Дельфис

Преданье Востока гласит: если в мире рождается великий праведник или великий мудрец, то в Долине Священных Лотосов становится на один цветок больше...

Его называли Ксома де Кэрэш. Иногда Цома де Керез. Или чаще всего — Чома де Керос. И можно было подумать, что речь идет о каком-то португальце или французе. А он был венгр. Венгерец, часто упоминаемый Блаватской и Рерихами. Вот что, например, писала о нем Елена Петровна Блаватская в своей книге «Из пещер и дебрей Индостана»: «...У всех свежо в памяти, а у нас тем более, как бедный венгерец, не только без средств, но почти нищий, отправился пешком в Тибет, через страны неизведанные, опасные, увлекаемый лишь любознательностью да желанием пролить свет на историческое начало своего народа. В результате вышло то, что были внезапно открыты неисчерпаемые рудники литературных сокровищ... В Тибете найдена неисчерпаемая литератур» на языке, о письменности которого не было ничего известно. Благодаря необыкновенному рвению Александра Ксомо де-Кзрэш, она им частью переведена, а частью проанализирована и выяснена... То, чего не могли бы добиться целые поколения ученых, то есть проникнуть в ламазерии Тибета и получить доступ к священной литературе этого вполне изолированного народа. того добился бедный странник, без средств и без протекции; быть может, и даже вероятно, только потому, что смотрел на диких монголов и тибетцев, как на братий своих, а не как на низшую расу».

^{Предполагаемая реконструкция портрета Чомы (рисунок современного художника Шандора Болдогфаи Фаркаша)}

Елена Рерих упоминает о нем в своем письме от 19.12.1939 года: «Свидетельства таких ученых, как Томас Воган, Цома де Керез и др.,... не менее историчны, нежели все данные о Пресвитере Иоанне, Аполлонии Тианском, Беловодье и т.д.»

На одном из главных трудов своей жизни — «Тибетско-английском словаре» — он с гордостью указал не только свое имя: Александр Чома де Кёрёш, но и страну, откуда был родом: «венгр-секей из Трансильвании».

Трансильвания, по-венгерски Эрдей, — ныне часть Румынии, в течение долгих веков была венгерской землей.

Легенды венгров-секеев утверждают, что их предки пришли сюда, в древнюю Дакию, задолго до прихода мадьяр — аж в IV веке вместе с гуннами Аттилы.

В южном пределе секейской земли, в небольшом селе Кёрёш секейский воин Андраш Чома записал на обложке семейной Библии дату рождения своего первого сына Шандора (или Александра) — март 1784 года. Шести-семи лет смышленый кареглазый паренек пошел в церковно-приходскую школу при реформатской церкви в родном селе. Но минуло несколько лет, прежде чем он смог продолжить свою учебу в городе Эньед, иначе Надьэньед, в колледже для бедняков. Туда он отправился пешком вдвоем с отцом, а расстояние в триста километров означало в те времена даже для верхового несколько дней пути. Это первое путешествие стало залогом будущих беспримерных пеших странствий по неизведанным землям Срединной Азии, где кончались проложенные европейцами дороги.

Вот некоторые свидетельства о его школьных годах: «Его обычной пищей были казенный хлеб, фрукты, творог да крошеный салат... Часто сидел на одной воде. Спал обычно на голой земле или на дощатом полу. ...Тщательно распределял свое время и силы, относился к себе очень строго и требовательно. Памятны его слова: «Перед сильной волей все преклонится, даже бедность, и она сумеет добыть себе независимое положение». А вот черты его внешнего и духовного облика: «Он был среднего роста и телосложения, худощав, но обладал могучим здоровьем.. Его никогда не видели больным... Его мягкие черты излучали симпатию, в глазах светилась некая тихая, приятная меланхолия... Говорил мало, но любезно, никогда не спорил громко с человеком противоположных убеждений, вряд ли был способен гневаться на кого-нибудь или приходить в ярость. Словом, он скорее жил жизнью своего сердца, нежели был погружен во внешние предметы. Он обладал глубоким умом, но не умел схватывать быстро, на лету. Это не был блестящий, пламенный ум, но тем больше было его трудолюбие и старание...»

