Дельфис

Всё отнял Господь Бог у человека райское наслаждение жизнью близ Творца, власть над всякой тварью, блаженство в Духе Святом и бессмертие... Так повествует Библия. Гope нам, земнородным, покусившимся стать как боги, а в результате лишившимся и первозданного человеческого естества и величия! Гope нам, вкусившим плода греховного на сладкой трапезе эдемской кущи! Горе и вечное проклятие бесчисленным поколениям Адама — за то, что насаждают рай на земле изгнания! Насаждают рай, а жизнь всё более становится адом; умножают тленное, а нетленное, вечное с каждым днём безвозвратно рассеивается ветром неудержимо летящего времени. «И возненавидел я весь труд мой, которым трудился под солнцем; потому что должен оставить его человеку, который будет после меня. И кто знает: мудрый ли он будет или глупый?» — так говорит Экклезиаст, пророк древнего Израиля, однажды воскликнувший: «Суета сует — всё суета!» И голос его, как приговор, торжествует над повседневностью человеческого существования.

Что же оставил Творец человеку после изгнания его из рая? Душу, живую и мятущуюся в поисках утраченного блаженства, память, помрачённую грехом, да ум — взыскующе острый в понятиях добра и зла по отношению к ближнему своему. Велика и бесконечна тоска наша по первобытно-близкому хождению с Богом, по видению Его всесовершенного лика и слышанию Его всепроникающего гласа. Не эта ли смертная тоска заставляет нас из века в век плодить и умножать на Земле свою падшую природу? Вооружать себя изобретениями ума и змеино-колдовской мудрости? Где только не ищет человек своего Творца и Зиждителя: в современных изобретениях и древних идолах цивилизации, в храмах науки и искусства, в политических ристалищах и религиозных войнах. И везде он находит лишь себя — изобретательно-хитрого, эгоистично-расчётливого, надменно-великодушного и, разумеется, достойного почестей и восхваления.

Человек перестал молиться Богу, общаться со своим Создателем; ныне он черпает вдохновение в стремлении самому стать Богом. Но, что удивительно, — в нём всё более и более проявляются черты совершенно противоположные: каинова зависть и злость, неистребимые самость и эгоцентризм. Нежная привязанность к матерински-чистому, доброму, благодарное чувство любви и признательности ко всему окружающему, живущему и дышащему рядом с ним, — всё это постепенно покидает души людские. Поэт Ф. Тютчев в стихотворении «Из края в край...» страстно взывает к нам, обезумевшим в этой вечной погоне за призрачным счастьем:

О, оглянися, о, постой,

Куда бежать, зачем бежать?..

Любовь осталась за тобой,

Где ж в мире лучшего сыскать?

В этих строках содержится призыв к человеку пощадить своё блаженство — блаженство безумно брошенной в прошлом жизни, со всем лучшим, что в ней есть, — даром любить и быть любимым. «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга», — Слово Христа Спасителя возводит к первой заповеди от Моисея: «Возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею и всею мыслию твоею». И — «ближнего твоего, яко сам себе». О, если бы человек полюбил другого как равного себе! Тогда бы Земля наша вновь превратилась в Эдемский сад, а жизнь — в нескончаемое блаженство. Но можно ли возлюбить ближнего, если он лжёт и притворяется, ворует и расточает не самим нажитое, пьянствует и убивает? Можно ли полюбить его? Можно ли, наконец, жить в любви и единомыслии с фарисеями и иудами и не быть распятыми ими на кресте собственной жизни? Универсальный закон взаимодействия уравновешивает на чаше земных весов добро и зло, свет и тьму, дух и материю. Люди же оказываются заложниками дурно устроенной совместной жизни.

^{Н.К.Рерих. Путь на Кайлас}

В пустынное безмолвие уходили все ищущие Бога и там, в одиночестве и покое, проясняли и гранили драгоценные кристаллы знаний в сокровищнице своего духа. «Есть четыре добродетели, которые очищают душу: молчание, соблюдение заповедей (послушание), самоутеснение и смиренномудрие», — пишет в своём отшельническом труде преподобный авва Исайя («О подвижничестве и безмолвии». «Добротолюбие», т. I, с. 464). Вместе с ним в пустыне Скеф неподалёку от Александрии подвизались несколько монахов, также проводивших жизнь в созерцании и безмолвии. В суровой духовной аскезе они не на словах, а на деле постигали универсальный вывод своего учителя: «Маммона означает всякое делание мира сего». Будучи людьми не от мира сего, эти первые христианские подвижники избрали единственное делание как цель и смысл жизни — служение Богу (вспомним знаменитое изречение Христа: «Не можете служить Богу и Маммоне»). Служение чистое и непорочное, по слову аввы Исайи: «...чтоб не иметь в уме ничего, чуждого Бога, когда благословляем Его, ни похотения, когда молимся ему, ни злобы, когда поём Ему, ни ненависти, когда поклоняемся Ему, ни злой ревнивости, полагающей нам препоны, когда приседим Ему, ни срамной сласти в членах наших, когда воспоминаем о Нём, ибо всё сие мрачные стены суть, объемлющие бедныю душу; и не может она чисто служить Богу, имея в себе это» («Добротолюбие», т. I, с. 397). Сколь же велика любовь человека ко Творцу всех и вся, что он, будучи изгнанным из рая, оставляет уютные дома и блага цивилизации и уходит в пустыни и горы, чтобы наедине встретиться с Ним в благоухающей небесной чистотой атмосфере возвысившегося над материей духа! Духа, сбросившего с себя оковы всего земного, ветхого, нечистого и одеявшегося в ризы Света, Правды и божественной Мудрости.

