Дельфис

Многочисленные концепции, касающиеся сущности, причин возникновения и условий развития биологических форм материи, едины в одном отношении, что сводят оценку результатов эволюции прежде всего к оценке степени выживаемости организмов. Именно в таком смысле организмы, наделенные разумом, квалифицируются на высшие формы известной нам живой материи. При этом принципиально противоположными могут показаться «эгоистические» и «неэгоистические» концепции развития биосферы. Согласно первым, повышение выживаемости одних организмов достигается в ходе конкурентной борьбы с другими организмами; согласно вторым, не конкуренция, а взаимопомощь представителей одной популяции или одного вида обеспечивает повышение выживаемости и процветания целого вида. Однако качественного различия между перечисленными концепциями нет, так как уровень «альтруистичности» в них определяется в конечном счете лишь величиной того круга, в границах которого члены вида воспринимают друг друга как «своих», поддерживая и каждого, и всю общность, но за пределами все равно находятся «чужие», и они либо безразличны к представителям этой общности, либо оказываются их конкурентами.

Принципиально иной — «альтруистический» — подход к объяснению причин возникновения биосферы и разумных форм жизни во вселенной был предложен автором еще в конце 80-х годов на основании разработанного им понятийного аппарата системологии¹ и с учетом положений ряда современных физических концепций. Согласно им антиэнтропийные (упорядочивающие) процессы столь же неизбежны в материальном мире, как и энтропийный (хаотизирующие). Несмотря на то, что рост энтропии ведет к увеличению дезорганизованности природных образований и к понижению уровня их целостности, существование антиэнтропийных механизмов обеспечивает возрастание структурированности и возникновение целостностей все более и более высокого порядка. Эти целостности приобретают способность противостоять энтропийным воздействиям прежде всего за счет своей высокой внутренней организованности, а не путем разрушения порядка в других системах.

Каждый элемент и каждая подсистема любого объекта представляет собой опять же систему, но уже другого порядка — более глубокого яруса. Свойства этой системы становятся внутренними условиями существования вполне определенных незыблемых качеств данного объекта как целого образования. С этой точки зрения элемент и подсистема являются носителями конкретных функций по поддержанию инвариантных (независимых) свойств всей системы.

^{Рисунок С.Турий}

Необходимо признать, в соответствии с принципом иерархического устройства и с системных позиций, что сам изучаемый объект тоже должен рассматриваться как носитель определенной функции, то есть как элемент системы более высокого яруса — надсистемы. Он служит средством поддержания неменяющихся свойств своей надсистемы, то есть элемента системы ещё более высокого яруса — над-надсистемы и т.д. Следовательно, элементы одной системы не являются антагонистами. Они дополняют друг друга как органы одного организма и создают условия для функционирования системы на следующем, более высоком ярусе.

С позиций системологии все виды взаимодействий в природе материальны, то есть в конечном счете основаны на обмене либо некими одиночными «корпускулами» того или иного глубинного яруса, либо их непрерывными потоками. Одни потоки — замкнутые и удерживают элементы внутри системы, другие — втекающие в систему и истекающие из неё, обеспечивают «диалог» систем в надсистеме. При большем соответствии свойств системы её функции в надсистеме, безусловно, возрастает согласованность качества и количества втекающих, истекающих и замкнутых потоков системы. Внешние факторы, приводящие к изменению взаимодействия системы с другими системами в надсистеме, способствуют в той или иной степени рассогласованности потоков. Возникают «заторы» и «растекания» в каналах взаимодействий, и, следовательно, понижается уровень системности.

Для снятия противоречия должно восстановиться соответствие свойств системы новым необходимым взаимодействиям. Это чревато изменением определенных свойств, для чего бывает нужна не только модификация схем взаимодействий и отношений между элементами системы, но и возникновение нового элемента в узле противоречий. Он призван содействовать ликвидации рассогласованности потоков взаимодействий — «рассасыванию заторов». Так новый элемент возникает в ответ на запрос надсистемы. Он может формироваться только благодаря тому, что уже существующие элементы остаются способными поддерживать (хотя и не на самом высоком уровне) несколько изменившиеся функциональные свойства системы в надсистеме. По мере становления нового элемента происходит докорректировка распределения функций между остальными элементами и подстройка свойств этих элементов. В результате, уровень системности снова приближается к высшему из приемлемых значений.

