Дельфис

Институт востоковедения Российской Академии наук (ИВ РАН) — один из старейших научных центров, курирующий 96 организаций страны в области востоковедения. Вес его за рубежом велик. В настоящее время в институте работают около 500 специалистов. Только в 2007 году ими было опубликовано 88 монографий, научных сборников и учебных пособий, подготовлено к изданию 60 книг, проведено более 30 конференций. В 2008 году институту исполняется 190 лет. Дата не юбилейная, но знаменательная и значимая в жизни этого весьма неординарного сообщества учёных, составляющих одну большую семью. В ней, как и везде на Востоке, очень чтят традиции. Здесь знания передаются от старших к младшим. Ведь в некоторых областях исследований существуют всего по 2–3 специалиста на всю страну и даже на весь мир. Востоковедами не становятся случайно, а идут в эту профессию по какому-то внутреннему наитию. И овладение ею всегда связано с глубоким изучением языка, погружением в культуру того или иного восточного народа. Такой человек изменяется сам. Он становится неким посланником того народа, той культуры, которую выбрал.

^{Р.Б.Рыбаков}

— Вот такая атмосфера и объединяет сотрудников института в одну семью, — говорит его учёный секретарь, автор книг о мусульманах Северного Кавказа — Надежда Михайловна Емельянова. — У нас все знают друг друга, к молодёжи относятся, как к своим детям. Все люди в институте очень интересные, и им интересно общаться друг с другом. В дни рождения или юбилеев в отделы приходят на праздник сотрудники из других подразделений института, а также вся дирекция.

С 1994 года институт возглавляет Ростислав Борисович Рыбаков — учёный-индолог, исследователь индуизма с мировым именем, организатор и общественный деятель. В конце марта 2008 года ему исполняется 70 лет.

С Ростиславом Борисовичем нас связывает многолетняя дружба. 15 лет назад, когда только создавался журнал «Дельфис», он был одним из первых, кто протянул нашему коллективу руку. И эту поддержку мы ощущаем и по сей день. По собственному опыту знаю, что каждое общение с Рыбаковым даёт удивительный заряд жизнеутверждающих сил, хорошее настроение, желание творить и созидать. То же мне подтвердила и Надежда Михайловна:

— Обычно на заседания дирекции люди ходят без особого настроения, а у нас всё наоборот! Нам там быть приятно и интересно. Наши заседания проходят очень демократично. Мы не боимся высказывать своё мнение, спорить. Люди ходят на работу с радостью, здесь никто никого не угнетает. И это, безусловно, заслуга Ростислава Борисовича. Он — человек с харизмой и внутренне абсолютно свободен. Это очень редкое качество. Он может достойно общаться с людьми самого разного уровня. Для него всегда важен собеседник. И не имеет значения, младший ли это научный сотрудник или министр. Он им будет уделять одинаковое внимание.

Отправляясь в Институт востоковедения для беседы с Ростиславом Борисовичем, я вспомнила о днях своей молодости, когда жизнь свела меня с такой же масштабной личностью — академиком Александром Львовичем Минцем. Помимо своих научных заслуг в области создания ускорителей заряженных частиц, мощных вещательных радиостанций, противоракетных систем, отмеченных двумя Сталинскими премиями, он являлся основателем и руководителем Института радиоэлектроники АН СССР. Будучи уже на пенсии, на закате своей карьеры, он мечтал написать роман под названием «Директор». И тогда он делился со мной своим замыслом, рассказывал, что институт — это живой организм со своими коллизиями, разрешать которые приходится директору. Мне показалось, что именно эту свою работу — работу с людьми — он ценил больше всего. И потому свой первый вопрос Ростиславу Борисовичу я задала об институте, его сегодняшнем состоянии.

