимирович посмотрел на часы и сказал, что пожалуй нам пора спать. Я же был полон желания продолжать разговор и не хотел замечать своей усталости, напряжённо пытаясь сообразить, как бы мне уговорить его ещё поговорить.

— Я понимаю, что ты хочешь беседовать дальше, но будь искренним с самим собой, твой организм нуждается в отдыхе, а желание продолжать общаться является не чем иным, как насилием над своей физиологией. И представь себе, чем для неё в этом случае будет процесс твоего эзотерического познания?

Я вдруг как-то прямо физиологически воспринял эти слова и почувствовал, что напряжение и не замечаемый ранее дискомфорт от настырного желания продолжения разговора исчезли. Андрей Владимирович же тем временем продолжал:

— Это неправильное движение, это ошибка, возраст которой исчисляется тысячелетиями. Такое движение привело к краху на духовном пути тысячи и тысячи искателей высшего смысла и высшей гармонии. Этот процесс, когда измученная до предела физиология, наконец, взрывалась тотальным протестом, в результате которого все плоды «праведной жизни» рассыпались в прах, описан в монастырской литературе множество раз. А раз так, то в наше время, имея в своём распоряжении весь этот скорбный опыт, мы вполне можем в этом направлении не идти.

Конечно же, я знал эти истории, мне всегда эти религиозные крайности казались далёкими и чуждыми. Никогда бы я не мог предположить, что точно такой же механизм включится и у меня, но прямую связь своего внутреннего движения с этим механизмом я действительно увидел. Это меня ещё более отрезвило, но и полного душевного успокоения ещё не было, поскольку действительно было много чего недосказано, не понято и не доведено до логического завершения.

Словно почувствовав мою неуспокоенность, мой собеседник сказал:

— Не беспокойся, что мы не поговорили обо всём, что тебя интересует. Мы всё успеем.

Последнюю фразу он произнёс настолько проникновенным тоном, в котором была и забота, и обнадёживающая уверенность, что всё во мне, наконец, расслабилось и улеглось. Стало легко — даже физически. Я расправил плечи, глубоко вздохнул и откинулся назад, удобно прислонившись к большому замшелому пню. Как только я расслабился, то почувствовал, что моё тело начало заполняться какой-то тёплой, мягкой, невесомой субстанцией. Это началось с головы: где-то внутри, ближе к затылочной части словно сработал какой-то неведомый клапан, и в тело начала проникать эта субстанция. Она одновременно была и бодрящей и успокаивающей. В ней словно бы содержались две составляющие: первая — кристально чистая, освежающая. Она делала сознание совершенно ясным и тонко воспринимающим. Вторая была самой мягкостью и колыбельным уютом, она расслабляла и по-матерински убаюкивала, но при этом никак не влияла на ясность сознания. По всем физиологическим ощущениям было похоже, что я засыпаю, но сознание всё более и более прояснялось, что очень напоминало как раз таки пробуждение.

По мере вхождения этой субстанции, я с удивлением обнаруживал, как же много напряжения было в моём теле — прежде всего, в голове. Я ощущал несколько основных зон напряжения: лоб, виски, затылок, темя, а также область в середине головы, которую до того вообще никогда в жизни не чувствовал. Каждая область напряжения имела некую «ключевую точку», которая была центром этого напряжения и одновременно являлась своего рода «замком», который его держал. Мягкий ток энергии проникал в этот центр, он на секунду-другую ощущался как болевая точка, а потом из него начинало распространяться тепло, в результате чего ощущалось блаженное расслабление этой области. Словно бы какой-то тесный и жёсткий железный шлем, состоящий из нескольких пластин, постепенно растворялся, и голова освобождалась от его сжимания. Этот процесс происходил очень быстро, и я не успел детально прочувствовать все эти области и их центральные точки, но удивительный процесс «отпадания» этих пластин я запомнил, пожалуй, на всю жизнь.

Впоследствии, когда это происходило уже вследствие определённых действий с моей стороны, я не раз снова переживал этот процесс, но с такой лёгкостью, естественностью и простотой он уже ни разу не протекал. Это был уже гораздо более болезненный и более сложный процесс, сейчас же я не прилагал никаких усилий, а просто с наслаждением переживал происходящее. Каждая область напряжения, исчезая, открывала какую-то новую область восприятия, и после того, как голова полностью «открылась», я буквально замер от объёма воспринимаемого мною мира. Это было практически то же самое, что я переживал вчера как открытие внутренней Вселенной, только сегодня это было более интенсивно и стремительно.

