Дельфис

Одну из первых картин Николая Рериха на индийской земле я увидел при довольно любопытных обстоятельствах.

В сентябре-октябре 1997 года мы с группой петербургских друзей и болгарским фотографом Вен циславом Симеоновым путешествовали по Гарвальским Гималаям. План экспедиции был таким. Из Дели мы должны были доехать до Харидвара и Ришикеша, священных городов в верхнем течении Ганга. Оттуда автобусом подняться на 3140 м вверх в Ганготри — место, где, по преданию, богиня Ганга снизошла с небес на землю и воплотилась в реку. Для разминки и адаптации к высоте, из Ганготри мы собирались совершить поход к священному озеру Кедар Тал, лежащему на высоте 4800 м, провести на его берегах день или два и вернуться в Ганготри. Оттуда тропой паломников подняться к Гомукху, знаменитой «коровьей пасти» — ледяной пещере в конце ледника Ганготри (самого длинного ледника Гималаев), откуда собственно и вытекает теперь священная река. От Гомукха, выйдя на ледник и пройдя по нему несколько километров, подняться на плато Нанданбан у подножия группы из трёх вершин Бхагиратхи (так пишут на картах, индийцы произносят «Баграти»). Здесь наши пути должны были разойтись: мои петербургские друзья собирались идти через горы дальше на восток, чтобы, пройдя через перевал Калиндикхал на высоте шесть с лишним километров, спуститься в долину реки Арва и далее выйти к священному храму Бадринатх. Мы же с Венци предполагали вернуться в Ганготри, потом в Ришикеш, а оттуда направиться к ещё одной горной святыне — храму Кедарнатх, в котором находится один из двенадцати «джоти- линга», «лингамов света» — символов бога Шивы. Потом мы все должны были встретиться в Ришикеше и вернуться в Дели.

Описание этого увлекательного путешествия — тема отдельного рассказа. Замечу только, что всё шло точно по плану, пока мы не достигли плато Нанданбан. Как только мы, пройдя утомительные километры по загромождённому камнями леднику и оставив позади подъём с ледника по горному склону, вступили на относительно горизонтальную и ровную поверхность плато, повалил снег. Было около шести вечера 5 октября. Снег шёл без перерыва весь вечер, ночь, следующий день, следующую ночь. Палатки скрылись под пушистым белым покровом и больше напоминали эскимосские «иглу». Лёжа в спальнике внутри такого сугроба на пятикилометровой высоте, можно было спокойно поразмышлять о жизни.

По окончании путешествия мои петербургские друзья должны были вернуться из Дели домой, а мы с Венци ещё месяц странствовать по Индии в поисках картин Николая и Святослава Рерихов. Поэтому у меня с собой был подробный список тех мест, где эти картины могли быть. Как теперь принято говорить, эту базу данных я по крупицам составлял многие годы, черпая информацию из самых разных источников, в том числе из очерков самого Николая Рериха. Лёжа в палатке под снегом и обдумывая маршрут наших дальнейших скитаний, я проглядывал вклеенные в дневник выписки, пока не натолкнулся на следующую цитату:

«"Новая Земля" — северная картина. Новгородцы на расписных стругах среди льдов на Крайнем Севере — может быть, у полюса. Ничего не страшится вольница. Дивуется на моржей и на льды бескрайние.

Думалось когда-то отвезти картину на Родину. Но вышло иначе. С Лагорской выставки пошли новгородцы к радже Тери-Гарвал на границу Непала. Вот куда забрались мужи Новгорода. Именно эту картину захотели молодые раджи.

Казалось бы, на выставке были и "Гималаи", и "Гуру Чарака", и "Вестник от гор", и "Охота", и "Замок такуров" — много было здешних помыслов. Но вот поверх всего приглянулись новгородцы.

Сразу нагрузили на мотор — три моих и две Святослава картины — и уехали в свою отдалённую вотчину. И фото не удалось снять». Так писал Н.К.Рерих в 1941 году в очерке «Новая Земля».

«Любопытно, — подумал я, — Тери-Гарвал, "отдалённая вотчина"! Вот же она, вокруг нас. И под нами...» Конечно, власть раджей после обретения Индией независимости была окончательно отменена. Но Индия не Россия: местных князей никто не расстреливал, в Сибирь не ссылал, имущество не национализировал. Многие бывшие махараджи продолжают жить там, где жили. Лишённые юридических полномочий, они, тем не менее, нередко пользуются уважением и авторитетом среди своих сограждан, бывших подданных. В общем, стоило попробовать поискать картины, о которых писал Рерих.