— Я не раз писал о том, что российское востоковедение — это национальное достояние. И я рад, что мои коллеги поддерживают те традиции, которые складывались в нашем институте на протяжении этих 190 лет назад, — сказал Рыбаков. — Ибо институт наш — это и есть российское востоковедение. Между ними можно поставить знак равенства. В России и в СНГ работают школы востоковедов, воспитанные нашим институтом. Он — явление мирового плана. Вообще-то наше востоковедение — это уникальное явление. Оно не похоже на востоковедение Германии, Англии и других стран. Наши специалисты своими исследованиями охватывают огромный географический и временной ареал, куда входят вся Азия и Северная Африка — от предыстории до сегодняшнего и будущего дня. Мы — как отдельная Академия наук. Мы работаем по трём основным направлениям: экономика, история и культура, которые разбиваются на массу поднаправлений. Книги, которые мы издаём, рассчитаны не только на узких специалистов, но и на широкую аудиторию. Мы являемся для граждан России толкователями Востока в самом широком смысле этого слова. А Восток и Россия — неразделимы. ХХI век и Восток тоже связаны крепко, так как он будет веком постевропейского и, возможно, постхристианского развития. Восток будет играть всё бо'льшую, чем в прежние века, роль. Нас можно назвать своего рода посольствами восточных стран в России, в российской культуре, причём доброжелательными посольствами, которые сближают народы и позволяют нам создавать некое стереоскопическое видение общечеловеческой истории и культуры, экономических и политических связей человечества в эпоху глобализации. Глобализация — это, в принципе, определённое соединение Востока и Запада, традиций, сегодняшнего и завтрашнего дня. Наш институт чрезвычайно активен в разрабатывании этих проблем.

— Кем вы сейчас себя больше ощущаете: организатором или учёным? Ведь ваша докторская диссертация по индуизму была очень высоко оценена индологами разных стран, в том числе и Индии. Удаётся ли совмещать научную работу с организаторской?

— Совмещать это невозможно. Я — скорее страж традиций, а не организатор и, в определённой степени, даже некая «защитная структура». Я должен ограждать наших сотрудников, чтобы они могли спокойно работать, от разных бед, которые их подстерегают. Это и финансовые проблемы, и сокращения и т.д. Я — скорее осуществляю защиту сегодняшнего дня как продолжения вчерашнего и позавчерашнего.

Что касается чисто организаторских дел, то определённым достижением считаю издание серии «Страны Востока. Век ХХ». Мы выпустили уже полтора десятка книг. По каждой изучаемой стране создаём большой том об истории, экономике и культуре — всё, что можно сказать о той или иной стране за весь ХХ век. Можно назвать и другие проекты. Так, мы стали проводить съезды востоковедов России, которые проходят раз в два года. Они прошли уже в Элисте, Казани, Петербурге, Москве, Уфе. В этом году будет в Улан-Удэ. На съездах встречаются востоковеды разных городов. Хотя время диктует организацию связей на новом технологическом уровне, но ничто не может заменить личные контакты. Каждый из этих съездов — это и смотр местной науки. Начиная с Московского съезда в 2004 году, возникла инициатива расширения аудитории и включения в работу съездов учёных СНГ. Ценно то, что инициатива исходила от представителей Казахстана, Грузии и Узбекистана, хотя мы это предвидели, но не хотели спешить. И уже на съезде в Уфе принимали участие как наблюдатели представители востоковедных кругов СНГ.

Относительно моей научной работы. Наши учёные имеют право на посещение института два раза в неделю. Остальные дни они работают в библиотеках, пишут книги и диссертации. Руководство же института такой свободы не имеет, пять дней в неделю я должен быть на своём рабочем месте, а иногда и в субботу, и в воскресенье, да ещё масса протокольных мероприятий, командировок, которые для меня — счастье, конечно. В душе я странник. Мне нравится ездить, видеть новое или то, что видел уже однажды. Видеть Восток вживую. И, естественно, всё меньше времени остаётся на работу за письменным столом. А, кроме того, есть определённый голос совести: я знаю, что у других сотрудников лежат книги в столе по нескольку лет. И рука не поднимается поставить в список публикаций свой труд. У меня есть несколько работ, которые ждут своей очереди. Я думаю, что сейчас, по прошествии стольких лет, я могу, наконец, пустить их в печать. Всё у меня впереди, в том числе и написание новых работ. А так приходится выступать в малом жанре: пишу статьи, предисловия, выступления. Иногда эссе о некоторых странах или городах, об отдельных людях, с которыми сталкивала жизнь.

