Дельфис

Около шестнадцати столетий тому назад группа мужчин и женщин принесла в пустыню запечатанные кувшины. Они закопали их так глубоко, как могли, и, таким образом, похоронили основу своих знаний и опыта в земле. Только с обнаружением текстов Наг-Хаммади в 1945 году мы смогли открыть для себя учение ранних гностиков по их собственным писаниям, а не по книгам их критиков.

Однако изучение гностических текстов довольно далеко отстоит от опыта гнозиса. Мы можем извлечь из манускриптов сложные образы и мифы, которые являются частью опыта других людей. Но пока мы сами не соприкоснёмся с вечностью, ничто не сможет нас удовлетворить.

Я не могу сказать, что когда я пришла к сознательному пониманию гнозиса, это было похоже на луч света, озаряющего тьму. Наоборот, когда это случилось, это было скорее потерей света и погружением во тьму.

Гнозис изначально был естественной частью меня и всегда со мной в самом сердце. Однако я не осознавала его, так как никогда не сталкивалась с ним. Моё осознание было связано с исключительным чувством Божественного Присутствия, и это чувство иногда становилось сильнее, а иногда ослабевало. А затем, наконец, пришёл гнозис.

Мне было 19 лет, когда я впервые пережила опыт осознания жестокости этого мира. Со своей семьёй на Кубе Фиделя Кастро я была схвачена как политический преступник и перевезена руководством секретной полиции в тюрьму, где меня били и жестоко пытали. Я была изнасилована бесчисленными солдатами. Мне казалось, что их было не меньше сотни, но может быть, их было только двенадцать или пятнадцать человек. Это и был момент, когда я потеряла чувство Божественного Присутствия. Эта потеря была хуже любых пыток, изнасилований и других ужасов. Это был опыт извращённого космического сознания. Чувство одиночества и оставленности. Не было ни радости, ни надежды, ни жизни.

Несколькими днями позже меня вернули в камеру после многих пыток и избиений. Именно тогда, сидя в мучительном одиночестве, я испытала потрясающий опыт. Я подслушала разговор между двумя солдатами. Один из них был офицером по званию. Прежде я не видела, чтобы он улыбался. Он молчал, когда другие саркастически ухмылялись, насмехались надо мной и ругали меня. Он никогда не прикасался ко мне, но именно он был одним из тех, кто отдал приказ другим солдатам сделать со мной то, что они сделали. Именно он пугал меня больше остальных. Он был самым страшным человеком из всех, с кем я когда-либо была знакома, и воплощал собой самые тёмные образы католического Сатаны. Это было чудовище. Впервые в жизни я видела что-то, что было исключительно злым. До тех самых пор я никогда не верила, что существует абсолютное зло. Однажды я услышала, как этот монстр разговаривает с кем-то с большим энтузиазмом – впервые с тех пор, как я его увидела, он был так оживлён. Я посмотрела на него через решётку и увидела на его лице ослепительную улыбку. Это пробудило моё любопытство. Как это чудовище может улыбаться? О чём он говорит с таким воодушевлением? Он рассказывал о том, как купил своей дочери щенка, и с каким удовольствием он подарит его ей. Он был полон любви и предвкушения радости своей дочери, когда она увидит щенка. Я была удивлена, что у него есть маленькая дочь, и что он любит её.

Тогда я была свидетелем проявления светлой части его личности, его естественной родительской склонности любить своего ребёнка. Он был способен любить собаку, как и я любила мою. Это было для меня пугающим опытом. Это означало, что этот человек не слишком отличается от меня самой, он способен к любви так же, как и я, и что даже у него внутри свет. Самое худшее состояло в том, что это означало, что тьма его личности, весь этот ужас, потенциально может быть и во мне. И хотя у нас были разные привычки, мы были сделаны из одного теста.

С тех пор я посвятила всю свою жизнь Богу. Я думала провести остаток жизни в монастыре и надеялась стать податливым инструментом Бога для помощи человечеству, я принесла себя в жертву во имя компенсации мировой скорби.

 Понимание, которое пришло ко мне в кубинской тюрьме, уничтожило односторонность моих взглядов по отношению к тому, кто пытал меня. Человечество уже не было для меня разделено на противоположности, каждый человек казался мне тканью, состоящей из переплетения чёрных и белых ниток. Я не могла больше не замечать тьмы. Как только я приняла целостность жизни и тьму как важную часть человечества, во мне родилась молитва за всех живущих без исключения. Безнадёжность закончилась, я была полна радости. Чувство Присутствия вновь заполнило моё существо. Боль ещё оставалась, но не было страданий. В этот раз я не считала Присутствие чем-то обычным и естественным, сродни дыханию. Я понимала его как нечто совершенно Иное. Оно заполняло каждый атом моей человеческой сущности, но оставалось далёким от меня.

У меня было множество вопросов по поводу пережитого. Что является причиной этого удивительного состояния? Почему и как мы теряем его? Как нам вернуть его? Ответы на все эти вопросы я искала самостоятельно без учителей и других авторитетов на материальном уровне. Тем не менее, я слышала голос совершенно Иного, Возлюбленного, и вслушивалась в его слова среди других слов, которые слышала. Возлюбленный наставлял меня через каждый взгляд, направленный на меня. И я имею в виду не только человеческий взгляд. Я помню одну свою кошку. Я смотрела в её глаза, и неожиданный взгляд загорелся в её кошачьих зрачках, взгляд, который не мог породить её маленький мозг. Что-то безмерное было в этом взгляде, далёкое и всё же знакомое, столь отличающееся от меня, но, в то же время, являющееся частью меня самой. Я использовала своё тело и психику как лабораторную трубку для экспериментов. Меня будто бы вели к гнозису снова и снова, исключительно благодаря пробуждению совершенно Иного, что говорило в моём сердце.