«Новгородская вольница» у полюса... «Дивуется на моржей и на льды бескрайние...» Я вылез из палатки. Наша петербургско-болгарская вольница, пританцовывая замёрзшими ногами, дивилась на появившиеся за день снега бескрайние да на группу грациозных горных козочек. Большое стадо этих редких животных (местные называют их бхаралами, а учёные — гималайскими голубыми овцами) второй день паслось вокруг лагеря. Похоже, они не меньше нас были огорчены затяжным снегопадом. Время от времени вскидывая голову, поглядывая на нас большими печально-удивлёнными глазами, бхаралы продолжали методично разрывать снег, откапывая пучки пожелтевшей травы.

Стояло сумрачное утро 7 октября. Все три вершины Бхагиратхи, величественный пик Шивлинг на другой стороне ледника скрылись в желтовато- серой дымке. Снег шёл, не переставая. Стало ясно, что дальнейший путь в горы и выход на перевал будут ужасно долгими и трудными, если вообще возможными. А время поджимало. После короткого совещания, было решено всем спускаться назад.

В Ганготри у меня был только один знакомый, к которому я мог обратиться с расспросами — свами Рам Читан Дас. Когда я пришёл, свами сидел на пороге своего жилища — крошечной пещерки в скале — и читал. Он ничего не знал про раджу Тери-Гарвала, но пообещал выяснить. Вскоре он сообщил следующее. Бывший раджа жив, живёт в Дели, «большой человек», член парламента. Но каждый год на три дня он приезжает в свой родной дом, точнее дворец, сюда, в Гарвальские Гималаи. По расчётам Рам Читан Даса выходило, что эти три дня — время пуджи (службы) в честь богов-покровителей долины — должны были начаться послезавтра. Я чуть не подпрыгнул от радости — привыкнуть к столь частым в Индии счастливым «случайным совпадениям» невозможно.

Через день в посёлке Уттаркаши мы с Венци распрощались с друзьями. Удручённые неудачей, но полные надежд на улучшение погоды, они отправлялись в Бадринатх, надеясь пройти другой горный маршрут. А мы вдвоём пускались на поиски махараджи.

В восемь утра мы сидели в автобусе. Стартовав довольно бодро, через час-другой автобус сбавил темп — двигатель чихал, кашлял и вскоре окончательно заглох. Пассажирам было предложено пересесть на какой-нибудь другой, идущий в том же направлении. Но когда следующий автобус подъехал, оказалось, что реализовать это предложение не так-то просто — он был набит битком. В конце концов нам с Венци удалось найти место на крыше, на багажной решётке.

Вообще говоря, езда по горным дорогам на крыше автобуса — большое удовольствие: прекрасный обзор, прохладный ветерок, замечательные возможности для фото- и видеосъёмки. Но если ехать долго, а солнце печёт — это верный способ получить солнечный удар. А когда автобус прижимается к склону горы, пропуская встречный транспорт, реальную опасность представляют ветки деревьев, щедро одарённые природой шипами и колючками. Однажды сидевший передо мной человек резко отвёл рукой метивший ему в глаз сучок. Дальше ему было не до любования горным пейзажем: пришлось зажимать разодранную и истекающую кровью ладонь носовым платком. Не меньшую опасность представляют низко натянутые провода и всякие верёвки. Чтобы избежать неприятностей, нужно сидеть как можно ниже, на самой багажной решётке (а не на рюкзаке, хоть на нём и мягче), и иметь возможность в случае чего быстро нагнуться, почти лечь.

Мы оба были опытными в этом отношении и спокойно наслаждались открывавшейся горной панорамой. Правда, вскоре народу на крыше стало так много, что не то что яблоку, а и маленькой ягодке упасть было бы негде. Ноги крайних свешивались вниз со всех сторон, парни помоложе цеплялись за ведущие вверх лесенки. Вдобавок вскоре через окно к нам на крышу вылез кондуктор и, на полном ходу перебираясь по телам сидящих, стал продавать билеты. Никто не возмущался, понимая, что это его работа.

К трём часам пополудни мы прибыли в посёлок, указанный Рам Читан Дасом. Он расположился на склоне холма, на вершине которого ещё издалека было заметно какое-то серое строение. С трудом найдя единственную довольно убогую гостиницу (чувствовалось, что приезжие в посёлке редкость), мы стали готовиться к визиту во дворец, извлекая из рюкзаков изрядно помятые брюки и рубашки. Хозяин гостиницы подтвердил, что дворец раджи, Раджмахал, и есть то здание на вершине, которое мы видели с дороги.

