Дельфис

IV

Утром подъехал Парсиваль к озеру светлому. Чуть занималась заря, и солнце ещё не вставало. Тихо лежала его гладь, едва розовея с востока румянцем; а прямо за озером, на высокой горе, высился чудный храм. Казалось, что купол его, дивной резьбою покрытый, вершиной неба касался. Узнать захотел Парсиваль: что это за замок, на другие совсем не похожий? Видит он, что рыбак в озеро сети бросает.

Бог в помощь тебе! - говорит. - Ты скажи мне, чей это замок?

-То не замок, то Грааля храм дивный, - отвечает рыбак. - Ты всё прямо иди, всё вдоль озера и его достигнешь.

Хорошенько не понял его Парсиваль, но пошёл, а коня оставил. Озером светлым любуется он, теперь озарённым золотом розовым, солнца предвестником. Слышит, как шепчет камыш над водой, тихо качаясь...

О Граале святом с древнейших времён было такое сказанье.

Когда Люцифер-сатана был низвержен за гордость с небес и летел на землю вниз головой, на которой ещё уцелела корона, которою он, с Богом дерзая равняться, как царь, на себя возложил, то из этой, дорогими камнями украшенной царской короны выпал чудесной красы изумруд. Он был найден, а затем из него была сделана чаша, что Христу послужила на Вечери Тайной... Так что из камня короны падшего ангела вылилась чаша спасенья.

В эту же чашу, когда был распят Спаситель, кровь из раны Его собрал осторожно Иосиф Аримафейский. С этой же чашей затем, обвиняемый в том, что он тело Христа из гробницы похитил и весть распустил по стране, что Спаситель воскрес, он был заключён римской стражей в темницу и в ней осуждён на голодную смерть.

Но в той темнице ужасной он прожил 42 года, питался тем, что смотрел на чашу. Потом ангел явился во сне императору Титу и велел ему выпустить пленника. Вышел на волю Иосиф и с Граалем святым пошёл по разным странам проповедывать веру Христову. Первое время он собирал вокруг себя много людей. Вместе они на молитву собирались, где на столе выставлял Иосиф Грааль, а зять его рыбу ловил и клал против Грааля: так как с первых времён христианства рыба имела символ Христа; и в древних храмах подземных, что в Риме звались «катакомбами», - рыбы образ виднелся повсюду.

Так на общей молитве, что Иосиф Аримафейский устраивал, Грааль был символом крови Христовой, а рыба - тела Его. И кто из людей, чистых душою, на чашу с кровыо Христовой смотрел, тот в сердце великую радость всегда ощущал; а кто приходил полный грехами, то мрачно сидел и тотчас же прочь изгонялся.

Но часто Иосифа мучила мысль, кому на храненье может он вручить чашу святую, в предвиденьи смерти своей. Странствуя с этой мыслию, приходит он в царство Эброна. Всех двенадцати сыновей царя спросил он, не медля: «Как хотят они жизнь устроить свою?»

-Жить мы в веселье хотим! - одиннадцать братьев ответили.

Последний сказал, что хочет в чистоте, тишине и молитве жизнь свою проводить. Ему-то и поручил на храненье Иосиф божественный Грааль. Но время пришло и ему умирать, и он Грааль захотел передать королю Титурелю.

Был верен Христу Титурель и многих с войском своим покорил он язычников и к Христу их привёл. Были шатры войска его раскинуты на вершине горы Монсальвеш. Получив на хранение Грааль, решил Титурель на этой горе для него храм чудесный построить. А в то время, как строился храм (30 лет), чаша, вместе с копьём, ранен которым был распятый Христос, над горою в пространстве висела небесном, и ангелы их охраняли.

Чуден был храм! Весь из золота, камней цветных. Вся вершина холма, на котором стоял он, была из оникса, блестела она и в сиянии дня и при свете луны и, казалось, невидимой силой была назначена для храма основой служить.

Башен было в нём 72. Все были они в восемь углов и золотом ярким блестели их крыши, а меж них одна служила колокольней. Она выше всех поднималась с блестящим венцом и крестом, у которого ярко сверкал камень карбункул, ночью освещая путь запоздавшим рыцарям храма. А на башнях других свет разливали рубины. Они ярко сияли, словно глаза орлов золотых, паривших в пространстве. Стены наружные храма сделаны были из камня и медной руды, оплотом служа на храненье Грааля святого. Трое ворот - на полдень, вечер и полночь - были украшены дивно!

Во внутреннем храме свод, будто небо, был из лазурных сапфиров. На нём, с чудесным искусством, сделано было из золота солнце; месяц сиял серебром, и все семь планет были видны. Вершины столбов и их своды смарагды украшали; и с ними переплетались литые из золота лилии, розы и виноградные гроздья. Выше были образы ангелов. Казалось, их крылья парили; и в этом полёте слышался звук, будто в воздухе тысячи золотых колокольчиков нежно звенели...

Стены расписаны были историей жизни святых; и всё исполнено дивным искусством и вкусом изящным. Лучи солнца проходили сквозь стёкла чудесно расписанных окон. Зал освещали свечи, что ярко в светильнике горели, как и алтарные свечи, в светочах тех, что золотые ангелы всюду держали. Чудный алтарь для храненья Грааля был посредине и так украшен, что вся красота дивного храма пред ним меркла!

И вот, когда кончен был храм и с молитвой освящён, ангелы Грааль, вместе с копьём, кровью Христа обагрённым, с неба спустили. В Великую Пятницу это свершилось...