Я снова вернулся в эту тончайшую гармонию Внутренней Вселенной, с которой познакомился вчера. Я снова слышал это непостижимое Вселенское Звучание, в котором нет звука как такового, звука в привычном нам понимании, но есть такая глубина и мощь, а вместе с этим и такое невероятное многообразие, что не с чем иным, как с многоголосым органом, это сравнить невозможно. Снова я в благоговении внимал этой самосущной Гармонии и снова, как и вчера, переживал некое глубинное «расправление плеч» — расправление, высвобождение и отпущение всего моего внутреннего существа.

И чем глубже становилось это отпущение, тем более ясно я видел, насколько это моё внутреннее существо было сжато и деформировано. Вся «плоть» этого существа, все его «структуры» — если вообще можно их так обозначить — были серьёзно деформированы. Возникло чувство глубокой печали, подобное тому, какое бывает, когда видишь человека с прекрасными чертами лица, глубоким взглядом, исполненным глубины и смысла, но при этом инвалида.

Почему же так — задумался я, и перед внутренним взором начала разворачиваться картина существующего положения дел.

Когда человек рождается, у него кроме этого внутреннего существа ничего другого вообще нет. Он живёт именно в этой самой свободе, чистоте и гармонии внутреннего мира. Но общество, в которое он пришёл, живёт в другом пространственно-временном континууме, и чтобы человеку быть адекватным этому обществу, необходимо существо, соответствующее этому континууму. И вот общество создаёт человеку внешнее существо - личность, которая постепенно вытесняет существо внутреннее.

Почему же так — возникал во мне вопрос — зачем вытеснять то, что по сути своей есть блаженство и гармония?

А потому, — начинал я видеть, — что, во-первых, это внутреннее существо с точки зрения всего устройства социума - совершенно бесполезно. Оно не может «пробивать себе дорогу» в обществе, становиться «значительной личностью», «приобретать вес» в обществе и вообще не способно «стать человеком» - в привычном нам понимании этого слова. А во-вторых, это внутреннее существо, если как можно быстрее не задвинуть подальше - так, чтобы ни слуху, ни духу его не было - несёт реальную опасность для всего этого внешнего мира.

Эта опасность заключается в том, что внутреннее существо самой своей природой практически полностью обесценивает все самые значимые для внешнего мира вещи - положение в обществе, карьера, крутые развлечения, обладание материальными ценностями и т.д. А главное - и самое опасное - оно делает человека энергетически независимым, поскольку даёт человеку энергию ПРОСТО ТАК, без каких-либо условий и ограничений.

В социуме основной источник энергии - социальные структуры. Чем они крупнее, тем энергетичнее. Социальная структура - это большая группа людей, объединённых какой-то социальной идеей (скажем, идеей управления, образования, производства, финансирования и т.д.). С точки зрения энергетики, каждая социальная структура - это энергетическая цепь. Как только человек включается в эту структуру, он начинает получать энергию. Чем более высокое положение он в этой структуре занимает, тем больше у него энергии.

^{Лесная река. Фото автора}

Причём недобрая изощрённость этого пространственно-временного континуума такова, что даже если человек полностью принимает все его правила, честно трудится в какой-либо социальной структуре, отдавая всего себя этой структуре, всё равно он не получает энергию непосредственно, как в случае внутреннего мира, а лишь в «закристаллизованном виде» - в виде денег. И совсем не факт, что человек сумеет обратить эти деньги в энергию, то есть потратить их с пользой для своего здоровья - как телесного, так и психического. Более того, как показывает практика, человек в основном тратит деньги совсем на обратное, а именно на разрушение своего здоровья. И не только своего, но и окружающих, а также и на разрушение здоровья всего общества, природы и в конечном итоге - всей планеты.

В случае же внутреннего мира, человеку совершенно не нужно стремиться в гущу общества, делать карьеру, занимать высокое положение, а потом в поте лица его удерживать. Достаточно просто сесть на берегу озера - и вся полнота жизни, со всем бесконечным разнообразием её красок, звуков, гармоний и смыслов, становится ему доступной.