Полчаса подъёма по вьющейся серпантином дорожке, и вот мы стоим на заросшей густой травой поляне перед дворцом. Мрачно-серого цвета, больше похожий на замок, чем на дворец, он оказался типичным англо-индийским «шедевром» начала века с лесенками, башенками, пушками. Нас не покидало ощущение царившего вокруг разрушения и упадка. И, что хуже, не было никаких признаков присутствия раджи — машин, охраны и т.п. Собственно, не было вообще никаких признаков того, что замок обитаем.

Неожиданно за запертыми воротами, обмотанными колючей проволокой, появился древний, тщедушный привратник с двумя чудом уцелевшими зубами, этакий оживший персонаж из романа Кафки. И хотя по-английски он не говорил ни слова, смысл его речи и жестикуляции был предельно ясен: шли бы вы, ребята, отсюда. Мы не сдавались и вскоре обнаружили ещё одного слугу, правда, тоже по-английски не понимавшего. Но всё-таки удалось выяснить, что, во-первых, махараджа в Дели, в замке никого нет, и, во-вторых, что где-то в посёлке есть менеджер поместья по фамилии Джоши. Решив, что Рам Читан Дас ошибся в своём исчислении дней визита раджи, мы побрели назад.

Стемнело. В центре посёлка ярко горели фонарики, освещавшие импровизированную эстраду и заполненные людьми ряды кресел перед нею. Шла праздничная раздача спортивных наград. Один за другим на помост выходили молодые парни — получить сверкающий в лучах кубок. Вокруг толпились жители, которым не хватило сидячих мест, оживлённо комментируя происходящее. Возвращаться в пустой грязный номер в гостинице не хотелось, мы стояли, смотрели на сцену и обсуждали постигшую нас неудачу. Стараясь перекричать музыку, Венци что-то громко сказал мне, упомянув раджу. Один из стоявших рядом мужчин обернулся и внимательно посмотрел на нас. «Вас интересует наш махараджа?» — спросил он. И не успели мы ответить, как он нырнул в толпу, направляясь к первым рядам кресел перед эстрадой.

Вскоре оттуда появился молодой элегантный мужчина. Оказалось, что его зовут Джоши, он — младший брат менеджера. Он дал нам номер телефона дворца и посоветовал позвонить брату, показав, где находится комнатка телефониста. Последний оказался очень приятным молодым человеком, хорошо говорившим по-английски. Он вызвался позвонить сам, объяснив, что дом управляющего довольно далеко от дворца, а дворцовые слуги говорят только на хинди. После долгих переговоров он передал мне трубку.

Выяснилось, что я говорю с Джоши-старшим, менеджером. Я начал путано объяснять: «Рерих, 1941 год, выставка в Лахоре, "нагрузили на мотор и увезли в свою далёкую вотчину"...». Он слушал- слушал и вдруг спросил, не хочу ли я поговорить непосредственно с раджой. Вот тебе и Дели...

Раджа, судя по голосу, был пожилым и весьма любезным мужчиной. Я стал во второй раз рассказывать про «Новую Землю», лахорскую выставку далёкого 1941 года, погрузку на мотор и так далее.

— Одна из интересующих вас картин — здесь, сказал раджа. — Можете посмотреть.

— Когда?

— Когда вам угодно.

— Сегодня вечером или завтра утром?

— Как хотите.

— Тогда мы подойдём через полчаса.

— Хорошо, вас встретит мой секретарь.

Ликуя, мы поблагодарили телефониста. На улице стало совсем темно, пришлось одолжить у него большой фонарь. Пока мы с Венци обсуждали всё случившееся за последние минуты, юноша успел сбегать в соседний магазин и заменить батарейки; теперь фонарь горел ярким белым светом. Через несколько минут мы уже снова поднимались по знакомой тропе к вершине холма.

За прошедшее время ситуация у дворца сильно изменилась. В окнах — свет, за воротами — белый легковой «амбасадор» и новенький джип. Нам навстречу вышли два человека, один был очень похож на Джоши, встреченного внизу. Это оказался его брат, управляющий. Нас любезно пригласили войти.

— Вас примет наша королева.

Он так и сказал, «our Queen». Пересекая двор, я нервно вспоминал, как по-английски положено обращаться к коронованным особам.

