Дельфис

Мне давно хотелось, а сейчас стало как-то необходимо написать о моей Ёлке. Что она для меня такое? Почему так невозможно не строить Её?

Когда-то, 56 лет назад (в 45-м году), со мной произошло нечто, о чём я много раз говорила. И всё же скажу ещё раз: Ель перед моим балконом на даче вспыхнула Фаворским светом. О том, что такое Фаворский свет, я узнала гораздо позже. А тогда я увидела его, не зная, что это так называется.

После огромного страдания, вернее во время страдания, захлёбываясь от всех душивших меня «проклятых вопросов», я вдруг увидела Ель всю в огнях. Это было после грозы. Взошло солнце, и сотни, мириады капель вспыхнули невероятным, прожигающим всю душу светом. И вот, в единый миг душа переросла своё страдание, переросла все вопросы, в которых только что тонула. Что-то произошло в душе такое, чего представить себе раньше я никогда не смогла бы. Возможно, так бывает, когда из куколки вылетает бабочка. Душа из скукоженного комочка превратилась вдруг в крылатое существо, и иначе, чем преображением, это не назовёшь.

Много позже, когда я увидела и очень полюбила икону Феофана Грека «Преображение», я там узнала всё, что произошло со мной.

По бокам иконы идут четыре человека, Иисус и три ученика. Он хочет показать им нечто, что знает сам и чего не знают они — Просиявшую Истину.

Где она? Они смотрят на Иисуса. Они оглядываются по сторонам. Но вот Гора. На Горе Иисус, который просиял.

А ученики? Что с ними? Они, как планеты, сорвавшиеся со своих орбит. Они перевёрнуты. Они, кажется, потеряли всякие ориентиры в пространстве и во времени. Никто из них на Иисуса уже не смотрит. На него невозможно смотреть. Его свет прожёг их, ослепил. У одного из них глаза совсем закрыты. У двух других открыты, но они смотрят не на Иисуса. Они смотрят внутрь себя. Ибо Истина видна только там — внутри. Свет, прожегший их, открыл им их же Глубину, ввёл в эту Глубину, показал, что она есть. Внутри нас есть источник света. Просиявший Иисус открыл им этот источник в них самих, прожёг вход в Глубину, всегда свою собственную и в то же время не только свою. Она одна на всех. Ты либо вошёл туда, либо нет. Если вошёл — встретился там с другими, понял, что мы едины.

У всех ветвей дерева — один ствол; у всех наших органов — у шеи, глаз и т.п. — одна кровь, одно сердце — единый организм. Тот, кто вошёл в единую для всех Глубину, нашёл Бога — то, в чём мы едины. Наша целостность, включающая всё и всех в себя — вот Он, Бог. Всем открытая тайна, которая всегда остаётся Тайной, ибо существует только на последней Глубине. Там сияет. Туда зовёт.

Я, выросшая в атеистической семье, совершенно нерелигиозная девочка, упала на колени. И когда встала с колен, знала: Творец этой красоты совершенен. Мы не отдельные разорванные частицы, мы составляем нечто целое. У нас есть общее Сердце. В мире есть величайшая Гармония. И сердце моё, моё маленькое настрадавшееся сердце забыло о своём страдании и трепетало, как струна под пальцами величайшего арфиста: «Только прикоснись! Весь мой смысл в том, чтобы быть Твоей Арфой!»

Елка в моём доме — с моих восьми лет, когда её разрешили советским детям. А моя любовь к ёлке началась, кажется, с двух лет. Трудно поверить, но я помню, как меня поднесли к наряженной серебристо-зелёными шарами ёлочке нашей соседки тёти Шуры. Ёлочка маленькая стояла на столе. Мама держит меня на руках, а я тянусь, выскальзываю из маминых рук за шаром. Зачарована совершенно. Наверное, ору, чтобы мне дали шар. И добрая тётя Шура снимает с ёлки чудо из чудес и протягивает мне. И я мгновенно затихаю. И вдруг — шар выскальзывает из ручонок и разбивается на мириады сверкающих дрожащих осколков. Новый крик, но он мгновенно прерывается. Мама рассказывала, что была потрясена, как я мгновенно затихла, прикованная взглядом к дрожащим переливающимся осколкам на полу.