Чтобы понять природу интересующей нас системы, необходимо раскрыть её место и связи с остальными системами надсистемы, понять тем самым её функцию в надсистеме, то есть роль и долю участия в поддержании сущностных качеств надсистемы. Следует осознать, какими инвариантными свойствами должна характеризоваться система, чтобы быть способной выполнять свою функцию.

Если запрос системы сохраняется в течение достаточно длительного времени, то степень согласованности функциональных, материальных и структурных параметров её нарастает, значит увеличивается уровень системности на все большем числе ярусов, свойства оказываются более инвариантными, всеохватными. А потому причины и условия своеобразия системы и формы его проявления становятся все более зависящими от её внутреннего устройства. Можно утверждать: чем выше уровень системности объекта, тем выше степень сформированности его сущности.

Итак, если мы хотим системно, диалектически подойти к познанию системы, мы должны иметь хотя бы гипотезу относительно того, элементом какой надсистемы является данная система, какова функция этой надсистемы, на каком этапе возникли наличные её функции и свойства. Встаёт вопрос: если система в надсистеме рождается согласно запросам на новые функции, которые должны выполняться новыми компонентами надсистемы, то последняя должна как-то «знать» перечень конечных функциональных свойств зарождающейся системы и контролировать, чтобы реальные данные формирующейся системы всё более приближались к требуемым. Не означает ли это, что у надсистемы есть предустановленная цель? Может и не означать. Понимание любых видов взаимодействий как форм организации обменных потоков, а противоречий — как возникновения узлов рассогласования этих потоков не нуждается в отождествлении теологичности с целеполаганием и представляет собой лишь попытку раскрытия механизмов протекания упорядочивающих, антиэнтропийных, процессов.

Для того, чтобы в рамках существующей научной парадигмы получить представление о назначении человечества, необходимо понять роль и иных форм биофизической жизни, увидеть связь между свойствами представителей различных видов и их функциями в биосфере. Иными словами, следует предпринять максимально крупномасштабное теоретическое исследование системы живых земных форм в их развитии. А начинать надо с выяснения того, какова функция биосферы в надсистеме — планете Земля. И если будет найден хотя бы гипотетический ответ, можно рассмотреть причины и этапы усложнения биосферы, включая появление разума.

Последовательно применяя разработанный автором системологический подход к обширному эмпирическому материалу, почерпнутому из естественно-научных дисциплин, можно, во-первых, проследить в определённой мере эволюцию биосферы Земли. Выделяются в качестве закономерных этапов — остывание раскалённой массы земного шара, формирование первичной атмосферы, возникновение океанов, зарождение органической жизни, сначала именно в них, а затем постепенное распространение жизни на сушу, развитие специфических её форм. Во-вторых, можно системно обосновать появление разнообразных форм жизни, выполняющих конкретные функции в системе, преемственность, совместное осуществление конечной общей функции по отношению к планете Земля. В-третьих, и это самое важное, удается понять основополагающий принцип: все формы органической жизни не конкурируют, а взаимодействуют между собой и обеспечивают тем самым (как органы в организме) устойчивость своей надсистемы — Земли, находящейся во Вселенной под периодическим, а часто деструктивным воздействием внешних факторов. И любой вид растений и животных появляется не потому, что выжил благодаря подавлению конкурентов, а потому, что возник и развился в ответ на запрос того или иного узла взаимодействия организмов уже существующей биосферы. Отсюда следует, что выживаемость обеспечивается не за счёт способности к победе в конкурентном соревновании, а за счёт соответствия своему альтруистическому предназначению выполнять запрос надсистемы. В частности, становится очевидным, что не столько степь нужна травоядным, сколько травоядные необходимы степи как вспомогательные органы для осуществления основных функций растительных степных покровов — уменьшения внешних неблагоприятных воздействий на Землю². Этим снимаются различные противоречия, обязанные идее борьбы за существование.

Чем активнее, а значит более гибкой и сложной оказывается биосфера, тем больше возникает основных и вспомогательных функций, так или иначе связанных между собой. Это и жестоко закреплённые, и вероятные связи (каждое актуальное появление запроса на одну функцию часто приводит к появлению необходимости во вполне определенной другой функции). Условимся такие совокупности связанных функций называть функциональными скоплениями.