Нас провели в гостиную, предложили сесть и оставили одних. Мы огляделись. Обстановка комнаты, в общем, была простой, но с намёком на изысканность. В центре — большой стол. Слева по углам — застеклённые шкафы с серебряной посудой. Справа камин, а над камином — о, чудо! — «Новая Земля».

В зале было не очень светло, но сомнений не оставалось — это она. Полярное море, льдины (на одной лежал морж), на заднем плане — встающие из воды белоснежные горы. Справа, по свободной от льда воде плыл струг с новгородцами.

В ожидании махарани (королевы) мы с Венци обсуждали полотно. Были ли мы первыми иностранцами, которые его увидели? Что побудило Рериха написать картину на такой сюжет?

...В юности я увлекался историей арктических исследований и сам мечтал стать полярником. С детства любил книжки про Север, про жизнь его обитателей, про путешествия в полярные страны. Помню, как в 1964 году, когда мне было девять лет, отец принёс домой подаренную ему С.В.Обручевым (они вместе работали) книгу «Русские поморы на Шпицбергене в XV веке». Сергей Владимирович Обручев — сын Владимира Афанасьевича Обручева, замечательного исследователя Сибири и Центральной Азии, автора «Плутонии» и «Земли Санникова» — и сам был не только выдающимся учёным-геологом, но автором многих увлекательных научно-популярных работ¹. Можно поразиться разнообразию тем его книг и статей. Вот только несколько названий: «Вокруг Новой Земли» (1928), «Раковины, перенесённые птицами» (1948), «Тайны заклинателей змей» (1949), «Над тетрадями Лермонтова» (1964). Готовясь к гималайским походам, я выяснил, что пять статей С.В.Обручев посвятил обсуждению проблемы «снежного человека». И это не считая длинного списка научных работ по геологии и географии.

«Русские поморы на Шпицбергене» и сейчас стоят на моей полке. Там Обручев, в частности, писал: «Шпицберген внушал такой ужас европейцам, что даже приговорённые к смерти преступники не соглашались перезимовать там одну зиму, за что им обещали помилование. Русские поморы, однако, были гораздо храбрее. Мы не знаем точно, когда они начали посещать Шпицберген; некоторые историки считают, что, судя по развитию полярного мореплавания, они должны были в погоне за морским зверем появиться в шпицбергенских водах уже в XII или XIII веке. В это время началось освоение Мурманского побережья выходцами из Новгорода и с берегов Двины, стали всё более оживлёнными морские плавания, сначала вдоль берегов Кольского полуострова, а потом и дальше в море».

Так что сюжет картины «Новая Земля» — не фантастический плод творческого воображения художника, а вполне обоснованный исторический факт. Выходцы из Новгорода уже в XII веке могли бороздить просторы Ледовитого океана. Знал ли об этом Рерих? Почти наверняка. Рерих-учёный, Рерих-археолог, Рерих — автор картин «Славянской серии» был прекрасно знаком с родной историей. Да и в произведениях искусства начала XX века эта тема звучала нередко. Вспомним хотя бы строки Велимира Хлебникова, написанные в 1908 году: «И когда родимые второму морю пройдут перед восхищённым взглядом светлые горы, восставляя свой ледяной закон и рокот (...) И сии славоги, гордо плывущие на смену чужеземным снегам... Так как не на хлябях ли морских рождаются самые большие ледяные горы, каким не бывать на суше? — Не наполнят ли они нашу душу трепетом и гордостью вищей?» («Курган Святогора»). Эти слова так созвучны изображённому на полотне!

Рерих и Хлебников, на мой взгляд, интересная тема для специального исследования. Замечу только, что Рерих, несомненно, был хорошо знаком с творчеством «русского дервиша» и, видимо, имел какие-то его произведения в своей домашней библиотеке в Нагаре. По крайней мере, в 1938 году он цитировал Хлебникова (вряд ли по памяти) в одном из своих очерков².

Мы с Венци так увлеклись разговором, что не заметили, как вошла махарани. Ею оказалась изящная пожилая леди, весьма аристократического вида, в красивом зелёном шёлковом сари. Мы с Венци представились и выразили свою искреннюю радость — как от картины, так и от разрешения её увидеть. По нашим словам выходило, что мы специально приехали из далёкой России в Гарвал в надежде взглянуть на неё. Первое, что больше всего интересовало королеву, это откуда мы узнали про картину. Я в очередной раз рассказал про «Новую Землю», лахорскую выставку и всё остальное, переводя части очерка с листа.

