Дельфис

Сборы в Америку были недолгими. Через три дня я уже летел над океаном и вскоре, запрокинув голову, терялся в небоскрёбах Нью-Йорка. После месяца хлопот все препятствия неожиданно сметены. У сроков свои законы. Обстоятельства долго сопротивлялись, пока вдруг не образовалась как бы узкая расщелина во времени. Тесные врата и оказались входом в Чураевку.

_{Г Д.Гребенщиков}

 

Что такое эта Чураевка... Имя вымышленное и в то же время реальное. Название сибирского скита, расположенного где-то в горах Алтая. Там начинаются события романа Георгия Гребенщикова «Чураевы». Что за редкое слово? Тюркские или санскритские корни?! Помимо литературной Чураевки, есть другая. «Младшая дочь» эпопеи «Чураевы» — так назвал её сам писатель.

На холмах Чураевки ещё лежал рождественский снег, когда я ступил на её землю. Здесь, в штате Коннектикут, затерявшись среди американских лесов, возникла русская деревня. У слияния древнеиндейских рек Помпераг и Хусатоник. Поселение русичей, согнанных со своих мест ордами соплеменников. Не монгольского племени — родная кровь. Звёзды вместо крестов, и Бог в сотоварищах.

Первым поселенцем был Илья Толстой, сын известного классика. Однажды он приехал в Салзбюри, чтобы повидаться с переводчиком книг отца. Ему понравилось это дикое место, напомнившее Ясную Поляну. Он купил участок земли довольно больших размеров.

Было это в начале 1920-х годов. А в 25-м здесь случайно оказался писатель Гребенщиков. Приехал из Парижа вместе со своей женой Татьяной Денисовной.

Так начиналась история, которую я узнал в Чураевке. Слышал многое от немногих. Старожилы, как потерпевшие кораблекрушение, спасаются на обломках прошлого.

Илья Толстой испытывал финансовые затруднения. Он пришёл в лавку, чтобы в очередной раз взять товары в кредит. Ему было отказано в кредите. «Я — граф Толстой», — сказал возмущённый сын великого писателя. — «Если вы граф, то продайте свою землю», — спокойно ответил хозяин.

Часть толстовской земли и была продана Гребенщикову. Георгий Дмитриевич начал строить на этой земле собственными руками. Заложил первый камень на Пасху. Сначала поставил хижину-землянку, затем появилось несколько домов.

У самой дороги, в маленькой котловине, стоял белый деревянный дом в новгородском стиле, с тремя высокими резными срубами.

Как мне всё это знакомо, ловлю себя на мысли. Был дом, теперь его нет. Есть другой, на горе. Опять котловина, поглотившая прошлое. Будто она — главная фигура, геометрия истории.

_{Здание издательства и типографии «Алатас», Чураевка, штат Коннектикут, США}

 

Зато по склонам родники поют. Несут чистые целебные воды. А на горе стоит часовня Святого Сергия, Радонежского Чудотворца. Строили её всем миром.

Память о земле русской, о водительстве Преподобного. Был голубой купол — зарделся червонным золотом.

Собрались вокруг часовни выходцы из России, светочи культуры. Стала возрастать Чураевка. За символическую цену Гребенщиков начал сдавать в аренду участки и продавать землю В русской деревне поселились Сергей Рахманинов, Михаил Чехов, совсем близко — Игорь Сикорский. Приезжали Фёдор Шаляпин, Александр Гречанинов, Георгий Вернадский, Николай Рерих. Появились обитатели Чураевки — настоящие Чураевы, все братья.

Душой русской колонии был Георгий Гребенщиков, подобно Василию Чураеву в его романе. Не дописан роман «Чураевы». Молчит и писатель. Нет в Чураевке его могилы. Виделось быть рядом с Сергием...

Хожу по холмам и аллеям, заглядываю в пустой дом. Остатки чураевской типографии. Тёмный металл дышит холодом. Стопки книг и ворох пожелтевших листов. Хочется оживить эти книги, одеть в переплёты страницы. Собрать братьев Чураевых, разбросанных по Америке. Ведь кто-то ещё помнит писателя.