«Всё сие и подобное, бывшее со святыми, написано для убеждения нас подражать тем, кои любили уединение, потому что оно и нас может привести к Господу. Почему старайтесь утвердиться в нём, как должно, чтобы оно привело вас к видению Бога, которое есть самое духовное созерцание» (Антоний Великий, «Добротолюбие», т. I, с. 45).

Но любит ли нас, падших, наш Творец и Родитель, как мы любим Его? О, да! И бесконечно больше, чем мы. Взамен Эдема Он дал нам всю планету в её неисчерпаемом разнообразии красот и богатств. Он вооружил нас инструментами и методами познания реальности Земли и Космоса. Он открыл нам двери в жизнь вечную, преблаженное бытие никогда не умирающего духа. Он по-прежнему рядом с нами на пути к самим себе — первозданно-прекрасным и бессмертным. Он непрестанно открывается нам в чудесных явлениях природы и творческих фантазиях сознания, в житейских потрясениях и загадках судьбы.

Есть на просторах нашей планеты особые места, как будто созданные для общения с Богом через Его физические эманации. Одно из них — гора Кайлас на юге Гималаев. Вот как описывает её лама Анагарика Говинда, поэт и художник нашей эпохи: «Временами священную гору окутывают грозовые тучи, и паломник вынужден пережидать несколько дней, пока не утихнут разбушевавшиеся стихии и буря не уйдёт. Тогда гора снова является во всей своей красе, со сверкающим куполом, сине-зелёными ледниками, лилово-синими тенями и тёмно-пурпурными скалами — зрелище, которое невозможно описать словами. Гора кажется уже совсем близкой, стоит ещё немного пройти, и паломник сможет коснуться её, но она неприкосновенна в своём величии, словно небесный храм с хрустальным или алмазным куполом по ту сторону материального мира. Для Берущего — это и в самом деле небесный храм, престол божеств, центр космических сил, ось, пуповина, соединяющая Землю со Вселенной, антенна, передающая и принимающая духовные энергии нашей планеты» (с. 317).

Не удивительно, что в таких священных местах матери-природы, идеально располагающих к уединённому созерцанию, духовному взору тибетцев открывается вселенная Будд и Бодхисаттв, мир, свободный от тьмы насилия, невежества и неправды, преисполненный благости и душевного покоя. Недаром народная молва сравнивает великие горы Земли с престолами Божиими.

Но есть на просторах нашей планеты и пустынные земли, плоские, не поражающие ни величием, ни красотами. Таковы Египет, Австралия, Мексика... Забытые Богом места? О, нет! Мы, переступившие порог третьего тысячелетия, словно дети, пытаемся разгадать Загадки древнеегипетской сверхмощной цивилизации, раскрыть тайны пирамид в Гизе, осмыслить религиозно-философские и нравственные аспекты солнцепоклоннического культа Атона.

Я дышу тем сладким дыханием,

Что исходит из твоих уст, —

Я вижу красоту твою каждый день.

Моё желание — слышать твой сладостный голос,

Подобный северному ветру;

Ощущать, как мои члены наполняются жизнью

Благодаря тебе.

Протяни ко мне свои руки,

В которых заключён твой дух,

Чтобы я мог воспринять его

И жить тобою.

Помяни моё имя в вечности —

И я никогда не погибну

Вот так обращается к видимому на небе Солнцу великий реформатор Древнего Востока фараон Эхнатон, живший и правивший Египтом в XIV столетии до P. X.

Разве это всего лишь признание в любви солнечному диску, как трактуют некоторые учёные - египтологи? В гимнах Атону (верховному божеству царя-отступника) в полную духовную силу входит глубоко религиозное, трансцендентное чувство всепоглощающей веры в бессмертие человеческой личности, объявшей своей беспредельной любовью всё видимое и невидимое; веры, возводящей духовное созерцание в глобальный, синтетический принцип философии жизни как отдельного человека, так и сообщества людей.

Помяни моё имя в вечности —

И я никогда не погибну.