— Огромная заслуга Ростислава Борисовича, — говорит Надежда Михайловна, — в том, что наш институт, несмотря на прошедшие в эти годы большие изменения в политике руководства страны в отношении науки, сохранён. Сколько учёных уехало за рубеж! У нас же остался основной кадровый состав, в том числе и люди весьма преклонного возраста, как, например, Д.С.Комиссаров, которому 101 год. Голова у него светлая, и он вполне работоспособен, хорошо информирован в современной персидской литературе. Мы не меняем людей на переправе. Хотя уже готовится третья волна сокращений в академической среде. Политика Ростислава Борисовича как директора такова, что мы не можем расстаться с теми людьми, которые отдали жизнь востоковедению. Ведь потеряно из-за перестройки среднее звено учёных в возрасте 35–45 лет. Кто же будет нынешней молодёжи передавать знания? И здесь как раз и сказались положительные стороны нашей традиции — жизни институтской семьёй. Из семьи не уходят, а вместе переживают трудности. Наши сотрудники согласны получать символические зарплаты — вплоть до 0,1 ставки, лишь бы остаться в коллективе.

А потом я задала Ростиславу Борисовичу вполне, на мой взгляд, уместный в юбилейный год вопрос: с какими итогами он подошёл к своему 70-летнему юбилею.

— Об итогах я не думаю, — ответил он. — Живу так: мне всё время кажется, что у меня всё ещё впереди. Некоторое время назад казалось, что мне, не по паспорту, — 25 лет, теперь я думаю — 35, а что 70 — даже в голову не приходит! И когда я вспоминаю, что Ельцин, когда уходил, был в моём возрасте, а Вертинский, который казался таким старым, был моложе меня, тогда я понимаю, что не чувствую возраста, упадка сил. Жить интересно. Я давно вывел для себя формулу старости: это когда начинает теряться интерес к жизни, когда скучно, всё кажется суетой сует, не имеющим значения. Я смотрю на мир распахнутыми глазами. Мне всё интересно: люди, события, книги — прочитанные и непрочитанные. Но если уж «танцевать» от вашего вопроса, то не итогом, а констатацией является то, что я очень счастливый человек и ничего менять не хочу. Пусть, как есть, так и будет! Я доволен тем, как идёт жизнь. Она почти никогда не формировалась обстоятельствами, она формировалась изнутри. И ощущение внутренней свободы было всегда, несмотря на существовавшие в стране режимы, должности, которые я занимал, как поворачивалась жизнь.

— Вы часто говорите, что в Индии себя чувствуете, как дома. Расскажите, пожалуйста, как вы стали индологом?

— Дело было так. В 1956 году я закончил школу. С раннего детства я очень увлекался поэзией Серебряного века, и мне хотелось заниматься именно ею. Но в ту пору это совсем не приветствовалось, хотя ещё были живы многие поэты того периода. Однажды пришёл домой мой отец и сказал: «Ты знаешь, открывается новый факультет, он будет заниматься Востоком и называться — Институт восточных языков при МГУ». То был момент, когда я точно знал, что пойду заниматься не Серебряным веком, а в этот институт. И с первой же секунды я почему-то был убеждён, что это будет Индия. Тогда с невероятным успехом прошли индийские кинофильмы, в первую очередь с Раджем Капуром. Но не могу сказать, что именно это меня подтолкнуло. Наверное, сыграло роль то, что с самого раннего детства под влиянием отца я очень полюбил Рериха. У нас в доме были все дореволюционные книги о нём, открытки, статьи в «Ниве», «Мире искусств» и других журналах. В ту пору Рерих в России был неизвестен совершенно. Когда на вопрос в студенческой среде: «Ваш любимый художник?» я ответил: «Рерих», — никто не знал, кто это такой.

По диплому я филолог, но пришлось перестраиваться. Тут была целая история. Я пришёл в нынешний свой институт и хотел поступить в аспирантуру. Бывший тогда кандидатом филологических наук Евгений Петрович Челышев предложил мне заниматься Максимом Горьким и прогрессивной литературой хинди. Я отказался. Тогда он мне предложил начать изучать влияние соцреализма на индийскую литературу. Меня это не привлекало, и я ушёл в Интурист. Работа там дала мне лучшее знание иностранных языков, а также развила коммуникабельность. Через три года я снова пришёл в наш институт, уже хорошо зная, чем хочу заниматься. К тому времени я достаточно преуспел в знаниях об Индии. У меня даже была переписка с Б.Л.Смирновым — знаменитым переводчиком Махабхараты. Я знал, что хочу заниматься индуизмом как историк. Меня приняли и спросили: «У вас есть тема диссертации?» «Нет», — ответил я. «Тогда идите и подумайте, и мы тоже подумаем».

Я пришёл домой и подумал, что никто мне не разрешит заниматься индуизмом. Поэтому я им скажу, что хочу заниматься индийским искусством. А оно без индуизма невозможно. Значит, это будет мой путь в индуизм.