К 1807 году, к моменту окончания Надьэньедского колледжа, в нем просыпается жажда объехать Азию — его главное стремление. За время учебы в Эньеде и затем в Геттингенском университете он овладел тринадцатью языками — мертвыми и живыми. Но он изучал их с одной целью — открыть тайну древней истории и происхождения венгров. Чома поставил себе целью отыскать колыбель венгерского народа и родственные ему народы, разгадать загадку: откуда родом венгры, кто они, с какими языками состоит в безусловном родстве их язык? Он надеялся разыскать сведения о происхождении венгров в древних арабских манускриптах, а также собирался найти в Азии уйгуров, о которых часто упоминалось в китайских хрониках. Некоторые ученые отождествляли уйгуров с уграми — древним племенем прародителей венгров. Поскольку об уйгурах было известно, что это тюркоязычный народ Чома наряду с арабским начал изучать и турецкий.

По первоначальному плану он собирался добраться в Азию, отправившись из Одессы через Москву в Иркутск и далее в Сибирь до Великой китайской стены. А раз путь его лежал через русские земли, то он потратил 8 месяцев, чтобы овладеть несколькими славянскими языками. Его геттингенские профессора настоятельно советовали ему присоединиться к экспедиции знаменитого лингвиста Гумбольдта, направлявшейся в Сибирь, но Чома не принял ни помощи, ни советов. И 23 ноября 1819 года в одиночку пустился в свой путь, который продлился три с половиной года.

Кёрёши решил из Бухареста отправиться в Константинополь, чтобы там углубить знания турецкого языка и изучить тамошние арабские источники. Константинополь был охвачен чумой, и эпидемия вынудила Кёрёши повернуть прочь и плыть в Египет, в Александрию. Безусловно, его вели и направляли могущественные силы, и сколько таких вынужденных или случайных поворотов, возвращений ему еще предстояло! И сколько неожиданных встреч, бескорыстной помощи! Так, бродя по базарам Александрии, в пестрой разноязычной толпе Чома наткнулся на кузнеца из Тироля Йозефа Шафера, почти земляка, с которым мог поговорить по-немецки. Шафер предоставил ему кров и стол, так что впоследствии Чома с благодарностью вспомнил о нем в предисловии к своему словарю.

В Александрии на пути Чомы Кёрёши встала чума. И вместо того, чтобы плыть в Одессу и далее через Сибирь идти до Китая, он отправился на сирийской галере на остров Кипр, а оттуда, пересаживаясь с одного судна на другое, добрался до Латакии (Сирия). Дальше плыть он не мог — севернее портов уже не было. Ему нужно было сворачивать на восток и передвигаться на «корабле пустыни» — с караваном. Однако европейцу путешествовать с азиатскими торговцами было небезопасно, и Чома 125 километров шел один пешком по караванному следу до Алеппо.

Пройдя тяжёлый путь по пустыне, он далее свернул в Багдад где проживал купец, выходец из Венгрии, от которого Чома надеялся получить содействие для дальнейшего путешествия. Однако помощи он не получил и отправился на этот раз в европейской одежде, верхом на лошади и с караваном в Персию, чтобы оттуда попасть в населенный уйгурами Восточный Туркестан.

После долгого пути караванщики прибыли в Тегеран. Там Чома обратился в английское посольство, надеясь получить материальную поддержку: ведь английская благотворительность уже однажды помогла ему завершить учебу в Ганновере. Более четырех месяцев пользовался Кёрёши английским гостеприимством, изучив за это время персидский язык. Тогда же он с тяжелым сердцем написал на родину, решившись все-таки попросить у своих патронов материальной помощи, которую ранее отвергал, обещая затем по возвращении на родину вернуть долг.