Как это напоминает евангельский вопль благоразумного разбойника, распятого рядом с Иисусом на кресте:

- Помяни меня, Господи, Когда приидёшь в Царствие Твое!

И мгновенный ответ Христа:

-...ныне же будешь со Мною в раю. (Лк. 23, с. 42-43)

Нет, мы ещё до конца не уразумели спасительной силы духовно-чувственной трансформации нашего сознания, всей глубины и мощи свободно созерцающего Бога духа! Далеко по сравнению с нами продвинулись на этом пути буддисты и йоги, имеющие хорошо разработанную систему овладения высшими сферами разума и сознания. «Силой воли мы должны победить ум, задержать его и заставить его размышлять о величии Бога», — пишет в «Шести наставлениях о Раджа-йоге» Свами Вивекананда («Философия йоги», изд. Амрита, 1992, с 467).

Он приводит способ овладения (управления) умом, благодаря которому достигается зависимость его от высших сфер сознания:

«Вообразите себе, что ум — это простирающееся перед вами озеро, а мысли, которые приходят и уходят, — поднимающаяся и расходящаяся на поверхности рябь. Не трудитесь управлять мыслями, но наблюдайте за ними и следите в воображении за их полётом. От этого круги станут постепенно уменьшаться, то есть ум простираете над широкими кругами мыслей, которые в свою очередь расширяются и очерчивают всё большие круги, как бывает на пруде, если в него бросить камень. Мы хотим сделать обратное: начиная с огромного круга, всё уменьшать его, пока нам не удастся, в конце концов, устремить ум в одну точку и задержать его там».

Заключённый в одну точку ум легко абстрагируется от чувственной плоскости человеческой личности и становится совершенно пустым, свободным в своём возвышении над материальным миром, над нашей плотью. Для чего это нужно? «Бог — наш высший идеал, — продолжает Вивекананда. — Размышляйте о нём». И, как чудное откровение высоко воспарившего над материей духа: «Мы не рождаемся и не умираем, и мы должны лишь любить».

Говорят, всё гениальное — просто. Это действительно так. Но чтобы достичь этой гениальной простоты, нужно пройти сложнейший путь духовной эволюции. Как говорят на Востоке, приблизиться к Абсолюту — абсолюту своих физических, нравственных и духовных возможностей. То есть к Богу, образ которого запечатлён в каждом из нас. Размышление о Боге, духовное созерцание Его Славы, Величия и Могущества и есть абсолютная, идеальная жизнь для всякой живой человеческой души. Истинно райское наслаждение для падшей и тленной человеческой природы. Апофеоз её земного бытия и венец небесного предстательства на том Свете.

Весьма искушённый в вопросах действия мысли и духовной практики Платон прямо уподобляет душу, созерцающую божественное, самому божеству. В «Приложениях к Диалогам» он пишет: «Созерцание есть действие ума, мыслящего умопостигаемое, а деятельность — действие разумной души, происходящее с помощью тела. Считается, что душа, созерцающая божественное и мысли божьи, получает удовольствие, и это её состояние называется размышлением, которое, можно сказать, ничем не отличается от уподобления божеству. Поэтому созерцание — самое важное и ценное, самое желанное и притягательное, всегда доступное и зависящее от нас самих — одним словом, то, ради чего мы стремимся к поставленной цели. А в действительности и делах практических, совершаемых с помощью тела, могут встретиться препятствия; поэтому ими следует заниматься только тогда, когда к обычным человеческим заботам ведут предметы, относящиеся к созерцательной жизни» (с. 433).

По Платону, созерцание — цель, а не средство, своего рода сверхзадача на жизненном поприще человека разумного; не путь, а пристань устремлённого к Богу (и к самому себе — Адаму) духа. И в этой философской проекции нет решительно никакой принципиальной разницы между духовными концепциями язычников и христиан, йогачаров и буддистов — всех, исповедающих нематериальные основы бытия и истинной цели нашего существования.

Мир един, как един Тот, Кто создал его и управляет им. И в этом едином пространстве жизни действуют единые (универсальные) законы сущего и проявленного. Следуя этим законам, человеческий разум открывает для себя единое всеохватывающее Учение Бытия, в котором религия — не более чем национальные видения глобальной картины мира. Это Учение объединяет то, что люди и Церкви неразумно разделили и противопоставили друг другу. Нужна высочайшей точности оптика духовного ока человека, чтобы собрать в единый фокус зрения искажённые временем фрагменты этого Пра-Учения, осколки некогда эффективно действующего механизма сверхреального восприятия жизни. Такого рода сверхреализм бытия и являет нам Посланник Света, Знания и Божественной Мудрости — Иисус Христос.

«Я есть Путь, и Истина, и Жизнь», — формулирует конечный идеал Христос. Путь человека к своему Отцу Небесному — посредством высокой, совершенной жизни, — чудесно приближающий его к свету, истине и нескончаемой радости всё созерцающего и всё познающего духа.