В институте, когда я вновь пришёл, меня встретили и спрашивают: «Вы подумали?» «Да», — отвечаю я. «И мы тоже подумали и хотим предложить вам … заниматься индуизмом. А вы что надумали?» Это было невероятным! И ещё один знаменательный момент. Я не хотел заниматься хорошо изученными уже периодами истории индуизма, а решил посвятить себя изучению его современного состояния. А когда начал подбирать материалы, то понял, какая галактика имён возникает здесь. Невероятное количество философов, подвижников, святых. Я растерялся от такого многообразия и подумал: надо выбрать кого-то одного, а потом направленно изучать других, и решил, что это будет Рамакришна. Только теперь я понимаю, насколько это было правильным. Ибо зная философию Рамакришны, ты можешь изучать весь индуизм: на 5 тысяч лет назад и на 5 тысяч лет вперёд. Вот только когда я познакомился с его учением, мне стало что-то ясно в этой громаде индуизма. И тем не менее, 20 лет прошло прежде, чем я решился выступать в Индии со своим толкованием философии Рамакришны. Это было в невероятных условиях, в Калькутте, в Миссии Рамакришны на съезде представителей миссии со всего мира. Когда я вышел на трибуну, то увидел оранжевый зал. Там сидели монахи в своих оранжевых одеждах. Мне было безумно страшно, но я был уверен, что грубых ошибок не совершу и не покажусь им неучем. Хотя они могли согласиться или спорить со мной, принять или не принять моё толкование.

А чуть раньше была встреча со Святославом Николаевичем Рерихом, который первый сказал, что мне нужно заниматься индуизмом. Это было в 1960 году. Спустя много лет, я решил поставить точки над i и сказал ему:

— Святослав Николаевич, я хочу вас предупредить, я — не рериховец.

— Я давно это знаю, дорогой мой, — ответил он. — И всё равно моё благословение всегда будет с вами.

А тогда я сидел у него в гостинице «Украина». Его брат Юрий Николаевич Рерих был сотрудником Института востоковедения и три дня назад скончался. На его похоронах я впервые увидел Святослава Николаевича, до этого мы только говорили по телефону. Он мне сказал:

— Начинайте с того, что будете читать Бхагавадгиту. Сначала прочтите её полностью — от начала до конца, потом каждый день читайте по одному двустишью. И размышляйте над этим.

Я взял это за правило. И это был, действительно, замечательный совет. С индуизмом я не только не расстаюсь, но он во многом и определяет мою жизненную позицию, моё мироощущение. И я стараюсь донести его до людей, которых встречаю и считаю достойными это услышать.

— Известно, что вы большой друг Индии, часто туда ездите, там вас любят и принимают на самом высоком уровне. Вы — лауреат Премии Бирлы, в 2007 году вас наградили Орденом Белого Лотоса. Расскажите о круге вашего общения в Индии.

— То, в какой обстановке проходило награждение орденом, говорило о значимости этого события для Индии. Из России нас было двое: М.С.Салганик и я. А потом ко мне подошёл нынешний премьер-министр страны М.Сингх и стал поздравлять. Я ему ответил:

— Я в долгу перед Индией. А теперь становлюсь в ещё большем долгу. Мне надо так много сделать, чтобы хоть как-то оправдать то доброе отношение, которое ко мне проявляется здесь на протяжении 48 лет.

Уровень моего общения в Индии самый разный: это могут быть миллионеры и нищие, красавицы киноактрисы и прокажённые — нет такого слоя общества, с которым бы я не общался и который бы не излил на меня свою удивительную доброту. Правильно вы заметили, что я приезжаю в Индию, как домой, а может даже и больше, чем домой. Там я дома во всех смыслах — физически, духовно, душевно. Со знаниями накапливается и всё большее понимание, принимание Индии. Я не вижу там грязи, почти не вижу нищеты. Я вижу Индию не через розовые очки. Я вижу её недостатки. Но это всё для меня своё, родное. Оно не вызывает у меня отвращения. Если дома видишь рассыпанные крошки, то их просто убираешь. Я считаю, что имею право говорить индийцам достаточно критические вещи, от которых, как мне кажется, они могут избавиться.