Картину, как выяснилось, купил её отец — по совету брата, художника и скульптора. То, что на выставке они были вдвоём, объясняло остававшееся непонятным выражение «молодые раджи» в тексте очерка. Махарани пожаловалась, что в замке сыро, и она боится за картину. Но в данный момент не было заметно каких-то повреждений, полотно было в отличном состоянии.

— Вторая картина у нас в Дели. А здесь есть ещё одна, маленькая. Если хотите, её принесут.

Вскоре принесли и вторую картину. Это был небольшой гималайский пейзаж: белая, покрытая снегом гора на сиреневато-фиолетовом фоне неба. В правом нижнем углу — изображение Будды на сером камне. Возможно, это был эскиз к одной из картин «Майтрейя».

Слуга принёс на серебряном подносе кофе в чашечках из тонкого фарфора. Королева извинилась, что кофе в чашках мало: «Мы привыкли доливать много молока». Как только кофе был выпит, стало ясно, что аудиенция подошла к концу. Махарани попрощалась, пожелала нам успехов и исчезла так же неожиданно, как и появилась. А ведь мы не успели спросить у неё ни разрешения на съёмку картин, ни их делийский адрес и номер телефона!

Назад нас отвёз на белом «амбасадоре» пожилой господин, оказавшийся управляющим всем имуществом бывшего махараджи, в том числе дворцом (теперь переделанным в роскошный отель) в Харидваре. Он пригласил нас остановиться там. Когда я выразил сомнение в том, что это нам по карману, он очень удивился: «Причём тут деньги? Вы — гости короля!». Он посоветовал завтра снова посетить замок, встретиться с махараджей и спросить у него, можно ли сфотографировать картины.

Мы так и сделали. Утром в замке вовсю шли приготовления к праздничному обеду. На столе, теперь покрытом белоснежной скатертью, стояли красивые тарелки и хрустальные бокалы. На нашу просьбу о съёмке махараджа ответил решительным отказом. Никакие аргументы — мол, мы работаем над каталогом, репродукция картины не будет использоваться в коммерческих целях (всё это было правдой) и так далее — успеха не возымели. Включить описание в каталог — пожалуйста, но без репродукции. Единственное, что нам было позволено, так это снять общий вид комнаты с картиной на заднем плане.

В Индии немало мест, попав в которые ты словно на машине времени переносишься на много веков назад. Таким оказался и Гаурикунд, маленький горный посёлок, из которого начинался пеший 14-километровый путь к храму Кедарнатх. Ни по одной из двух улиц Гаурикунда не проехать — шириной в два-три метра, они местами превращаются в каменные лестницы. Поэтому сидя на улице, вы слышите только крики погонщиков, звон колокольчиков на шеях лошадей и мулов, да приветственные возгласы паломников.

Через два дня после встречи с махараджей вместе с группой паломников мы вышли на тропу, ведущую из Гаурикунда в Кедарнатх. Шагая за осликом, на которого были навьючены наши рюкзаки, я вспоминал «Новую Землю». Двенадцать лет назад мои полярные мечты осуществились и я увидел восстающие из воды белоснежные, сияющие на солнце вершины. Правда, не в Арктике, а в Антарктике. «Так как не на хлябях ли морских рождаются самые большие ледяные горы, каким не бывать на суше? — Не наполнят ли они нашу душу трепетом и гордостью вищей?» Нет, видимо не только в «погоне за морским зверем» уходили славоги в море. Мечта о поисках земного рая — будь то «земля бессмертия» — Макарейские острова, царство пресвитера Иоанна или Шамбала — всегда была присуща людям. Много сказано и написано о том, как уходившие всё дальше на Восток русские раскольники мечтали об «Опоньском царстве» — Беловодье. Легенда о Беловодье была настолько осязаемо-реальной, что на поиски его отправлялись люди: вспомним хотя бы прекрасный рассказ Шишкова «Красные сугробы». Тяготы пути, нередко мучительные, проявляли лучшие человеческие свойства. Уходящий на поиски земли обетованной — пешком ли, верхом, или на утлом судёнышке, путник — один из самых светлых образов в памяти народа, ибо часто на этом пути «он преодолевает скорбь, преодолевает зло, освобождённый от уз в тайнике сердца, он становится бессмертным»³.

 

Санкт-Петербург

В оформлении статьи использованы картины Н.К.Рериха
из частного собрания (Калькутта, Индия).