Письмо ушло, но ответа все не было, и Чома отправился в дорогу, оставив в английском посольстве диплом и завещание на случай своей гибели.

Кёрёши намеревался отправиться в Бухарский эмират, а если позволят обстоятельства — в Самарканд. Путешествуя с караваном, чтобы не подвергать свою жизнь опасности и не вызывать ненависти религиозных фанатиков, которые равно не выносили гяуров-неверных, то есть европейцев, и суннитов, он переоделся армянским купцом. Христиан-армян мусульмане терпели как хороших торговцев.

Путь в Бухару для Чомы затянулся почти на семь месяцев. Но едва он туда прибыл, распространились слухи о приближении русской армии, и все чужестранцы поспешили покинуть Бухару. Чома тоже счел за лучшее присоединиться к одному из караванов, направлявшихся в Кабул.

В Бамьянской седловине горной цепи Гиндукуш, на 5000-метровой высоте, Чома заметил вырубленные в скале колоссальные каменные статуи, одну большую и две поменьше. Впоследствии он первым из ученых описал их, считая, что они изображают Будду с учениками. Об истинном значении бамьянских колоссов можно прочесть в «Тайной доктрине» Е.П.Блаватской — на самом деле их пять, и изображают они пять основных рас в истории человечества.

В Кабуле Кёреши не нашел земляков из Европы, но узнал, что близ Пешавара в Индии на службе у хана находятся два офицера-европейца. И вновь он оказался перед выбором: вернуться весной обратно в Бухару и из нее следовать дальше во Внутреннюю Азию, или же разыскать этих европейских офицеров и попытать счастья, пробравшись через Кашмир в Тибет, оттуда проникнуть в Китай и Монголию, куда он собирался первоначально. Еще на афганской земле ему удалось встретить французских офицеров, которые были рады европейскому путешественнику, знавшему их язык. Верхом они сопровождали Кёрёши до самого Пешавара В одиночку проникнуть в Индию он бы не смог: тут тянулась опасная зона. По дороге бывшие наполеоновские генералы с изумлением слушали смелые планы венгерского путешественника. Они убедили Кёрёши не пытаться попасть в Тибет из Кашмира, так как в это время горные цепи непроходимы, а ехать с ними в Лахор, столицу княжества сикхов. В Лахоре Чома распрощался с французами и отправился на восток, чтобы потом повернуть к северу, в Джамму и Шринагар. Из древней кашмирской столицы в компании с четырьмя паломниками он прошел 400 километров через горные перевалы в Лех, главный город королевства Ладак. Оттуда он думал двинуться с караваном в Восточный Туркестан, к Яркенду, но путь оказался непосильным, и он вернулся обратно в Лахор.

Дорогой он ночевал в караван-сараях, спал на голых досках или прямо на земле, питался же соленым чаем с бараньим салом, как это принято у монголов, лишь изредка мог есть немного рису или в кашмирском «райском саду» утолять свой голод и жажду парой фруктов.

На границе Кашмира его ждал последний, изменивший всю его судьбу поворот. Пока он в своем пыльном азиатском кунтуше брел по пыльной дороге вниз, навстречу ему поднимался верхом на коне европейский господин. Он был потрясен, когда путник в поношенных лохмотьях окликнул его по-английски. И не мог поверить тому, что рассказал о себе странник — ведь документов у Чомы с собой не было.