По роду своей деятельности я, естественно, больше общаюсь с духовными деятелями Индии — всех видов, родов и конфессий. Прежде всего, это, конечно, все Шанкарачарья из Канчипурама. Это сложно объяснить читателям. Их трое, но они считаются одним. Старший уже ушёл из жизни. Это был невероятный человек, у ног которого в своё время сидел Махатма Ганди. Он стал Шанкарачарьей за два года до рождения моего отца. Он прожил очень долгую жизнь. Шанкарачарья — это великий Учитель, прямой последователь философа Х века Шанкары. Если переводить на христианский лад, то он крестил меня, дал имя, инициировал меня в индуизм. Человек такого ранга имеет на это право, хотя учёные обычно пишут, что в индуизм вступить нельзя.

Мне довелось много общаться со всеми руководителями Миссии Рамакришны, которых я застал, в том числе и с прямыми учениками жены Рамакришны — Сарады Деви. Часто это были долгие и интересные беседы. Однажды, когда я приехал в Индию в начале перестройки, один из них — Свами Нитьясварупананда, увидев меня, велел прийти к нему завтра и пообещал, что расскажет мне всё о России и перестройке, но… на следующий день его не стало. Я был в ашрамах Сатьи Саи Бабы, Бабы Вирса Сингха, Ачарьи Махапрагья у джайнистов. У последнего, кстати, абсолютно одно лицо с Махатмой Ганди, и он считается самым крупным индийским религиозным деятелем современности.

Но гораздо важнее то, что я слышал то же самое, те же послания, что и в ашрамах, от простых людей. Иногда от рикши в Бенаресе, иногда от какого-то рыбака. Они говорят о том же, что и великие умы Индии. Конечно, мне пришлось много общаться и с людьми искусства. Очень хорошая дружба у меня была с Раджем Капуром. В 29-летнем возрасте я даже снимался у него в фильме «Моё имя Клоун» и играл там переводчика Рыбакова, а героев фильма — сам Радж Капур и наша балерина Ксения Рябинкина.

^{Вручение Ордена Белого Лотоса}

Мне посчастливилось познакомиться с замечательной женщиной Падмой Субраманьям — одной из лучших танцовщиц Индии, с которой и по сей день нас связывает тесная дружба. Фантастическая женщина: доктор наук и танцовщица! Когда она хочет танцевать, перекрывают весь город. Не какой-нибудь, а Мадрас! Перекрывают все улицы, потому что в центре танцует она. Она написала диссертацию о древнеиндийском танце Х–ХII веков. Есть в Индии храм с тысячью изображениями танцующего Шивы. Они все чуть-чуть отличаются, хотя для глаза это почти незаметно. Падма Субраманьям поняла: каждое из этих изображений является опорным движением в танце, которые надо знать, а всё, что между ними, подлежит импровизации. Именно так в Индии запоминали Махабхарату, передавая её из поколения в поколение в устной традиции. А эта женщина танцует одна — и в это невозможно поверить — Рамаяну, всю Махабхарату, философию Шанкары — основную фолософию Индии!

Когда она впервые приехала в Москву на фестиваль индийского искусства в России, то попросила своих сопровождающих организовать встречу с Рыбаковым. Кто это такой, они не знали. Тем не менее, она добилась своего, и наша встреча состоялась. И с этого момента наша дружба завязалась. Это она привела меня к Шанкарачарье. Потом я уехал в Багдад, не оставив адреса и телефона. Но она нашла меня там в гостинице и позвонила:

— Знаешь, — говорит, — я была у Шанкарачарьи. Он мне сказал: «Ты помнишь русского, которого приводила ко мне на прошлой неделе. Я дал ему имя, я дал неверное имя и всё время об этом думаю. Найди его и скажи его настоящее имя». И она сказала мне его по телефону. 

Так что Индия для меня — это масса лиц. Индия — очень интересная страна. Мы всё время говорим о древней Индии. Но Индия хороша тем, что это абсолютно молодёжная страна, большинство людей там 15–20 лет. Как сказал Роберт Рождественский: «Это подросток, которому тысяча лет». Может я не чувствую себя 70-летним, потому что, когда общаешься с молодёжью, это даёт какие-то особые силы. 

— Ростислав Борисович, этот год — 2008-й для вас особый — столько дат: ваше 70-летие, 190 лет Институту востоковедения и 100-летие вашего отца — знаменитого археолога и историка, академика Бориса Александровича Рыбакова, книгами которого о культуре славян и Древней Руси многие люди зачитываются и по сей день. Каким было влияние на вас вашей семьи и отца?