Почти невероятно, но мне удалось разыскать семью Сикорских. Мы договорились о встрече, и через несколько дней я приехал поездом в Бриджпорт. Меня встретил на платформе Игорь, младший Сикорский. Вскоре я уже говорил с его братом Николаем и матерью Елизаветой Алексеевной. Их отец и муж — Игорь Иванович Сикорский, изобретатель вертолёта и легендарной машины, самолёта «Илья Муромец». Он эмигрировал в 1917-м, при Керенском.

Наш разговор, конечно, перешёл сразу же на тему о России. Им интересно услышать мнение русского из первых уст, что происходит там, на родине, сохранилась ли ещё хоть какая-то духовная жизнь, или повсюду царит только варварство и дикость.

Слова скачут с одного на другое — хочется все узнать. В этом разговоре находится наконец место для Гребенщикова. Николай Игоревич вспоминает, как в детстве часто ездили в Чураевку. Их отец был близким другом Гребенщикова. Вместе трудились, строили часовню Преподобному Сергию. Вместе делили кров, засиживались за беседой до полуночи.

— Я был маленьким мальчиком. И часто, уже засыпая, слышал долгие философские беседы при свете керосиновой лампы.

_{Скульптурный портрет Г.Д.Гребенщикова работы С.Т.Конёнкова}

 

 Сикорский вложил средства в издательство «Алатас», что по-казахски значит «Белый камень», поддержал писателя в выпуске книг. «Белый камень» — в основание русской культуры. Иначе и быть не могло. Ведь Гребенщиков не просто писатель. На нём, как и на Достоевском, — печать Духа Святого. Дело не в букве писания Русская идея — построение Храма.

— Гребенщиков был человеком больших идей, — снова говорит Николай Игоревич. — Однажды он приехал к нам на дачу. Там были прекрасные величественные скалы. И вот Гребенщиков предложил мне, мальчишке лет десяти, высечь на скале что-нибудь как обращение к людям. Только потом, годы спустя, мне стало понятно, что он хотел. Я должен был написать свой завет будущему человечеству.

— А когда познакомились Гребенщиков и Сикорский? — задаю я вопрос в надежде, что как-то ещё хранятся семейные предания.

Елизавета Алексеевна сосредоточенно ушла в себя. Будто открыла тяжёлый, кованый сундук и перебирает старые, дорогие ей вещи:

— Это было в конце 20-х годов, в Нью-Йорке. Как раз родился третий сын, Игорь. Мои муж, Игорь Иванович Сикорский, выступал с лекцией по астрономии и рассказывал о перспективах освоения воздушного и космического пространства. Он уже был тогда известный изобретатель. Часто сам поднимался в воздух на дирижаблях. Один ортодоксальный атеист сказал ему прямо из зала, после того как разгорелась дискуссия о вере в Бога: «Мистер Сикорский, вы смотрите в телескоп, вы бывали в небе. Скажите, что вы не видели там никакого бога...». С большим достоинством Игорь Иванович ответил: «Я действительно не видел там Бога, но я чувствовал Его вокруг себя повсюду». После лекции к нему подошёл Гребенщиков и сказал: «Разрешите представиться — писатель Георгий Гребенщиков».

Расставались мы с Сикорскими дружественно. А через полгода из Америки пришло известие — не стало Елизаветы Алексеевны. Я пожалел, что встреча была единственной. Позже оказалось, печальные новости были ложными. Просто сильно болела. Жить ей сто лет.

Но в тот день думалось и о Гребенщикове, и о Чураевке. Со смертью писателя Чураевка начала быстро угасать. Она осталась неосуществлённой мечтой. Казалось, будет Чураевка — домом Сергия для всех приходящих, обителью для стучащихся, где они смогут проходить «Школу Жизни».

_{Часовня во имя Преподобного Сергия Радонежского, Чураевка, штат Коннектикут, США}

 

Ворошил память — перебирал старые газетные вырезки. Неожиданно для себя наткнулся на очерк одного корреспондента. Он посетил русскую деревню перед уходом Гребенщикова. Видел одинокую часовню. Он писал: «Может быть, в будущем появится молодой принц из нового поколения и разбудит спящую красавицу Чураевку .». И вправду, быть может, спящая красавица Чураевка однажды пробудится в далёких горах, в объятьях белоглавого Алтая?!

