Дельфис

Для меня это не было поражением, а просто трезвым взглядом на реальность: я отложил мечту подняться на вершину Белухи до следующего года, чтобы прийти к ней снова, но уже более подготовленным. Потом я приходил сюда не раз, изготавливал снаряжение собственного изобретения и раз за разом его совершенствовал. Водил я по этим тропам, скалам, ледникам, перевалам и свою будущую жену, привыкшую до встречи со мной отдыхать на тёплых благоустроенных черноморских курортах. Ходил и в одиночку, пытаясь подняться на вершину Белухи. Но всё это будет потом, а сейчас мы с Олегом двинулись вниз по Кучерле, обратно в Тюнгур, Усть-Коксу и Усть-Кан, чтобы оттуда пройти напрямик, мимо Тегерецкого хребта, в Змеиногорск.

Вниз идти было гораздо быстрее. Вскоре, обогнув очередной выступ скалы у самой воды, мы вышли на большую поляну, на которой перед палатками делали зарядку наши знакомые туристы. Тамара стояла к нам спиной, показывая очередное упражнение. Заметив оживлённые взгляды своих подопечных, она обернулась. Зарядка была прервана радостными возгласами. Мы сказали им, что добрались до Текелюшки, и, стараясь не задерживаться, быстро и бодро зашагали дальше. Переночевали в верхней избушке и на следующий день, ещё до обеда, были в Тюнгуре.

Мы постучали в первый попавшийся дом и спросили: нельзя ли купить хлеб и молоко. Хозяйка пригласила нас в дом. Позавтракав свежеиспечённым хлебом и домашним молоком, мы направились к дороге. Часа два не проехало ни одной машины. Здесь, в Тюнгуре, был тупик, и дорога обрывалась. Но нам повезло, местный житель ехал в Усть-Коксу и взял нас с собой. В райцентре мы были к вечеру. Местные жители посоветовали переночевать в гостинице и утром ехать на чиндековском рейсовом автобусе. Мы решили так и сделать. Гостиница представляла собой небольшое двухэтажное здание с удобствами во дворе. Нас поселили в пустом четырёхместном номере. Стоило это удовольствие всего семьдесят копеек с человека в сутки. Душ не работал, и мы, взяв мыло и полотенца, пошли мыться в холодной воде реки Коксы, которая протекала в сотне метров от гостиницы. Это не могло испортить нам настроения, приподнятого предвкушением сна в чистых постелях.

Поужинали в местной столовой, выбрав из скудного меню вегетарианские блюда. Девушка, подавая только гарнир, явно не поверила, что мы не едим мяса, и решила, что у нас просто мало денег. Мы не стали её разубеждать, тем более, что из чувства женского сострадания риса она не пожалела.

 Летний день длинный, до заката было ещё далеко, и мы решили пройтись по посёлку в поисках мёда. Один из жителей подсказал нужный дом. Открыла пожилая женщина. Узнав, что нам нужно, она пригласила нас в прихожую и кликнула мужа. Пока он набирал из большого алюминиевого бидона в банку свежий, только выкачанный мёд, мы обратили внимание на репродукцию картины Н.К.Рериха, висящую на стене. На наш вопрос о картине мужчина оживился и, указав на жену, с гордостью сказал:

— Да вот она — внучка Атаманова.

 Мы знали, что Н.К.Рерих, во время своей экспедиции по Алтаю в 1926 году, останавливался в доме местного знахаря Атаманова, в Верхнем Уймоне, откуда в течение двух месяцев совершал конные экспедиции в горы.

— Жила семья хорошо, — рассказывала женщина. — Дед знал и тайгу, и горы, лечил всю округу. Его раскулачили и сослали на рудники. Семья стала голодать, а люди в округе болеть, так как лечить было некому. Через год власти поняли, что неправильно сделали, и деда вернули, но здоровье его было сильно подорвано, и вскоре он умер.

 Было видно, что женщина далеко не первый раз рассказывает эту историю. Интересующихся жизнью Рериха и всем, что с ним связано, много.

— К нам и корреспонденты, и даже космонавты заезжают, — продолжала она. — Рериха и моего деда все уважают, вот, подарили, — и она указала на небольшой столик у окна, на котором лежало несколько тюбиков космической пищи.

 Поблагодарив гостеприимных хозяев и расплатившись за мед, который стоил здесь очень дёшево, мы вышли на улицу. Я обернулся, чтобы запомнить номер дома, и увидел на углу избы большую красную звезду. Такими звёздами пионеры отмечали дома, о хозяевах которых всячески заботились.