— Что касается отца. Абстрактно я понимаю, что такое смерть. Но ведь человек только что был, и я до сих пор ощущаю тепло его рук на плече, вещах, рукописях. Ещё слишком близко от живого человека. Я понимаю, что мой отец по-настоящему будет оценен только в будущем. И сейчас ещё имя его вызывает эмоции разного толка. Мне приятно общаться с теми, у кого эти эмоции носят положительный характер. Меня радует, что во многих местах я встречаю людей, самых разных кругов, которые считают себя учениками моего отца, независимо от того, слушали они его лекции или нет. Среди них есть и политические деятели, такие как Н.И.Рыжков, М.Шаймиев, А.Акаев и другие.

^{Беслан. Р.Б.Рыбаков и Н.М.Емельянова в здании школы спустя несколько часов после освобождения заложников}

В годы моего детства шла война. Мои родители работали, главную роль в моём воспитании играла бабушка. С точки зрения духовной, я — образец коренного москвича. Причём это относится и к моим родственникам, как со стороны отца, так и матери. Оба они были из старообрядческих семей. Дед по линии отца являлся ректором старообрядческого института Рябушинского. Родители очень много работали. Им было не до меня. Своих детей я тоже не воспитывал, но я ими доволен! Может быть, правильно не воспитывать, а чтобы дети жили в семье и воспитывать их своим примером? И всё же сказать, что родители мне не уделяли внимания — неправильно. Некоторые вещи, которые мне казались такими естественными, как я потом узнал, не были приняты в других семьях. Например, чтение вслух. Отец очень много мне рассказывал. Я помню, как мы ездили на дачу. Везём туда, скажем, диван в кузове грузовика. На нём сидим мы с отцом. И всю дорогу он сочиняет на ходу какую-то историю, необычайно занимательную. Он тем самым вкладывал в меня исторические знания. Он часто брал меня с собой гулять с собакой. В те годы он уже «накачивал» меня в антисталинском духе — очень резком. Вот тогда я видел взгляд историка на современную жизнь, не совпадающий с пропагандой того дня. Это не рождало у меня двойственности, а наоборот, рождало внутреннюю цельность и умение отделять «зёрна» от «плевел». Моя семья дала мне владение нормальным русским языком. Отец, конечно, был блистательным знатоком русского языка.

— Вы много времени уделяете общественной работе, возглавляете такие значимые в жизни нашей страны, и даже в мире, организации, как Платформа «Диалог Евразия», Институт Мира на Кавказе, Международная ассоциация «Мир через культуру». Какая основная цель этих организаций, которая их объединяет?

— Для меня это воплощение принципа «единства в многообразии». Единство — это взаимопонимание. Святейший патриарх Алексий II в своём послании одной из наших конференций очень хорошо сказал, что мы должны работать во имя «благожелательного добрососедства». Добрососедство — это значит жить на определённой платформе культуры, ненасилия, любопытства, как движущей силы, как желания побольше узнать о человечестве и понять его, ощутить себя его частью, и в этой части всё соединяется: и Восток, и Запад. Деятельность этих общественных организаций направлена на то, чтобы людям хорошо жилось, и чтобы они становились лучше. Диалог людей, религий, цивилизаций поведёт к взаимопониманию. А если есть понимание, то есть и всё остальное: и помощь, и содружество.

…Во время Всемирного конгресса востоковедов в Москве в августе 2004 года была выдвинута идея создания Института Мира на Кавказе. Институту востоковедения РАН предстояло разработать план теоретических и практических мер по умиротворению конфликтов в этом регионе. 2 сентября Рыбаков и Емельянова должны были вылететь во Владикавказ для встречи с президентом Северной Осетии — Алания А.С.Дзасоховым. А 1 сентября случился Беслан. Сдать билеты было вполне уместным. Но Ростислав Борисович сказал: «Надо лететь». И 3 сентября они были в Беслане в штабе Дзасохова. В 12.15 началась с ним встреча, а в 13.00 раздались первые взрывы. Здание администрации находилось недалеко от школы, где разыгралась эта трагедия века. Появилась информация, что шахидки надели белые одежды. Ждали подрыва школы. А кроме того, в городе действовали группы террористов, которые пытались окружить этот район. Вполне могли захватить и здание администрации. Рыбакову и Емельяновой предложили покинуть помещение.