Когда в ответ на функциональные запросы в биосфере возникают специализированные виды организмов, тогда эффективность их реакции на наличие функциональных скоплений будет повышаться и, следовательно, запрос будет вполне удовлетворяться, если начнут возникать соответствующие скопления организмов из представителей нужных видов. Степень компактности организмов в скоплении может быть различна: либо это простое пространственное сближение, либо контакты, либо симбиозы, либо, наконец, превращение ряда однофункциональных организмов в органы нового многофункционального организма, более высокой степени сложности. В последнем случае уже внутри него самого появляются вспомогательные органы «коллективного пользования». Они обслуживают одинаковые запросы органов в многофункциональном организме (например, органы кровообращения). По-видимому, именно наличием органов «коллективного пользования» отличается многофункциональный организм от простого симбиоза.

Появление дополнительной функции в функциональном скоплении может привести к развитию добавочного органа. При достаточном разнообразии уже существующих органов происходит согласование взаимодействий определённых органов — формируется вспомогательный орган «коллективного пользования» для передачи управляющих сигналов. Результатом запроса органов многофункционального организма на появление общего для них координирующего надоргана является нарождение в нём и совершенствование того, что мы именуем нервной системой и мозгом. Этот надорган осуществляет свои функции лишь при наличии ряда условий. Он должен быть чувствителен к воздействию со стороны всех органов для обладания информацией об их текущем состоянии; обязан содержать образы множества их нормальных состояний; значит, способен обнаруживать случаи, когда состояние того или другого органа выходит за границы нормы; необходимы и каналы обратного влияния на органы для перевода их в то или иное обычное состояние, и умение согласовывать требуемую комбинацию естественных состояний группы органов с определённой структурой взаимодействия между ними. Таким образом, прежде чем организм окажется подготовленным к реализации определенной функции по отношению к внешней действительности, его надорган должен быть способен (по отношению к своей «внутренней действительности») реализовать три главные функции: отражение, соразмерение и управление.

Первая функция связана с потребностью выработать отражение нормального и текущего состояний организма и любого органа, участка внешней среды, где находится организм, а также типичного состояния этого локуса в целом. (Локус в данном контексте — суммарная область внешнефункциональных контактов организма со средой). Вторая функция обусловлена необходимостью соразмерить все эти отражения, чтобы, прежде всего, определить, не отклоняется ли в чем-либо текущее состояние внешней среды от нормального для локуса, и если да, то скоординировать взаимодействие органов для эффективного влияния на рассогласованное место локуса, приведя его в нормальное, гармоничное состояние. Третья функция — управление — осуществляется после того, как выполнен этап соразмерения информации о текущих и нормальных состояниях органов всего организма, а также локуса внешней среды.

Подсистемы и органы любого организма, как и представители некоторого вида биосферы (во всей системе видов), развиваются для осуществления не только внешних, но и внутренних функций. Любой организм нуждается в материале и энергии, которые он может черпать только во внешней среде. И такое его взаимодействие со средой оказывается запросом энтропийным, снижающим степень системности биосферы. А она только из-за того остается упорядоченной и способной выполнять свою антиэнтропийную внешнюю функцию по отношению к Земле, что энтропийные следствия удовлетворения внутрифункциональных потребностей организмов составляют лишь небольшую долю по сравнению с антиэнтропийными следствиями внешнефункциональных взаимодействий органической природы с косным миром.

Неупорядоченность, вносимая организмом в биосферу, некоторым оптимальным образом распределяется между всеми органами: сводятся к минимуму энтропийные затраты организма и обеспечивается необходимый уровень функциональной активности каждого органа с учетом надёжности его работы. Всякое отклонение от оптимума приводит к уменьшению активности организма (как системы с определенными внешними функциями) и, соответственно, к снижению способности организма противодействовать развитию энтропийных процессов в биосфере. И хотя организм как целое, каждый его орган, в том числе и надорган, своей активностью приводят к тем или иным хаотизирующим воздействиям на биосферу, тем не менее эти отрицательные воздействия многократно «окупаются» снижением энтропийности биосферы через реализацию организмом его внешних функций.

Обратим внимание на то, что антиэнтропийные возможности биосферы препятствуют её распаду, возрастают по мере появления новых многофункциональных биологических видов со вспомогательными функциями для более гибкого и тонкого поддержания внешнефункциональных способностей уже сложившихся видов, а также для целесообразного распределения функций между видами. В результате происходит усложнение сети межвидовых связей и взаимодействий, возникновение новых вспомогательных функций и рост запросов на более сложные виды для осуществления этих функций. Так раскрывается довольно прозрачное подобие между процессами усложнения организмов и процессами усложнения биосферы в целом: биосфера предстает как «всеприродный организм», а развившиеся и взаимодействующие в ней виды — как его органы.