Усть-Ионыш

Утром, позавтракав в столовой, мы втиснулись в полный автобус. Было душно и жарко, и поездка оказалась не такой романтичной, как на попутках. Мы могли добраться до Горно-Алтайска к позднему вечеру, после пришлось бы ехать вокруг всего Горного Алтая, чтобы попасть в Змеиногорск — основную цель нашего путешествия. А это круг более тысячи километров! В душных автобусах, и никакой романтики!

— Нет! — решили мы, выйдя из автобуса в Усть Кане. — Идём напрямик, через горы!

 Автобус, уже без нас, пересёк по мосту небольшую речку и умчался прочь. Эта небольшая речка была лишь началом второй по величине реки Горного Алтая — Чарыша. Вдоль него мы и пошли вниз по течению по узкой просёлочной дороге, представлявшей собой след от недавно прошедшего трактора. Вскоре нас догнала бортовая машина, каким-то чудом умудрявшаяся проходить между большими валунами и корнями деревьев, перегораживающих дорогу. Водитель притормозил и предложил нас подвести, словно своих хороших знакомых. Мы поняли, что в этих местах «чужих» просто не бывает. Он спросил, к кому мы едем, и очень удивился, что мы собираемся идти дальше.

— Да там и дороги никакой нет, — объяснял он. — Колхоз здесь заканчивается, и район тоже. Наш посёлок последний.

— Да мы как-нибудь пройдём, — заверили мы.

— Наверное геологи, — решил он.

 До посёлка, со смешным названием Сентелек, было километров двадцать-тридцать. Поблагодарив водителя, мы направились вниз по течению Чарыша. Тонкая тропа стала пропадать, и вскоре мы совсем её потеряли. Пройдя заросший травой луг, мы вошли в красивую берёзовую рощу. Деревья росли редко, и она вся была наполнена солнцем.

— Здесь, наверно, грибов много, — сказал Олег.

 Но нам было не до грибов, и мы пошли дальше, пока не увидели невдалеке бортовую машину и группу женщин. Они бросились к нам:

— Нам врач нужен, вы помочь сможете? Девочку змея укусила!

 Как мы узнали, они выехали по грибы из ближайшей деревни Берёзовки. У девочки, лет семи, на стопе были две дырочки от укуса змеи. Они уже высосали яд из ранки, и мы ничем помочь не могли. Реальной опасности для здоровья не было.

 Мы забрались вместе с женщинами в кузов, и машина быстро понесла нас в деревню. Вокруг были уже не горы, а невысокие холмы и довольно ровная дорога.

— Мы вас у гостиницы высадим, там водители ночуют, — пообещали женщины.

 То, что они назвали гостиницей, являлось небольшим бревенчатым домом с несколькими комнатами, в которых стояли кровати с матрацами. На этом сервис заканчивался. Никакой администрации. Платы за проживание, конечно, не требовалось. Здесь ночевали водители машин, привозившие разные грузы. Нас это устраивало, так как день подходил к концу, и надо было где-то ночевать.

 Перед сном мы попытались расспросить усталых и не очень разговорчивых шофёров о возможных путях дальнейшего следования. Судя по карте, нам нужно было добраться до Усть-Ионыша, а там каким-то образом преодолеть Тегерецкий хребет и ещё пару рек, прежде чем попасть в Змеиногорск. Поскольку опыта хождения по горам у нас почти совсем не было, подобные трудности нас не пугали. Водители предлагали добираться до райцентра Краснощёково, находящегося на самом краю горного района, а оттуда за несколько часов на рейсовом автобусе до Змеиногорска. Но мы были настроены идти непременно напрямик, и даже такой, не очень большой, крюк нас не устраивал. Удача нам сопутствовала, и мы были совершенно уверены, что она нас не оставит. Романтика соединялась в наших сердцах с мистическим ореолом этого путешествия.

^{Л.И.Ветроградская, А.П.Хейдок и М.Ц.Пурга. 1986}

Утром мы попытались расспросить о дороге через горы у местных жителей. Нас направили к одному старожилу. Недоверчиво глядя на нас, он вспоминал, что во времена его молодости несколько юношей каким-то образом ходили через горы в Змеиногорск на учёбу в ПТУ. Это всё, что он мог рассказать.