Преподобный Сергий

Трудно теперь припомнить, когда я узнал о Чураевке. Прочитал давно книгу «Знамя Преподобного Сергия». Там была одна строчка о Чураевке. Вот и всё. Прошли годы. Неожиданно как-то Чураевка стала дорогой и близкой. Вспыхивала в глубинах памяти далёкая русская деревенька, чураевский скит, Радонега. Она манила своей церковкой во имя Преподобного Сергия Радонежского. Очаровывала певучим знакомо-незнакомым «Радонега». Не просто название скита, данное писателем Гребенщиковым. Вобрала в себя троицу — Радонеж, радость, радугу.

На третью неделю по Рождеству, белым, игольчатым от мороза днём мы оказались в Чураевке. Видели каменную часовню Святого Сергия. Предстояли перед рублёвской «Троицей», распростёршейся над массивной, скреплённой скобами дверью. Можно ли было предугадать — здесь, в Америке, Сергиев скит под покровительством Святой Троицы. История эта длинная, стара как Чураевка.

Ещё через три недели я снова стоял у дверей часовни. Смотрел на охваченный солнцем золотой купол и думал, думал.. Что скрывается под этим золотом?

— Крепкая часовня, построена из дикого камня, который был в развалах и зарослях терновника и кишел змеями. Копия той исторической, сложенной самим Преподобным Сергием под Москвой более шестисот лет тому назад... Чураевка — это страшный, непомерный крест. Бьёт по сердцу одним словом. Вечный, потогонный труд. Разве можно сосчитать тысячи ударов киркой по каменной почве?

Преподобный Сергий украшал свою обитель бедностью. Купол из тонкой проволоки, обтянутый брезентом, из которого делаются крылья аэроплана. Один подсвечник сделан из берёзы, так и стоит. Лампада дивная. Дорожки из веток хвои на чёрной земле.

По этим хвойным тропам ступал писатель. Каждый день ходил молиться, зажигать свечечки. И там же родник под горой, березы, дубы и свыше семи тысяч сосен и ёлок, посаженных всей русской колонией. На пне писал Микула Взабольший книгу об Алтае. Перед лицом Царицы Белухи Алтайской — обнажал голову. Хотелось построить на родине нечто огромное, из яшмы и гранита, на века. Белый Храм на высоких горах...

Пустынна теперь Чураевка. Даже время здесь, кажется, остановилось. Ушло всё в седых стариков, которые изредка появляются на островках своих домов. В лесной неподвижности вспорхнёт одинокая молитва епископа Даниила. И снова мыши и белки хозяйничают в деревне.

Бывали в Чураевке дни шумные. Праздники радостные, обязательно с молебном Преподобному Сергию. Летом русские съезжались со всей Америки. Однажды Георгий Дмитриевич и Татьяна Денисовна целую неделю мыли посуду, у них было пятьсот гостей.

Приезд в Чураевку — не рядовое событие. Для каждого приуготовлен чудесный дар. Мне в руки попало рождественское письмо Гребенщикова, в котором он пишет о Преподобном Сергии и Его ученике Савве Звенигородском. Это была только бледная машинописная копия, без адресата, кому-то в Сиэтле.

Оригинал письма я искал повсюду — и в Бахметьевском архиве Колумбийского университета, и в архиве Русской православной церкви в Америке — тщетно. Оно стало для меня Чураевским посланием Георгия Гребенщикова.

2 января 1940 года

Высокочтимый Отец Протоиерей,

Принося наши искренние поздравления с Праздником Рождества Христова и Новым годом, я хотел бы на этот раз отозваться на передовую статью в «Русских ПОЛЯХ» от 16 декабря о Преподобном Савве Звенигородском. Это, конечно, не обязательно для печати, а просто для Вашего сведения.

Несколько лет тому назад, в Нью-Йорке, я часто бывал в студии нашего знаменитого скульптора Сергея Тимофеевича Коненкова. Он в то время лепил с меня свою работу и старался всё время меня занимать. Рассказы его были изумительно увлекательны, глубоки и строго правдивы.