Однако британский уполномоченный, внимательно выслушав подозрительного странника, убедился, что перед ним не русский шпион, а человек чрезвычайно образованный, великолепно знающий европейские и восточные языки, хотя его материальное положение отчаянно. Как человек практичный, он устроил ученому испытание — предложил перевести перехваченное у русского шпиона письмо. Это оказалось секретное послание русского министра иностранных дел графа Нессельроде к пенджабскому радже, крайне важное для британских властей. И хотя Чома отлично выдержал первое испытание, ему предстояло второе: он должен был выучить совершенно неизвестный тибетский язык. Уполномоченный британского правительства пообещал ему финансовую помощь, если это изучение пойдет успешно. Далее Чома должен был взяться за составление первого научного и практически пригодного англо-тибетского словаря. Материальное положение венгерского ученого вынуждало его принять это предложение, даже если и приходилось несколько отступить от намеченной цели Кроме того, Чоме вспомнилось мнение санкт-петербургского академика Шмидта о том, что уйгуры, которых он ищет, не тюрки, а тибетцы. Он надеялся, что решит эту загадку, а заодно сможет разыскать в тибетских книгах интересные новые источники о древней венгерской истории. Он думал, что работа эта займет несколько месяцев, и даже не мог предположить, что она станет главным делом его жизни!

Задача была чрезвычайно сложна: не было ни словаря ни учебника, ни вспомогательных материалов. Изучение тибетского шло с помощью человека, знавшего персидский и тибетский. Но хотя Чома был прилежным учеником, этого было явно недостаточно, и он задумал продолжить изучение языка в тибетских монастырях. Английский патрон одобрил эти планы, и Чома с рекомендательными письмами в кармане отправился в ламаистский монастырь в Занскар, на гору 3англа, что в самой западной части провинции Ладак. Он прибыл туда 26 июня 1823 года.

Когда Кёрёши прибыл в Занглу, то уже немного говорил по-тибетски, так что сумел объяснить ламе свои цели и склонил его к помощи. Этого ученого ламу звали Сангье Пунтцог. В предисловии к своему словарю Чома Кёрёши дает ему самые лестные характеристики. О своем пребывании в монастыре Чома писал так: «За время моего пребывания в Занскаре я при искусном руководстве высокоученого ламы изучил грамматику тибетского языка и познакомился с некоторыми сокровищами литературы, соединенными в 320 толстых печатных томов, что составляют основу тибетской учености и религии».

^{Келья Шандора Чомы Кереши в монастыре Занглы (рисунок венгеского путешественника Эрвина Бактаи, сделанный на месте с натуры в начале нашего века)}

Пищу Чомы в монастыре составлял лишь соленый чай с молоком и маслом. Как жил в их деревне венгерский ученый, в Зангле помнили и сто лет спустя. Когда в начале XX века в тех местах побывал другой европейский путешественник, он встретился со стариками, которые по устным рассказам знали о Скандер-беге (то есть господине Шандоре — так на восточный манер именовал себя Чома). Они рассказали, что Скандер-бег ходил в простой одежде тибетцев, которая состояла летом из грубого сермяжного кафтана, шапки-скуфьи с отогнутыми краями и войлочных сапог или плетеных соломенных лаптей, зимой же на это надевалась овчинная шуба, а на ноги — кожаные сапоги на шерстяной подкладке.

^{Общий вид ламаисткого монастыря в Пхуктале — одного из монастырей, в которых Чома собирал материалы для своего словаря}

Один из стариков поведал, что Скандер-бег, читая, постоянно держал руки под одеждой, согревая их за пазухой или подмышками, и высовывал их на мгновение лишь для того, чтобы перевернуть страницу лежавшей на скрещенных руках книги. А учитывая, что в долгие занглайские зимы температура обычно бывала -20 — -30 градусов, а в нетопленых монастырях -15 — -20, то можно лишь поражаться подвижническому труду венгерского ученого. Печи в Ладаке были неизвестны, а дым открытого очага, разъедая глаза, сделал бы работу невозможной.