Прежде чем направиться в Усть-Ионыш, мы расспросили местных, где и как повернуть, и нам объяснили, что на этой дороге будет ещё один посёлок — Тулута. Доев запасы хлеба с мёдом, мы отправились в путь. Но найти среди высоких холмов и следов от машин нужную нам дорогу оказалось нелегко. Вскоре, видя, как выбранная нами колея становится всё уже и уже, мы поняли, что пошли не туда. Но поскольку она завела нас на холм, мы смогли лучше осмотреться и увидели нужную дорогу и направились к ней через нечто среднее между лугом и степью.

Оставалось совсем немного, когда слева в облаке пыли показалась машина. Мы побежали к ней. Нам повезло, по этой дороге редко кто-нибудь ездил. Доехали мы только до Тулуты, последней на пути к Усть-Ионышу. Туристов здесь никогда не было, и, поняв, что объяснять цель нашего путешествия бесполезно, согласительно кивали, когда нас называли геологами. В ближайшем доме нас вдоволь накормили молоком, хлебом и мёдом и наотрез отказались брать деньги.

До Усть-Ионыша было ещё километров пятьдесят, надеяться на машину не приходилось. Солнце поднялось уже высоко, и мы поспешили в путь.

Дорога шла меж высоких холмов по местности, напоминавшей сухие степи Казахстана, по которым мне пришлось немало ходить во время армейской службы. Палящее солнце усиливало впечатление. Мы шли долго, и день начал клониться к вечеру, когда дорога спустилась в круглую чашу, с противоположной стороны которой поднималась высокая крутая гора. Поскольку нам объяснили, что придётся подниматься на высокий перевал, мы, немного подумав, решили идти к горе.

Долго карабкались вверх. Дорога петляла между камней и корней деревьев под таким углом, что казалось ни одна машина не в состоянии преодолеть этот путь. Солнце клонилось к закату, и, учитывая, что карабкались мы по северному, теневому, склону горы, наступили почти сумерки. Мы спешили, времени, как и сил, на отдых не было. Казалось, этот подъём никогда не кончится. Наконец, он стал менее крутым, дорога перестала вилять и пошла более-менее прямо. Посветлело, лес стал меняться и походить на обычную берёзовую рощу. Чувствовалось, что мы приближаемся к вершине горы.

Олег остановился.

— Всё, не могу, надо отдохнуть, — пробормотал он и повалился на траву у обочины дороги.

— Пошли, совсем немного осталось, — пытался уговорить его я, сам еле держась на ногах и тяжело дыша.

В висках сильной болью отдавались удары сердца. Олег не двигался и выглядел в конец измученным.

— Пойдём, потом совсем сил не будет подняться, — сказал я, взял его сумку, забросил за спину поверх своей и пошёл дальше.

Олег с трудом поднялся и, шатаясь, побрёл сзади. Эти последние несколько сот метров до вершины были самыми тяжёлыми за всё путешествие. Наконец, лес совсем поредел и резко оборвался. Подъём прекратился, и мы вышли на верхушку горы под лучи заходящего солнца. Голова нестерпимо болела, тяжесть и тошнота, словно жидким свинцом, наполняли всё тело. Слева от дороги были большие заросли красной смородины. Я оставил сумки и бросился поглощать горстями эти кислые, аскорбиновые ягоды. Олег последовал моему примеру, но вскоре вернулся на дорогу и стал ждать. А я всё ел эти ягоды, чувствуя, как быстро они возвращают мне силы. Стало совсем легко, мы взяли сумки и пошли дальше.

Перед нами раскрылся удивительнейший пейзаж. Дорога шла на юг по самому хребту, виляя по холмам. Солнце уже скрылось, но впереди сверкали в его лучах снежные вершины Тегерецкого хребта. В синем небе засверкали звёзды. Низины по обе стороны от хребта, по которому мы шли, заполнил туман, и казалось, что мы идём среди звёзд по дороге, подвешенной в воздухе к сверкающим вершинам. Это великолепие наполняло новыми силами, как будто и не было тяжёлого подъёма. Закат угасал, а снежные вершины впереди всё продолжали светиться, даже когда наступила ночь и только маленький серпик луны, толщиной в ниточку, дополнял красоту Тегерецкого хребта.

Было уже за полночь, а мы всё шли и шли этим «верхним» путём. Идти было легко, дорога выровнялась и спускалась вниз по длинному, ровному хребту. Через несколько километров мы увидели слабые огоньки. Это был Усть-Ионыш. Дорога повернула на юг и резко стала спускаться по склону к посёлку.

У самого посёлка мы увидели круглый стог сена и обрадовались возможности «комфортного» ночлега. Разворошив край стога, мы зарылись в сено. Резко опускался холод ночи.