На такую аналогию обращали внимание учёные с древних времён — представители средневекового философского учения психазма, русского этического течения «нестяжателей», русские философы-космисты. И если учесть наше понятие локуса как области внешнефункциональных контактов организма со средой, то отличие какого-либо конкретного организма от биосферы в целом выражается, прежде всего, в величине локуса. Единичный организм реализует свои внешние антиэнтропийные функции по отношению к минимальному локусу на некотором участке внешней среды, вид — по отношению ко всем участкам среды определённого типа, а локусом биосферы оказывается, по крайней мере, вся планета Земля. Если сравнивать организмы по степени их сложности и многофункциональности, то самым сложным окажется сама биосфера как функциональная целостность. Но поскольку возрастание многофункциональности и сложности организма приводит к увеличению потребности в появлении особого координирующего и управляющего органа — надоргана (который в теле всех высших животных формируется на субстрате мозга), то естественно попытаться найти аналог надоргана и во всеприродном организме. Искать его следует среди органов биосферы, то есть среди биологических видов.

Особый биологический вид, который мог бы быть надорганом биосферы, должен выполнять три уже рассмотренные функции (отражение, соразмерение, управление) в их основной (внешней) и вспомогательной (внутренней) разновидности. Зададимся вопросом: представители какого биологического вида обладают наиболее ярко проявляющимся отражением внешней действительности в своём надоргане? Кто имеет способности соразмерения полученных отражений, чтобы соотносить их между собой, формировать новые отражения из уже имеющихся, в том числе и отражения того, что ещё не наблюдалось и является лишь предстоящим состоянием внешней среды? Кому по силам наиболее разнообразные способы воздействия на внешнюю среду, в том числе — на биосферу, в частности, для снижения в ней энтропийных процессов? Ясно, что претендентом на функцию надоргана по отношению к биосфере может быть только ЧЕЛОВЕЧЕСТВО как биологический вид. И точно так же, как запросы на мозг в теле животных должны были возникнуть сравнительно поздно, когда они понадобились природе и появились наиболее сложные организмы с разнообразными внешними и внутренними функциями, так и запросы на человечество могли возникнуть лишь после того, как всеприродный организм стал представлять собой «тело» с многообразными, многофункциональными взаимодействующими видами-органами. Поэтому, зная функции надоргана в организме высших животных, можно теперь на правах гипотезы сформулировать функции человечества как надоргана во всеприродном биосферном организме.

Человечество должно осуществлять следующие функции: 1) отражение в форме познавательной деятельности; 2) соразмерение в простейшей разновидности — в форме логической деятельности, а в высшей разновидности — в форме выявления степени меры, гармоничности, красоты в отражаемых явлениях; 3) управление — в форме либо непосредственного контакта с внешней средой, как путем прямого физического, так и прямого психического влияния на биосферу (хотя современное цивилизованное человечество почти утратило навыки и способности прямого воздействия), либо через технических посредников, например через машины. И чтобы представители рода человеческого были подготовлены к участию в осуществлении перечисленных трёх основных функций, человеческие коллективы — народности, нации, государства — должны развивать науку, искусство и технику, если понимать под последней не только механику, химию, электронику и т. д., но и приёмы прямого позитивного психического воздействия людей на внешнюю природу.

Пока планета подвергается только неизмененным периодическим энтропийным воздействиям, каждый биологический вид флоры и фауны, коррелируя с определенным локусом внешней среды, способен оказывать антиэнтропийное влияние на этот локус, гармонизировать его в случае выхода характеристик за границы нормы на основе механизмов, выработанных и воспроизводимых в опыте поколений. Виды, осуществляющие по отношению к биосфере вспомогательные функции, обеспечивают координацию взаимодействия всех видов в сложившейся структуре взаимодействий. Тогда биосфера как всеприродный организм работает в слаженном «автоматизированном» режиме.

Если какой-либо из параметров дисгармонирующего воздействия все-таки изменяется, но настолько плавно, что система биологических видов успевает скорректировать свои адаптационные параметры, то биосфера в той или иной степени перестраивается благодаря ЭВОЛЮЦИИ, ДИВЕРГЕНЦИИ и КОНВЕРГЕНЦИИ³ биологических видов. Перестройки оказываются заметными лишь через большие интервалы времени. Для ряда непосредственно следующих друг за другом поколений биосфера практически остаётся неизменной. И только если изменение какого-либо энтропийного фактора (или группы факторов) временно наступает или отступает со скоростью, необходимой для переадаптации в системе видов, то традиционные механизмы функционирования биосферы могут оказаться нарушенными. Наступит дисгармонизация в планетарном масштабе.