— Дзасохов у себя в кабинете, а мы что — убегать будем? — возмутился Рыбаков.

И они остались. Они всё видели своими глазами, а потому могли дать правдивую и вразумительную информацию журналистам, рассказывали, как мужественно переносят трагедию люди. Потом они поехали вместе с их большим другом, председателем Комиссии по правам человека в республике, ныне трагически погибшим, Ю.С.Сидаковым в районы на границе Ингушетии и Осетии, где шли митинги, на которые приходили и вооруженные люди. Они не понимали, что происходит, что их провоцируют на подрыв власти и не только в их республике, но во всей стране. Надо было объяснять народу, что произошло, кем это провоцируется, какие цели ставили организаторы этого чудовищного теракта. Что это настоящая четвёртая мировая война, если «холодную войну» считать третьей. И потом был снова Беслан. Похороны, вереница гробов и среди них столько маленьких. Казалось, разрушено всё человеческое… Первые цветы, которые легли на эту окровавленную землю, были от Института востоковедения.

— Я тогда увидела, с какой любовью Рыбаков относится к детям и вообще к людям, — рассказывает Надежда Михайловна. — Поразительно держались там женщины. Ни слезинки, ни глотка воды себе не позволяли, чтобы не показать своей слабости и тем ослабить других. Надо было держаться. Так принято у этого народа. Эти люди продемонстрировали достоинство самой высокой степени. А бабушка, потерявшая трёх внуков, всё заботилась о Рыбакове, как бы ему не стало плохо. Большинство детей были из мусульманских семей. Неправильно считать, что эти чудовищные события были следствием столкновения исламистов и христиан.

…В прошлом году Институт востоковедения провёл в Египте Международную научно-практическую конференцию «Ислам: традиция и этика». Это был первый опыт организации институтом столь массового мероприятия на территории другой страны. Я о нём писала в «Дельфисе» (№3 за 2007 год). Конференция прошла с большим успехом. А за несколько дней до неё в Каир вылетели крупнейшие специалисты института на закрытое совещание в Министерстве иностранных дел Египта. С египетской стороны в нём приняли участие дипломаты, послы разных стран, представители средств массовой информации. Наши учёные в течение нескольких часов отвечали на вопросы о том, как они видят будущие взаимоотношения России и Египта, России и Ближневосточного региона, России и Тихоокеанского региона.

— В этом году в Россию приедут наши египетские коллеги. Они будут давать свои оценки различным ситуациям в мировой политике, — говорит Н.М.Емельянова. — И такие встречи будут проходить ежегодно. Так что нам приходится заниматься не только научно-исследовательской работой. Мы составляем аналитические записки и для нашего правительства, для Министерства иностранных дел и других организаций. У нас возобновилась практика проведения ситуационных анализов. Для этого собираются сотрудники какого-либо отдела на так называемый «мозговой штурм», когда в течение часа-двух обсуждается та или иная проблема и делается прогноз. Мы подготовили и открытый ситанализ развития событий на Ближнем Востоке в 2008 году и разместили его в Интернете. В последние годы многие руководители страны, политические и общественные деятели, журналисты начинают всё больше прислушиваться к тому, что говорят учёные нашего института. И во многом это заслуга Ростислава Борисовича. Он пользуется огромным авторитетом и у нас в стране, и за рубежом. Я наблюдала это и в Индии, и в Турции, и в Таджикистане, и в других странах. В прошлом году в Таджикистане проходили юбилейные торжества в честь поэта Джалаледдина Руми. Несколько дней шли конференция и другие торжественные мероприятия. На них присутствовал президент республики Э.Рахмонов. И я видела, как он общался с Рыбаковым. Ему было интересно с ним разговаривать, он относился к нему, как к самому почетному и главному гостю.

… Я ушла от Р.Б.Рыбакова с глубоким убеждением, что у него, как крупного востоковеда и общественного деятеля, большое будущее впереди. А 2008 год станет не только праздником востоковедов, но и годом свершения многих планов, над которыми работает дирекция.

Вот так живёт эта дружная семья востоковедов, людей, познающих традиции иных народов, порой совершенно отличных от наших. Но это только помогает им ещё больше полюбить и оценить свою культуру, быть её достойными представителями. Очень на своём месте во главе них стоит Р.Б.Рыбаков — человек сильный духом, открытый для общения, щедро раздающий накопленные знания, переживания, впечатления.