«Трумэн»

Рано утром холод достал нас даже в сене, и мы вынуждены были проснуться. Выбравшись из стога, мы пошли через крохотный, ещё спящий посёлок геологов. Пересекли маленькую речку Ионыш и, наконец, встретили первого человека.

— На Тегерек туда, — показал нам направление местный житель. — Дальше дорога на Чинету.

Про дорогу на Змеиногорск даже не спрашивали, понимая, что её всё равно нет. Нас вела внутренняя уверенность и необходимость, и мы не сомневались, что достигнем цели.

Через несколько часов дошли до небольшой деревни. Там стояли крохотные, вросшие в землю хижины, более напоминающие сараи. Возле одной из них мы увидели деда.

— Нас тут двое осталось, молодёжь вся уехала, — объяснил он нам.

Было видно, что человек уже давно смирился с кончиной деревни и воспринимал её как нечто должное и естественное. Миновав посёлок, мы упёрлись в мощный поток. С трудом и риском перейдя несущуюся со скоростью автомобиля воду, доходившую до паха, через несколько десятков метров путь наш пересёк ещё более мощный поток. Это была река Тегерек. Дорога уходила прямо под воду и искать лучшего места для переправы на машине было бесполезно. При попытке перейти здесь поток пешком нас просто бы унесло водой.

За время этого путешествия мы привыкли к тому, что любые препятствия преодолимы и всегда найдётся выход. Эта внутренняя уверенность была настолько сильна, что нам даже в голову не могло прийти, что нечто может повернуть нас обратно. Я стал разглядывать поток. Через несколько минут мы услышали гул машины. Водитель грузовика рассказал, что проезжает в этом месте два раза в неделю, и больше транспорта здесь никакого нет. Так что его появление можно было назвать не иначе как чудом.

— Садись, — спокойно и деловито скомандовал он.

«Трумэн», так мы в армии называли ЗИЛ157, потому что эти машины были сделаны по лицензии известной американской фирмы, уверенно врезался в бешеный водный поток. Нам показалось, что он сейчас заглохнет. Но парень, как опытный лоцман, уверенно маневрировал между невидимых под водой валунов. Машина ревела на пределе. Доехав до середины потока, молодой человек уверенно повернул вдоль течения и выехал в большую заводь, напоминающую озеро. Отсюда стало видно, что потоки окружают нас со всех сторон. Если бы машина заглохла, добраться вплавь до берега в этом бушующем потоке было бы нереально. Проехав через заводь, одному ему ведомым путём, парень повернул в один из потоков и, проехав несколько десятков метров вдоль него, выехал, наконец, на берег. Мы облегчённо вздохнули.

— Я вас до моста через Чарыш подбросить могу, там машины часто до Краснощёково ходят, — пообещал он. — А напрямик в Змеиногорск вы тут вряд ли пройдёте, там впереди Чинета, а других дорог здесь нет.

Мы решили ехать с ним.

Дорога взяла вверх и вскоре пошла по верхушкам холмов, аналогично той, по которой мы шли к Усть-Ионышу. Теперь нам стало понятно, кто и на какой технике ездит по этим странным дорогам. «Трумэн» ревел, выворачивая то вправо, то влево, протискиваясь между огромными валунами и обломками скал то резко вверх, на очередной «зуб» хребта, то резко спускаясь вниз.

Постепенно дорога становилась ровнее, и из-за холма показалась долина с маленькими домиками.

— Это Чинета, — сказал наш молодой шофёр. — До моста уже недалеко.

Вскоре показался Чарыш, от которого мы ушли два дня назад, только здесь это была уже широкая полноводная река.

— Всё, здесь я вас высажу, мне в сторону на базу. Вот тут перед мостом все останавливаются для отдыха, легко найдёте попутку.

Мы распрощались с парнем на вытоптанной площадке-стоянке. Прямо от неё шёл спуск к реке.

— Давай искупаемся, — предложил Олег.

Купаться мне не хотелось, и к тому же я боялся пропустить попутку.

— Иди купайся, а я подежурю тут, — сказал я.

Олег ушёл вниз, а через пять минут подкатил автобус со стороны Краснощёково. Из него «на перекур» высыпала толпа женщин и рванула к реке. Не прошло и минуты, как все они бежали обратно.

— Там ваш друг купается «в чём мать родила», — бросила мне одна женщина.

Вся толпа сгрудилась в какой-то нерешительности у автобуса. Через несколько минут показался Олег. Женщины снова устремились к реке мимо него.