Несмотря на то, что я 19 лет жила в постоянном контакте с Присутствием, я была уверена, что потеряла его. Сейчас я понимаю, что в действительности я тогда достигла нижних ступеней гнозиса. В последующие годы после описанных событий подобный феномен периодически возникал снова, и я могу по собственному опыту утверждать, что человек испытывает опыт гнозиса различной силы и на различных уровнях. Эти флуктуации – не природа самого гнозиса, а естественное свойство самого человека. Когда мы уже достаточно опытны в обретении гнозиса, мы получаем «способность» отдаваться нашей целостности. Внешний мир молчит. Благодаря внутренней пустоте мы становимся сосудом для Вечности.

На предварительной стадии гнозиса мы чувствуем, что соприкоснулись с любовью и милостью. У нас появляется чувство доверия независимо от того, что происходит вокруг: всё находится в согласии с Богом и Вселенной. Всё кажется исключительным благом. Позднее происходит драматическое столкновение гностика с миром, и он уже не может отрицать способность мира к жестокости. Везде он видит лишь боль и смерть. Затем вдруг начинает казаться, что мы всё это уже знаем, и всё это – правда жизни. Это понимание делает нас злыми или смирившимися. Однако если мы принимаем тот факт, что страдание – это лишь часть жизни, и продолжаем свой путь, то приближаемся к дальнейшим ступеням гнозиса.

Когда открывается видение, границы нашего разума открываются, и мы оказываемся свидетелями нуминозного Присутствия, которое намного значительнее, чем такие слова как «любовь» и «Бог». Мы пересекаем некую черту, за которой исчезает страх и правосудие, а вся человеческая логика и знания разрушаются. Рассыпается вся теология, философия и верования, как будто их никогда не было. В конце концов, мы сами растворяемся в Присутствии.

Постепенно линзы сознания сужаются для того, чтобы позволить нам двигаться в сторону Присутствия и при этом быть способными к ежедневному существованию. Мы принимаем мир таким, каков он есть: со всем его уродством и со всей красотой одновременно. Мы не можем делать ничего иного, кроме как помогать в обустройстве мира, но мы всегда осознаём, что страдание останется наряду со счастьем. После такого опыта человек всегда балансирует между двумя мирами: физическим и Вечным.

То, что мы называем своим «я», желает сохранить этот опыт в памяти так, чтобы вновь вызвать его позже, но не существует такой ясной памяти или понимания природы такого события. Сам опыт парализует нашу способность мыслить. Наш ограниченный мозг не может ухватить его и проанализировать, не может сформировать из него какую-то концепцию. Мы знаем только, что произошло нечто удивительное и осталось только послевкусие во рту. Гнозис полностью отличается от всего остального в этом мире. Пытаться описать его – это то же самое, что описывать вкус манго. Не важно, какие сравнения мы приводим, мы не знаем вкуса этого фрукта до тех пор, пока мы не откусим от него кусочек и не прочувствуем его во рту и горле. И нам никогда не рассказать о сущности вкуса. Мы можем лишь описать свою реакцию на полученный опыт.

Не следует путать гностические идеи с опытом гнозиса. Первые – это только слова, бедно описывающие некоторые мои реакции на получение опыта гнозиса. Интеллект силится охватить и контролировать опыт, но не может сделать этого. Если мы находимся на ранних ступенях гнозиса, мы пытаемся всячески регулировать его. Некоторые ищут гуру, который посвятил бы их в своё знание, или же стремятся пройти через ритуал рукоположения. Другие отправляются в библиотеки или в книжные магазины, чтобы прочесть об опыте других. Мы можем молиться, поститься, отказываться от мира, погружаться в него, следовать множеству законов и изучать различные дисциплины, а также притворяться, что мы можем сделать для этого мира что-то абсолютно чуждое ему. Только ничего из этого не работает. Мы приходим к пониманию, что всё, чего мы ищем, недостижимо, и при этом всё же очень близко.

Мой опыт показал, что реальность (такая, какой мы её знаем) рушится перед лицом истины и полностью разрушается, если мы сможем избежать сумасшествия и не будем искать новые игры, чтобы оставаться во тьме. Мы можем найти центр себя и произвести революцию внутри. Этот момент требует от нас предельного внимания, энергии и пылкости. Мы должны избавиться от наших ожиданий – как от воспоминаний прошлого, так и спекуляций на тему будущего. В тот момент, когда мы начнём смотреть на прошлое с сожалением или печалью, или же задумаемся о будущем, это будет моментом потери опыта. Когда разум молчит, мы можем взойти на дальнейшие ступени гнозиса. Безвременность побеждает время и вплетается в душу человека. Гностики не являются ни аскетами, ни теологами. Их путь не сугубо религиозен в привычном понимании этого слова. Гностик – это художник. Его кисти, цвета и холсты – это его собственное тело и психика. Гностические техники – это практика жизни, её созерцания и понимания без иллюзий защищённости, блеска или отчаяния. Гностики постоянно исследуют окружающий мир и себя, и всегда ищут основу вещей. Однако гнозису, как и искусству, нельзя обучить. Пламя живого гнозиса пробуждается само. Всё, что мы можем предложить – это убежище в наших сердцах, возможность на нас положиться, когда дыхание бесконечности начнёт нашёптывать человеку свои тайны.

Гностический поэт Уильям Блейк писал:

Кто целует радость чистую,

Пощадив её полёт,

Тот увидит, как лучистое

Солнце вечности встаёт.