В монастырь, или, по-местному, гомпа, построенный в горах над деревней, вела узенькая тропка над пропастью. В самой обители грубо тесанная каменная лестница поднималась на второй этаж, где небольшая келья служила жилищем венгерскому ученому. Ее он делил со своим наставником, другом и помощником — ламой. А доктор Джерард английский врач-гуманист, объезжавший эти края, чтобы делать прививки от оспы, так написал в своих воспоминаниях: «В этом месте он, лама и слуга в течение трех или четырех месяцев теснились в помещении 9x9 футов: они не решались покинуть это убежище, потому что почву устилал снег, и температура была ниже нуля. Тут он сидел, завернувшись в бараний тулуп, скрестив на груди руки, и в такой позе читал с утра до вечера, после наступления сумерек учил без огня или света плошек, спал на полу, и только стены защищали его от суровости климата...».

«Беру на себя смелость признаться, — писал Чома, — что я не только лингвист, я изучил множество языков для того, чтобы проникнуть в сокровищницы давно прошедших эпох, узнать культурные тексты, приобрести полезные знания...». Венгерский исследователь впервые поведал миру о скрытых в тибетских монастырях священных и научных текстах, он впервые описал и изучил их, с помощью ученого ламы составил список сакральных выражений. Уже во время пребывания в Зангле он установил, что тибетская литература почти целиком состоит из точных, выверенных переводов классических санскритских текстов. А поскольку оригиналы на санскрите большей частью утрачены, то эти переводы — Канджур и Танджур — имеют исключительное значение в истории буддизма. Кроме того, чтобы сориентироваться в совершенно неизведанной области — тибетской литературе — Чома просил образованнейших лам Тибета составлять для него компендиумы, глоссарии, краткие справочники. Так что многие ученые уже в нашем веке неоднократно находили в различных тибетских монастырях рукописи, в клеймах которых стояло: «Составлено по просьбе европейца Скандер-бега».

Накопленных знаний Чоме уже хватало для того, чтобы составить тибетскую грамматику, краткую историю Тибета, описать его географию и литературу. Кёрёши радовался скорому завершению своего труда, так как надеялся вернуться к истинной цели своего путешествия — поиску прародины венгров. В рукописях и печатных томах Танджура он встретил упоминания о загадочных югарах и их стране Югаре, а также текст, переведенный, как было указано, с языка югаров. Он подозревал, что под этим именем скрываются угры, то есть венгры, а потому стремился проникнуть глубже в Тибет и священную Лхасу, в книгохранилищах которой надеялся узнать много нового о югарах.

После полуторалетнего беспримерного труда Чома покинул Занскар, собираясь продолжить сбор материалов для словаря в других монастырях. Еще в Зангле местные жители стали к нему подозрительны: почему он, интересуясь буддистскими книгами, не идет в монахи? Зачем изучает, помимо священных книг, историю и географию? Они, вероятно, думали, что он шпион какой-нибудь европейской державы или тайный уполномоченный индийско-британского правительства.

Чома не предполагал, что и в английском поселке Сабатху он окажется под подозрением, но только со стороны английских властей...

Подозрение вызвало то, что он, европеец, прибыл в Сабатху в тибетской одежде. На донесение коменданта от начальства пришел ответ: «Прошу задержать европейского путешественника до получения мною указаний от главного консула из Дели». Для служаки-военного «задержать» означало «арестовать как шпиона». Ответ из Дели содержал требование «мистеру Чоме» написать подробный рапорт о себе и своих планах. Он описал свой предшествующий путь, отчитался о научных трудах, изысканиях и планах на будущее, для осуществления которых попросил помощи от Калькуттского Азиатского общества. Ответ на рапорт разогнал сгустившиеся над Чомой тучи: его планы сочли важными и определили учёному ежемесячную стипендию в 50 рупий.

Кёрёши вновь облачился в восточный кунтуш и пустился в путь, который на этот раз лежал в провинцию Базехр, к монастырю в Канаме. Три года он прожил в лачуге возле канамского монастыря, готовя материалы для своего словаря. «Две грубых скамьи и пара еще менее удобных стульев составляли всю обстановку его маленького жилища, но помещение производило впечатление жилого, потому что вокруг его хозяина в стройном порядке были уложены тома Танджура и Канджура, тибетские произведения, манускрипты и тексты», — записал доктор Джерард навестивший Чому в его канамском уединении. Все деньги, которыми снабжало его правительство Британской Индии, Чома тратил на оплату труда ламы, слуг и на покупку книг, себе оставлял только минимум на скудное питание да простую одежду.