— Чего народ пугаешь, — рассмеялся я.

— Да я им говорю, не стесняйтесь, а они дёру дали.

В этот момент подъехала машина с будкой. В ней, вместе с рабочими, возвращавшимися с работы, мы и доехали до Краснощёково за пару часов.

Райцентр встретил нас тёплым тихим вечером. Ощущение было такое, словно после северного холода очутились на тёплом крымском побережье. Гостиница была рядом, нашёлся и двухместный номер, и даже душ.

Утром мы были уже на автобусной остановке, а к обеду в Змеиногорске.

Хейдок

Администратор местной гостиницы сухо объяснила, что двухместные номера заняты, и предложила четырёхместный. Нас это не устраивало, и Олег «пошёл в атаку».

— Вам привет от Игоря Николаевича, из Калининграда.

Лицо женщины слегка оживилось. Игорь Николаевич прожил в этой гостинице три года, когда работал главным инженером на местных рудниках. Олег добавил ряд комплиментов в адрес города, гостиницы и администратора, и двухместный номер нашёлся. Мы обрадовано пошли устраиваться. Визит к Альфреду Петровичу Хейдоку спланировали на следующий день, а сейчас решили привести себя в порядок, постирать одежду и разведать город на предмет возможности питания без «убиенной пищи». Вполне приличную столовую мы нашли недалеко и договорились, чтобы нас кормили без мяса. Гарниры, молочное и выпечка нас вполне устраивали. Заодно разведали и адрес Альфреда Петровича.

На следующее утро, выспавшись и позавтракав, мы отправились с визитом к Хейдоку. Открыла женщина. Мы поняли, что это Людмила Ветроградская, выполнявшая роль секретаря и патронажной сестры одновременно. Она довольно сухо и не очень приветливо расспросила нас, откуда мы, кто и зачем. Затем объяснила, что у Альфреда Петровича, по причине возраста (ему было уже за девяносто), особый режим, и он сможет принять нас только после обеда. А до этого времени нам не мешало бы оказать некоторую помощь по хозяйству. Мы согласились, и Людмила отвела нас к небольшим сарайчикам напротив дома. Открыв один из них, она предложила привести в порядок оконные рамы. Нам предстояло соскоблить с них старую облупившуюся краску и укрепить их стальными уголками. Мы взялись за работу.

В два часа дня Людмила провела нас в комнату Альфреда Петровича, который уже ждал нас. Это был высокий, можно сказать огромный старик с большой седой бородой и прямой спиной. Игорь Николаевич называл его человек-гора.

Альфред Петрович говорил ровно и спокойно, и, казалось, ему неважно, кто пред ним. Он словно говорил для всех, сеял семена, а наше дело было воспринять это. Но за этим улавливалась тонкая сердечная нить, связующая наши поколения, разделённые более чем полувеком с революцией и великими войнами. Альфред Петрович выложил на стол книги. Это были «Письма Махатм», «Тайная Доктрина» Е.П.Блаватской и несколько книг Учения Живой Этики. Я взял в руки том «Писем Махатм» тёмно-синего цвета, подлинное издание начала века на английском языке. В книгу были аккуратно вклеены издателем цветные вкладки с образцами почерков Махатм. Я ощутил себя словно в туннеле времени, мгновенно перенёсшим меня на много десятилетий назад. Вернее не перенёсшим, а соединившим. Время словно перестало существовать. В моих руках было и прошлое, и настоящее, и будущее одновременно. Альфред Петрович говорил, что сделал перевод этих томов и третьего тома «Тайной Доктрины». Я слушал его, одновременно находясь в двух параллельных мирах. В одном обычном, где пожилой человек делился с нами духовным опытом, и во втором, не имеющим времени и существующим каким-то глобальным, единым и неразрывным бытием, в котором нет деления на «я» и «не я».

Вернув на стол том писем, я взял маленький томик одной из книг Учения Живой Этики «Сердце». Знакомые, пожелтевшие от времени страницы, с надписью, сделанной рукой вверху первой из них: «А. Хейдок». Знакомые потому, что именно с этой книги мы имели в своём распоряжении в Калининграде репринтные и фотокопии. Трудно передать то чувство, которое вызывают эти напитанные духовной энергией книги. Даже короткое прикосновение к ним может дать намного больше, чем длительное и многократное вычитывание новеньких изданий.

— Николай Константинович лично при первой нашей встрече в Харбине, которую мне помогли организовать друзья, передал мне пять первых книг Учения, — рассказывал Хейдок. — Когда японцы разогнали наше общество Рериха в Шанхае, мы распределили библиотеку между членами. Эти книги я и привёз с собой в Советский Союз.