Именно с учетом принципиальной возможности такой катастрофы (как следствия апериодического энтропийного космического воздействия) можно понять потенциальное предназначение РАЗУМА человека на фоне проявления «разумности» других биологических видов. Только развивая познавательные (отражательные) возможности, можно предвидеть время и характер нестандартных воздействий на Землю, грозящих ей катастрофическими последствиями. Надорган может осуществлять и управляющее воздействие на биосферу, найдя в её организме звено, возбуждение которого не требует больших материальных и энергетических затрат, но обеспечивает объединение биологических видов во временную уникальную схему взаимодействия. Отлаженная за миллиарды лет всеземная гармония тогда окажется спасённой.

^{Рисунок С.Турий}

Установив функциональное подобие между мозгом (как надорганом в организме животного) и человечеством (как надорганом во всеприродном организме — биосфере), остановимся и на их различиях. Эффективную работу уже сложившихся биосферных механизмов предотвращения энтропийных возмущений вполне обеспечивает любой вид животных. Их мозг в основном лишь воспроизводит «автоматизированные» программы управления, сформированные определённым локусом биосферы. Но, если человечество должно предотвращать энтропийные последствия, возникающие от апериодических, зачастую нестандартных космических возмущений, то соответствующие программы управляющих воздействий на биосферу должны создаваться творчески, на основании обстоятельств, с которыми нередко этот надорган встречается впервые. А это может быть реализовано только на базе обширных знаний о законах биосферы, благодаря прогнозирующим способностям надоргана и присущему ему чувству меры: и меры отклонения биосферы от гармоничного состояния, и меры необходимых управляющих воздействий на неё для выведения в должное равновесное состояние. По-видимому, именно способность принимать творческие решения есть одно из основных отличий человечества как надоргана биосферы от надоргана животных любого из существующих видов.

Итак, мы выявили из системологических положений причины появления и функции различных форм органической жизни и сформулировали на основе этого главнейшие функции человечества, без которого живая природа Земли на высших стадиях своего биологического развития не могла бы существовать. Мы установили, в частности, что только человечество должно было (для поддержания гармоничного состояния биосферы при нестандартных энтропийных воздействий на неё) развивать и использовать механизмы творческого управления состоянием биосферы. И мы обязаны теперь снова вспомнить: каждый орган в теле, каждый вид животных в биосфере и, следовательно, человечество как биологический вид для поддержания своей внешнефункциональной активности, связанной с предотвращением энтропийных процессов в биосфере, не может быть сам источником энтропии, иначе говоря, разрушителем. Он не обесценивает результатов своего антиэнтропийного воздействия, так как они во много раз перекрывают негативные последствия существования биологического вида. Поэтому, если в отношении животных, поведение которых строится на основе воспроизводимых программ, этот баланс сохраняется автоматически, то человечество, наделённое способностью к творчеству и свободой, при поиске способов воздействия на природу может в качестве критерия эффективности воздействия выбирать не только уровень гармонизации биосферы, но и уровень собственной функциональной активности — по этому пути пошло развитие нашей техногенной цивилизации, и именно это явилось причиной появления и возрастания современного экологического кризиса. А так как развитие природы с человечеством идёт по столь гибельному пути, то очевидно, что выход из сложившейся ситуации возможен лишь при условии, если представители технологической цивилизации сумеют осознать исходную причину своего появления — например, как надоргана биосферы, и будут строить свою деятельность в соответствии с его первичной функцией. И такое осознание должно утверждаться наукой, системой образования и воспитания, а также искусством и средствами массовой информации.

Теперь, когда развеялся миф о неисчерпаемости земных ресурсов, когда разрабатываются и даже реализуются проекты технической помощи природе в её усилиях избавиться от вредоносных последствий нещадной эксплуатации, даже в этих условиях мало что изменилось в главном — в понимании места человека в биосфере, функции его разума по отношению к иным проявлениям разумной и «доразумной» жизни. По-прежнему остаётся в силе убеждение, что «все для человека», что эволюция форм жизни обеспечивается непрерывной «борьбой за существование», ибо с момента своего рождения почти каждое существо сталкивается с дефицитом пищи, и право на жизнь имеет лишь тот, кто победил в конкурентной борьбе. Конечно, без размножения, питания, дыхания органическая жизнь, биосфера не могли бы развиться. Но все это — аспекты внутрифункциональные. Главное — понимание законов эволюции разума как необходимого этапа развития естественных механизмов защиты, уже достигнутой гармонии и условий дальнейшей гармонизации биосферы.