Как же происходит подавление этой самой существенной нашей части — возникал из самой глубины моего существа вопрос — той части, которая связывает нас с лучезарной беспредельностью Внутренней Вселенной. Какие же такие страшные методы разработали силы, создавшие этот больной пространственно-временной континуум, в котором пребывает сейчас человечество?

Я ожидал увидеть нечто грандиозное, но всё оказалось до смешного просто. Никаких специальных методов вообще не существует! Всё гораздо проще — наше внутреннее существо вытесняется из сферы сознания методом простого игнорирования.

Ребёнка учат понимать слава, потом их говорить, читать, писать, его учат наименовывать предметы, учат различным полезным и нужным действиям и многому-многому другому. Но его ни в какой форме не учат обращать внимание на свой внутренний мир, воспринимать этот мир как таковой, пребывать в нём и возвращаться из него обратно в мир внешний. Нас не учат тому, что это наше внутреннее существо требует не меньшей заботы и гигиены, нежели существо внешнее. Нас не учат понимать мир внутренний, перемещаться в нём, общаться с ним и его бесконечно разнообразным содержанием. Нас не учат познавать его так же, как мир внешний.

Вот так просто, без каких-либо специальных ухищрений, без усилий, легко и непринуждённо, человек лишается своей жизнедательной основы, того, что может восполнять любые потери и исцелять любые болезни. Я видел, что это, пожалуй, самая существенная причина духовной и душевной деградации человечества. Я видел, что все мы просто-напросто калеки в плане своего внутреннего существа, а многие — почти мертвецы. И если мы не найдём путей исцеления этой части себя, мы никогда не обретём гармонии — ни внутренней, ни внешней.

...Тихий всплеск на озере вернул меня из состояния внутреннего созерцания, и я посмотрел на озеро. Оно было совершенно тёмным. Луна ещё не взошла, но её ореол уже был виден над верхушками деревьев с восточной стороны. Костёр почти погас, но от него шло тепло. Я с удивлением наблюдал, как моё тело впитывало это совсем небольшое тепло и вполне согревалось им. Я чувствовал себя каким-то неведомым образом совключённым с костром, и он согревал меня наподобие грелки. Во всём теле был уют, и никакая часть моего тела не затекла, хотя я давно не менял положения. Воздух вокруг был свеж, и дышать им было очень приятно.

Вокруг было совершенно тихо. Глубочайший покой осени царил в лесу, а небесная высь, исполненная россыпями звёзд, благословляла этот покой и расширяла его до беспредельности. Великое Безмолвие, являющееся причиной всех звучаний во Вселенной, было разлито в пространстве, и природа внимала этому Безмолвию, блаженствуя в нём и насыщаясь им.

Показалась луна. Она была почти полной. Её свет разлился вокруг, и озеро стало подобно огромному зеркалу, в котором отражается луна. Хотя с её появлением зеркальность озера сразу нарушилось, — я заметил два-три тихих всплеска в разных местах, отчего в них пошли завораживающие круги.

Тут же в лесу раздались какие-то неопределённые звуки. Похоже, что свет луны внёс некоторое оживление в лесной покой, но совсем ненадолго — тишина воцарилась вновь.

Я с благоговейной осторожностью встал и пошёл в палатку. Тепло не покидало меня и когда я отошёл от костра, и когда я залез в спальник, где поначалу всегда довольно прохладно. Я чувствовал это удивительное тепло, идущее изнутри. Как только я лёг и почувствовал всё своё тело, то ощутил еле заметную вибрацию в области середины груди — там, где накануне был центр напряжения. Небольшой озноб прошёл по спине — неужели снова предстоит нечто болезненное?

Я начал беспокойно вспоминать всё, что было, пытаться какого подготовиться, настроиться, но вдруг почувствовал ту самую блаженную вибрацию, которая пришла вместе с воспоминанием о детстве. Я снова увидел свой подоконник с цветами и погрузился в то сказочное детское состояние, но при этом чувствовал, что лежу в палатке и засыпаю.

Вдруг я ощутил, что я лежу и засыпаю не в своей палатке, а на берегу озера, в каком-то другом месте... Это было очень хорошее место, очень родное и знакомое, но вспомнить его не мог, поскольку сон уводил меня всё глубже и глубже в мягкую гармонию внутренних пространств.

г.Нижний Новгород

(Продолжение следует)