В ноябре 1830 года он уехал в Калькутту для издания своих трудов. И грамматика, и «Опыт словаря» были выпущены в 1834 году тиражом по 500 экземпляров. Ученый не претендовал на гонорар: он предложил его своим патронам в качестве благодарности за их поддержку. В ту пору он жил в особняке Бенгальского Азиатского общества. Несколько лет Чома работал библиотекарем Общества, разбирал свои рукописи, составлял каталоги санскритских и тибетских книг, создавал научные труды, писал статьи для научных журналов «Journal of the Asiatic Society of Bengal» и «Asiatic researches», посвященные тибетской литературе и языку. Именно они заложили основы совершенно новой отрасли в ориенталистике — тибетологии, которая теперь преподается в каждом уважающем себя европейском университете. Один из его трудов, «Будда и его ученики», многократно переводился на разные языки и переиздавался в прошлом и нашем столетии.

В эти годы, помимо избрания учёного почетным членом научных обществ Великобритании и на родине, была у него и еще одна радостная весть: собранные для Чомы по всей Венгрии деньги, (их послали ему в Тегеран еще в 1821 году), наконец, нашли своего адресата. Но Чома привык давать, а не получать. Поэтому он написал в Эньед своим профессорам, прося их в качестве благодарности за оказанную ему поддержку принять от него полученную с родины помощь и сэкономленные им 450 золотых.

Самое интересное свидетельство о его калькуттских годах оставил венгерский путешественник — художник Агоштон Шёффт, который нарисовал в Калькутте единственный достоверный прижизненный портрет Чомы Кёрёши. Но Шёффт запечатлел его не только карандашом, но и пером: «Между прочим, должен признаться, мне не доводилось встречать человека чуднее и необыкновеннее. Он живет затворником в здании Азиатского общества, откуда редко выходит. Вечером совершает краткую прогулку по двору, а затем велит запирать себя в комнате, так что когда я, во время моих вечерних прогулок верхом, иногда желал навестить его, мне всегда приходилось ждать, покуда слуги принесут ключи, и всегда находил его среди книг. Он был весел, смеялся и всегда приходил в отличное расположение духа, когда мог поговорить о Венгрии».

Чома долго тянул со своей последней экспедицией. Вероятно, его подтолкнули слова Шёффта, который выразил опасения, что если Чома пробудет в Индии еще 10 лет, как собирался, то может не вернуться на родину. Кёрёши вспомнил о своем долге перед соотечественниками — открытии прародины венгров. Видимо, в нем совершалась внутренняя борьба: тягостные предчувствия сменялись новыми надеждами. Ибо, найдя немало совпадений в лексике монгольского и венгерского языков, он надеялся найти следы возможных общих предков венгров, тибетцев и монголов, а для этого хотел побывать в Бутане и, перевалив через Гималаи, в Монголии. История распорядилась иначе. По намеченному Чомой пути европейцы прошли только спустя 80 лет — это была Трансгималайская экспедиция Н.К.Рериха.

Современные языковеды выяснили, что родства между венгерским и тибетским или монгольским нет, речь может идти только о заимствованиях. Да и таинственные югары тоже к венграм не имеют отношения. Эти проживающие в Китае, точнее, во Внутренней Монголии желтые уйгуры — потомки выходцев из Средней Азии и единоплеменники нынешних узбеков. Но это — прикладное языкознание, и кто знает, что говорит об этом языкознание эзотерическое... Ведь верования хантов и манси — ближайших родственников венгров по языку — хранят загадочные сведения о том, что их предки давным-давно спустились с вершин далеких южных пиков, где находится благословенная страна счастья...