С глубоким умилением рассказал он мне о том, как он видел в одном из московских музеев вскрытые мощи Преподобного Сергия Радонежского. Как скульптор, он особенно остановился на описании прекрасно сохранившейся головы Преподобного. Очертание черепа, говорил он, изумительно красиво, и пожелтевшие от времени седые волосы обрамляли эту голову. Лежал Преподобный в тёмно-коричневой ризке домотканого, крашенного домашним способом грубого полотна. Ризка сохранилась нетленно.

Вы понимаете, что подобные рассказы не всякому перескажешь, да и страшновато что-либо перепутать, когда всякая деталь так священно значительна. Но вот рассказ Сергея Тимофеевича о мощах Преподобного Саввы Звенигородского более краток, потому я не страшусь передать его, как умею и как помню.

Савва Звенигородский. — рассказывал знаменитый скульптор, — огромного роста. Его тело сохранилось настолько прекрасно, что большевики были сами поражены чудом такого явления и, раздевши Преподобного, положили его на видное место, обнажённого, полагая, видимо, поразить зрителей необычайностью «феномена». Так он и лежит, красиво сложенный богатырь, совсем ещё не старый, с протянутыми вдоль тела руками, точно после большого сделанного дела уснул и отдыхает. Ни пятнышка на теле. Оно чисто, почти как у спящего, живого человека. И сам он необычайно благообразен, волосы и борода, даже не седая, может быть, с проседью, прекрасно сохранились. Но поразительно большого роста был Святитель.

Мы не знаем, какова судьба мощей Преподобного Саввы и Преподобного Сергия, но было слышно, что, так как народ валом валил для безмолвного и умилительного поклонения в музей, большевики, кажется, убрали святые останки Святителей, чтобы народ их не видел. Одно можно сказать, что и такое поругание над Святынями русского народа послужит только к укреплению его веры и надежды на новое, ещё неслыханное паломничество не только к останкам Святителей, но и к тем местам, где они когда-то подвизались и строили незыблемую силу Духа и Блага на Русской Земле.

Георгий Гребенщиков

По возвращении из Чураевки я отправился навестить Владыку Иллариона, главу Русской зарубежной православной церкви. Поблагодарить за встречу с епископом Даниилом и получить благословение. Мы долго говорили о Гребенщикове и его книгах От Владыки узнал, что существует старообрядческий музей в Нью-Джерси, связанный некоторым образом с Гребенщиковым¹. Снова потянулись нити в Чураевку. Снова встречи. Знаки Преподобного Сергия. Поучительная история, рассказанная одним эмигрантом, очевидцем событий в Сергиевом Посаде.

— В начале 1920 года советское правительство дало распоряжение освидетельствовать мощи Преподобного Сергия. Всякий раз, когда назначенная комиссия появлялась в Лавре, её окружала грозная толпа верующих. Устрашённая комиссия удалялась восвояси. Для вскрытия раки власти прибегли к хитрости. Наступил Великий пост. Комиссия заявила, что «обследование» не состоится. Народ разошёлся. В час ночи отряд красноармейцев появился в храме. Духовенство начало спасительный молебен. Комиссар Херер, возглавлявший комиссию, закричал: «Довольно пели!» — и прекратил богослужение. Когда стали вскрывать раку, красноармейцы сняли фуражки. «Накрыться», — скомандовал комиссар. Приказ исполнили. Однако вскоре с мощей был снят пятый покров, и рельефно обрисовались контуры тела. Красноармейцы опять сняли фуражки. На новое требование надеть фуражки отряд ответил ропотом. Приказ был отменён. Вскрытие мощей прошло при гробовом молчании. Останки Преподобного оказались облачёнными в тёмный подрясник. Иссохшие мускулы с коричневатой, чуть блестящей кожей. На голове Святого Сергия седые волосы, и длинная седая борода. Вскрытие произвело на всех впечатление потрясения. Противоположное, нежели ожидали большевики. Врач, освидетельствовавший мощи, на другой день скончался. Его хватил удар. Комиссара Херера через несколько дней в Москве понесли лошади. Он был убит на месте.

Преподобный Сергий для нас жив и назидателен. В далёкой Чураевке в тесном пределе часовни взирает проникновенно с икон. Хоругвь с ликом... На лиловом бархате — Он, Священный Воевода. Ведает, ведет, воюет. Сохранить бы лишь огоньки лампад.