Вот ещё с тех пор — моя любовь к ёлке. Потом, у подружек, я видела игрушки из детства их родителей (у мамы, к сожалению, всё пропало в Гражданскую войну). Серебряная картонажная рыбка... Она была поистине той самой золотой рыбкой, которая исполняла все заветные желания, сама была заветным желанием, точно знала, что душе нужно, и вела в какое-то неведомое сверкание.

Вела, вела от двух до девятнадцати лет. По каким мытарствам вела!.. И вот привела к Той преобразившей меня вспыхнувшей Елке...

Мытарства не кончились. Они стали ещё во сто раз больше. Но это было уже нечто совсем другое — сознательное и осмысленное. Смысл жизни был найден. Бог стал реальностью, постигаемой только в опыте глубочайшего сердца.

И вот, начались мои Елки (не сразу... надо было ещё пять лет пролежать парализованной, а потом встать, но — начались). Только я получила задание показать, собрать и показать ту внутреннюю гармонию мира, которую душа моя знала. Собрать осколки, разбросанные на поверхности, и соединить в единое целое. Дать Образ.

Что такое Небесный Иерусалим? Это глубинная реальность, которая, как солнце густыми тучами, закрыта нашими иллюзиями — проекциями нашего «эго».

Небесный Иерусалим — это внутренний Свет, который не нуждается ни в чём внешнем. «Ни солнца, ни луны там не будет, ибо Господь Бог — светильник их». Это тот незаходящий свет, который сам является своим источником, и сам из себя черпает силы. Небесный Иерусалим, небесный град, в котором «Бог отрёт каждую слезу с очей их, и ни болезней, ни смерти больше не будет, ибо прежнее прошло, миновало».

Эти последние слова Апокалипсиса всегда переворачивали мне душу. И я знала, что это правда, правда, правда!

Небесный Иерусалим светится внутри всегда. Освободить его от тьмы, скрывающей это свечение, сорвать завесу, дать просверкать нетленному среди тленного мира — вот моя задача. Вот что я делаю, когда создаю мою Елку.

Ни одного случайного штриха. Ни одной случайно повешенной ниточки дождя. Каждая игрушка, каждая дождинка, каждый оттенок света должны найти своё точное место, вероятно, соотнесённое с тем, которое у всего есть внутри, в невидимой глазом первооснове жизни.

Сказка? Сказку рассказывает мне сама Ёлка, ибо всё на ней говорит.

Бог есть Слово? Да. Но это Слово говорит только в глубине души. Уши его не слышат, но душа слышит и получает задание перевести это Слово с языка беззвучного на язык звучащий. Озвучить свет.

И ещё.

Сражение света с Болью. Свет восходит изнутри наружу. А здесь — Боль. В царство Боли. Каждый год она новая, своя, конкретная. И свет падает на эту Боль, как дождевые капли на ели, или на темень леса. Или — куда бы он ни упал, начинается сражение, которое может превратиться в любовные объятия, — в ликование; а, может, и нет.

Сражение с Болью. Свет должен просквозить вот эту сегодняшнюю Боль, растворить её, сразить. Завтра будет другая, и будет новое сражение. Свет всё тот же, а боль — новая. Да и свет всегда новый. Просто он никогда не тускнеет, но в каждом новом повороте вновь вспыхивает всё тот же вечный Свет и творит новое Действо.

Вот это Действо с массой конкретных подробностей, это новый поворот луча во тьме — новая сказка. — Новый путь странника через лабиринты тьмы, новая мистерия, ибо это всегда мистерия — вход в тайну.

Жизнь таинственна, ибо бездонна. Ощущение бездонности, в которой вечно блуждает и никогда не заблудится Свет, — это ощущение и есть счастье.

Всегда трудное счастье, ибо находиться в Бездне всегда нелегко. Но ощущать Бездну и ощущать собственное сердце — это одно и то же. Сердце бездонно. И тот, в ком полностью пробудилось сердце, чувствует великое ликование, ибо внутри этой бездны — свет.

2001 год