Зная, что Альфред Петрович прошёл через лагеря, я сразу же задал вопрос:

— А как же они сохранились? Ведь был же лагерь?

— А всё очень просто, — продолжал он. — Когда меня пришли арестовывать, в моей комнате делали ремонт, и книги были уложены в чемодан, который находился в комнате кухарки, под кроватью. Её комнату не обыскивали. Она их хранила все семь лет и вернула мне после возвращения из лагеря.

Вот так, просто, всего в нескольких фразах, рассказал эту удивительную историю этот человек, по сути, историю чуда, сохранившего книги для новых поколений, простого чуда, как и вся чудесная и глубокая простота этого необъятного мира. Вот так, карма людей и вещей, переплетаясь, идёт каждая своим путём.

В течение недели мы беседовали часа по два в день. Оказывали небольшую помощь Людмиле по хозяйству, ходили с ней в горы собирать дикую клубнику. Альфред Петрович ежедневно прогуливался возле своего дома. Ему было девяносто три года, глаза почти не видели. Он слабо узнавал линию бордюра и гулял вдоль неё.

Я показал Хейдоку купленную в Москве самиздатовскую книгу Учения «Надземное», и он поведал мне такую историю. Когда Елена Ивановна Рерих выслала эту книгу в Латвийское общество Рериха, печатавшее книги Учения, она предупредила в письме, что эта книга не для всех, а только для избранных. События Второй Мировой помешали издательству, и книга так и осталась в рукописи. Латыши-рериховцы, опираясь на эту запись, никому не давали читать рукопись книги, но Хейдоку, как «своему», латышу, дали и разрешили скопировать для себя. Друг Хейдока, соратник по Учению и однолагерник, Н.Уранов (Зубчинский) делал записи, посылаемые ему духом Рериха, как он считал. В одной из записей было сказано:

— Почему не даёте никому книгу «Надземное»? Может, вы не даёте её как раз тем, для кого она написана.

Альфред Петрович воспринял это как руководство к действию и стал распространять дубликаты своей копии «Надземного». Рижане не признавали Уранова и его записи бесед с Рерихом за подлинные, на Хейдока сильно обиделись и перестали его считать за признанного ученика Рериха. Но сами после этого тоже стали распространять копии книги, одна из которых и попала в мои руки.

Позже рижане снова признают Альфреда Петровича, и в этом большую роль сыграет факт наличия у него подаренного Рерихом перстня, но это будет только через несколько лет.

Многие истории, поведанные нам Хейдоком, были записаны им в виде неизданных рассказов. Меня интересовала его судьба, и, видя мой интерес, он рассказывал, как молодым человеком родственник пригласил его на свой завод на Урале, где он, начав с простого рабочего, быстро освоился и был назначен начальником участка. Потом война и революция. Судьба определила его офицером Белой армии на Дальнем Востоке. Там он встретился со своей будущей женой и вместе с ней оказался в эмиграции, в китайском, русском Харбине.

Рассказы были лаконичные и простые, как сама неприкрашенная жизнь. Как сильно болела любимая жена, и как видение Сергия Радонежского, стоявшего у спинки кровати, вернуло её к жизни. Как его харбинский сосед-эмигрант совсем отчаялся найти работу и выйти из подавляющей нищеты, и как простой совет, данный ему Рерихом, к которому он смог пробиться на приём во время его проезда через Харбин, вернул ему душевные силы, и дела его наладились. Как друг по лагерю выходил в астральном теле и лежал на нарах словно мёртвый, а потом, возвращаясь, рассказывал о посещении своей семьи и её жизни. Как в лагере молодой бывший комсомольский вожак был брошен надзирателями в тридцатиградусный мороз в карцер-яму в земле со старым дедом-старовером, и как дед велел ему встать на колени рядом и молиться вместе с ним. Он сделал, как сказал дед, и впал в транс, в котором они молились двое суток, и только ругань надзирателей, выясняющих между собой, кто виноват в забывчивости и двух новых трупах, за которые сильно попадет от начальства, вернула его назад. Но Альфред Петрович ни разу не сказал ни одного плохого слова о своей судьбе, словно нелёгкая жизнь была для него светлой и прямой дорогой восхождения.

Мы попрощались с Альфредом Петровичем. Людмила проводила нас до автобуса. Через год мы ещё увидимся с Хейдоком в Калининграде, но это другая история.

г. Калининград