Рассмотрим, на каком уровне эволюции разума достаточно полно осознаётся его ведущая роль, без чего человечество не способно правильно оценить собственное место в биосфере и выработать надлежащую форму взаимодействия с природой. Обратим внимание поэтому на особенности современных наук. Каждая возникает как следствие потребности изучить определенный класс объектов, понять их сущность, получить о них истинные знания. В процессе деятельности ученый с помощью органов чувств, чаще вооруженный техническими усилителями, стремится добыть достоверные сведения. Однако снижение достоверности возможно из-за неконтролируемого перенесения некоторых свойств самого ученого как субъекта исследования на объект исследования. Поэтому со времен, когда наука стала противопоставлять себя теологии и философии, независимое выявление свойств изучаемого объекта несколькими исследовательскими группами стало рассматриваться как одно из приоритетных средств исключения субъективных факторов. И одним из важнейших методологических положений для всех наук было и остается необходимость строгого различия позиций субъекта и объекта исследования. Исследователь должен так абстрагироваться от изучаемого объекта, чтобы, «подглядывая» за его состояниями и свойствами, за его взаимодействиями с другими объектами и средой, самому никак не повлиять и даже не бросить «тени» на наблюдаемые явления.

По мере наращивания научных знаний всё реальнее открывается возможность связать их в новую целостную картину мироздания вместо известных — мифологических, теологических, созерцательно-философских доктрин, при этом логичность рассуждений остается необходимым условием их эффективности, хотя и явно недостаточным. Но существует ли какая-либо форма «надлогичного» соотнесения знаний?

Положительный ответ на этот вопрос дают даже математики, наиболее тщательно следящие именно за правильностью рассуждений при обосновании истинности своих выводов. Так, если какое-либо заключение при доказательстве теоремы сделано независимо несколькими авторами, то всё равно есть возможность определить, какое из предложенных доказательств получит у специалистов наивысшую оценку, хотя по критерию истинности эти доказательства равноценны. Лучшим доказательством будет считаться наиболее красивое из них, и в понимании красоты у математиков не будет больших разногласий, несмотря на то, что формального, «строгого» определения красоты в полной мере никто сформулировать не сможет⁴. Объясняется это тем, что такая «надлогическая», эстетическая правильность соотнесения знаний, когда они представляют собой не просто достоверности, а истины и, следовательно, отражают сущность стоящих за ними явлений и фрагментов нашей реальности, опирается не только на уже осознанные, отрефлексированные представления о законах природы, но и на опыт врождённый, а также приобретённый, но хранящийся в подсознании.

Но даже если в качестве исходного знания выступают объективные научные истины, а критерием правильности используется чувство красоты, то успешное протекание познавательного процесса отнюдь не гарантировано, ибо исходные знания и навыки объективного научного сопоставления требуют, чтобы исследователь старался поставить себя в позицию лишь наблюдателя, то есть в его поле зрения не должен попасть он сам. В данном же случае, поскольку речь идет о целостной картине мира, одним из компонентов которого является и наблюдатель, сопоставление только объективных истин принципиально оказывается «обессубъеченным», и тогда наше знание о мире остается ущербным. Чтобы избежать этого, субъект должен подняться до уровня второй абстракции: суметь абстрагироваться не только от объекта, но и от самого себя(!), раздвоить свое «Я»: оставить одно из них в позиции бесстрастного постороннего наблюдателя, а другое, со всеми его страстями, включить в формируемую картину мира и мысленно наблюдать не только за взаимодействиями объектов и явлений реальности, но и за поведением субъекта в этой реальности, за мотивами, средствами и результатами собственной деятельности. Лишь тогда субъект сможет увидеть функциональную взаимосогласованность всех звеньев природы, понять роль биосферы по отношению к планете, раскрыть гармоничную обусловленность свойств частей и целого, оценить свое поведение в границах этого целого, обнаружить случаи нарушения гармонии биосферы ради удовлетворения лишь собственных внутрифункциональных запросов, становящихся самоцелью существования людей. В конечном счете, он должен почувствовать особое отношение к окружающему миру — желание содействовать поддержанию и даже преумножению красоты мира, то есть воспринять это как свое предназначение, как единственное условие оправдания своей жизни и удовлетворенности ею. И это особое отношение к внешней действительности, к живой и косной природе, наверное, и есть добро.