^{Единственный достоверный портрет Шандора Кереши Чомы, выполненный пастелью при его жизни в 1842 г.}

^{Автор —Агоштон Шеффт (профиль)}

Собираясь в Сикким, Чома, как когда-то при отъезде в Бухару, оставил завещание, распорядившись отдать все свои бумаги, рукописи, книги и прочие вещи Азиатскому обществу. В середине февраля 1842 года он пустился в путь. Двигался он так же, как во время предыдущего путешествия 6 лет назад: по реке Хугли, потом по притоку Ганга Махананде на весельных плотах. Пройдя дикие заросли джунглей, кишевшие москитами и малярийными комарами, экспедиция двигалась дальше в горы по обрывистым склонам, пока не достигла Дарджилинга — южной точки британских колоний в Сиккиме. Для посещения Сиккима требовалось разрешение сиккимского раджи, и благоприятный ответ был более чем вероятен, ибо советника раджи поразили познания Чомы, и он обещал выхлопотать разрешение у своего господина. Но когда Чома, преисполненный надежд дожидался в Дарджилинге письма от раджи, смертоносная болезнь уже угнездилась в нем, и часы его были отмерены. Он умер от малярии, и похоронили его на английском кладбище Дарджилинга.

В благодарность люди поставили на его могиле памятник — в одну из стен восьмиугольной, в восточном стиле, колонны вделана табличка из черного мрамора с английской надписью: «Здесь покоится Александр Ксома де Кёрёс, уроженец Венгрии, который прибыл на Восток для лингвистических исследований и в течение многих лет, проведенных им среди лишений, которые редко выпадают на долю человека, в результате упорных трудов во имя Науки создал словарь и грамматику тибетского языка; это самый выдающийся и истинный памятник ему. Желая продолжить свои труды, он скончался на пути в Лхасу на этом месте 11 апреля 1842 года в возрасте 58 лет. Его коллеги из Бенгальского Азиатского общества установили в память о нем эту табличку. Мир праху его».

^{Могила Чомы на английском кладбище Дарджилинга, возле могилы стоит венгр-секей Эдён Якабош, повторивший в 70-х годах нашего века путь своего великого соотечественника}

Эту надпись читал в 1924 году Николай Рерих и в путевых записях оставил упоминание: «На кладбище Дарджилинга погребен загадочный человек. Венгерец родом, живший в конце XVIII столетия. Пешком он прошел из Венгрии в Тибет и оставался много лет в неизвестных монастырях. В тридцатых годах прошлого века Цома де Керез скончался. В трудах своих он указывает учение из Шамбалы, установившее следующую за Буддой иерархию. Пришел этот ученый из Венгрии — характерно. Загадочна его деятельность».

А вот как увидел «Чому» поэт Леонид Володарский:

Не знавший ни денег, ни женщин, ни дома,

Куда же теперь поспешаешь ты, Чома?

Торопишься снова, венгерец двужильный!

Куда, если тело британский Дарджилинг

Отнял у тебя и землею закрыл?

Я вижу сияние огненных крыл.

Неужто поход превратился в полет?

Ни як, ни верблюд ни галера, ни плот

Отныне в дороге тебе не нужны.

Внизу трансильванские скрипки нежны.

В них свадебный марш с похоронным напевом

Смешались. И стали Бессмертия Древом.

И каждый, кто Древа коснуться готов,

Попробует всласть незапретных плодов.

На родной земле Чомы Кёрёши, в секейском краю Зайзон, он стал героем народных легенд. Одна из них повествует о том, как двенадцати лет Чома отправился в путь по белу свету и получил от одного короля в дар волшебную золотую книгу, в которой были собраны все языки на свете, и за одни сутки выучил их все. Одевшись в хрустальный панцирь, прошел он бесчисленное множество стран, побывал в землях людей с песьими и волчьими головами, чтобы найти то место, где родился самый первый венгр. А потом прислал с края света кошель денег, чтобы раздать их всем беднякам...