Таким образом, когда научные истины становятся материалом для осмысления и субъект способен одновременно быть и сторонним наблюдателем, и одним из компонентов этого мира, выявляя взаимоотношения истин через правила логики и чувство красоты, то в результате осмысления и чувствования рождается добро — особое отношение субъекта к миру, воспринятому как гармоничная целостность.

И мы приходим к утверждению функции разума в биосфере: истина соотносима с научной деятельностью; красота, являясь мерой правильности процесса мыслительной деятельности, сопряжена с искусством; добро — с управляющей функцией человеческого разума, ибо именно добро включается в механизм взаимосвязи компонентов биосферы для того, чтобы субъект мог содействовать поддержанию её оптимальных режимов. При этом важно многообразие критериев различных аспектов красоты, без чего даже очень большой массив выявленных истин не может быть синтезирован в целостную картину развивающегося мира. Но такое единство многообразия возможно лишь при условии, что принимается во внимание познавательный и эмоциональный опыт всех народов Земли. Если же достойным внимания будет объявлен опыт либо отдельного народа, либо определённого культурного ареала, например европейского или азиатского, то человечество не сможет подняться до осознания своего предназначения в земной биосфере и вообще в Космосе. Оно будет продолжать строить линию поведения, принимая лишь свои внутренние функции за истинный смысл существования, и тем самым ускорит скатывание всей природы (вместе с собой) в пропасть экологической катастрофы.

Подобно тому как биологические виды представляют собой органы биосферного организма и человечество в качестве надоргана является лишь одним из этих органов, такие формы человеческих коллективов, как страны, государства и, особенно, нации, народы и народности, также должны (при нормальном состоянии биосферы) взаимодействовать как органы образуемого ими организма — человечества в целом. Тем самым они будут содействовать поддержанию этого нормального состояния и тому, чтобы биосфера усиливала свою антиэнтропийную функцию по отношению к планете. Лишь данное планетарное понимание функции человечества может быть положено в основу стратегии развития, например, международных отношений. С одной стороны, начинает исчезать сама возможность появления идеи антагонизма национальных и государственных интересов или идеи нетерпимости представителями каждой нации к особенностям иных наций с их интересами, языком, культурой и т. д. Но, с другой стороны, будет осознана и бесперспективность действий, направленных на стирание национального своеобразия и на формирование людей особого типа — «усредненного землянина», ибо это означало бы попытку построения такого организма, который, будучи призван выполнять чрезвычайно сложную и ответственную функцию, представлял бы собой просто большую колонию составных частей, однотипных по свойствам и функциям. Последовательный анализ проблемы развития разума и гуманизации международных отношений с позиций системологии позволяет на новых основаниях переосмыслить духовные озарения русских философов-космистов.

И последнее замечание. Если зарождение биологической жизни и её усложнение до этапов появления различных градаций разумных форм, включая человеческую, протекало на Земле в силу объективной необходимости, то почему органическая жизнь и соответствующий ей разум не представлены в современную эпоху на сравнительно близких к нам планетах, в чем-то подобных нашей, — Марсе, Венере? Обратим внимание на то, что любое космическое тело или система есть лишь часть, орган некоторой надсистемы; сама же надсистема является, в свою очередь, органом над-надсистемы и т.д. Тогда у каждого космического тела в границах целого имеется свое специфическое предназначение, своя особая функция. Так, Земля по уникальности сочетаний параметров орбиты (например, по её размерам) в сравнении с орбитами всех других планет и астероидов существенно выделяется среди космических тел Солнечной системы⁵. Это логично истолковать как проявление специфичности функции Земли в ближайшем Космосе, приводящей в настоящую эпоху к особому этапу антропоморфизма. В соответствии с запросом на эту функцию, пока в полной мере нам не ясную, поддержание динамической (и другой) устойчивости именно земного шара с помощью биосферы и далее ноосферы (по терминологии В.И.Вернадского) оказалось совершенно неизбежным. Так что тем более «не навредить», не нарушить, сохранить свой «дом» — ближайшая цель всего земного человечества.