Как только поставили чашу в ковчег, так с неба белый голубь спустился и Остию (Св. Причастие в виде облатки у католиков) в чашу вложил, что дало Граалю силу целенья и жизни; так, что, кто на чашу святую смотрел, был крепок и мог жить бесконечно... Стала та чаша символом жизни духовной, людей приобщая к Христу и давая им вечную жизнь. А затем каждый год, как настанет Великая Пятница, голубь с неба спускался с Остией на чашу, и кровь в ней чудесно играла и ярко светилась.

Много крови людской в боях проливал Титурель, и мешала та кровь, вопиявшая к небу, Грааля стать ему стражем достойным. И закончив тот храм, стражу его он передал сыну Амфортасу, кто чрез это и стал королём храма священ наго Грааля.

Вокруг Амфортаса составился орден людей, из рыцарей Грааля, хранивший себя в чистоте и вере Христовой. Труду предавались они, часто служа рыбаками; в братской любви меж собой пребывали, а также к животным всегда милосердными были. Они каждый день собирались в храм для молитвы.

Но было ещё одно чудо с чашей священной. Если бы кто недостойный поднять Грааль святой захотел, как бы он ни был силён, его бы он с места не сдвинул; а могла это сделать только чистая дева, Ренанзе, Титурелева внучка. При храме, кроме мужчин, служили и девы, - все, кого Грааль избирал, так как их имена в пламенных буквах внезапно в Граале являлись; и тот, кто был избран, невидимой силой в храм святой приводился и с радостью Граалю служил.

Надо припомнить ещё, что к Граалю святому и к тем, кто при нём состоял, злобу большую питал коварный волшебник Клингзор. Как змей-искуситель, к королю Амфортасу в дружбу он вкрался, начал его соблазнять на дурные дела. Совсем Амфортас изменился! Распалился он гневом, страстями, и в такой его гневный порыв Клингзор вызвал его на жаркий бой, на площадку пред храмом святым.

Всё забыл в своём гневе король и из храма схватил по дороге святое копьё, такое свершив святотатство! А коварный Клингзор только этого ждал: вышиб он копьё из рук короля и, его подхватив, им же нанёс королю ужасную рану, а сам тотчас исчез и похитил копьё.

С этой поры Амфортас стал ужасно от раны страдать; и рана не кровью, а гноем сочилась. Ничем рану ту излечить не могли! Страшным страданьем за грешную жизнь заплатил Амфортас! Но больше всего он страдал в те мгновенья, когда по желанию рыцарей всех, Грааль на молитве в храме святом возносили. Бедный король Амфортас не видел конца испытанью!

Но вдруг глас он услышал, как будто с небес исходящий, который ему обещал послать избавителя, который почувствует сильную жалость к нему и тотчас же спросит о причине его страданья и жалостью исцелит его. А глас был таков: «Будет он жалостью мудр, святой тот простец. Жди его терпеливо: знай — Мой он гонец!».

V

Когда Парсиваль умиравшего лебедя взор увидел, то чувством ему непонятным охваченный он лук свой сломал. Взглянул на него Гурменанц и подумал: «Не он ли святой тот простец, о котором был глас Амфортасу?..» И повёл его в храм.

Был поражён Парсиваль, увидя тот чудесный храм. Весь он огнями пылал. По бокам алтаря, вдоль стен тянулись столы, а за ними сидели рыцари в красных плащах с вышитым белым голубем. Среди них увидал Парсиваль и того рыбака, что на озере встретил. На столе же пред ним хлебы лежали и кубки стояли.

Двери открылись, в них показались прекрасные девы, чистые, будто голубки. Со свечами в руках, тихо они двигались; а за ними внесли на носилках больного Амфортаса. Тяжко он страдал и от жестокой боли стонал и просил исцеленья. Старый король Титурель, скромно лёжа в своём уголке, стал просить, чтоб ему Грааль святой вознесли...

^{Иллюстрация к манускрипту 1250 г. «Парсифаль»}

Снова двери раскрылись; и за шествием дев и юных пажей, чистая дева Ренанзе, с небесной улыбкой и ясным взором, с Граалем святым появилась. Приблизилась с ним к алтарю; сняли с Грааля покров, и вдруг всё померкло кругом, Грааль лишь один пламенел; а в кубках у всех на столах заиграло вино. Радость разлилась, только один Амфортас ещё более начал страдать от убийственной раны, и стоны его с молитвенным гимном сливались.

Смотрит на всё Парсиваль с удивлением и как бы со страхом; но не может понять он всего, а спросить не желает, помня лишь то, что ему говорил Гурменанц о напрасных вопросах: жалости ж в сердце ещё не имея настолько, чтобы стоны страдальца его за живое задели!.. Но, всё ж он схватился за сердце. И ждёт Гурменанц: «Вот, он спросит, этот святой, давно-жданный простец, что лишь жалостью мудр»... Но молчит Парсиваль.

Трапеза кончена. Все удалились. Унесли Грааль святой; а простец всё стоит неподвижно!.. Рассердился Гурменанц. Гонит прочь Парсиваля из храма.

- Не готов ещё ты! - говорит. - Много надо тебе самому пережить испытаний и горя, чтобы жалостью к горю людскому созреть!..

Прочь идёт Парсиваль. Лишь он вышел, как увидел женщину странную, Кундри по имени. Она слыла колдуньей; но было такое сказанье, что в жизни прошлой своей она была той Иродиадой, что главу Иоанна Предтечи на блюде себе испросила; а позже, в толпу замешавшись тех женщин презренных, что нагло смеялись, когда на распятье вели Иисуса, над ним издевалась всех сильней и коварней!

Тогда же завладел её грешной душой злой волшебник Клингзор, тот, что на жизнь дурную склонил Амфортаса и тяжко ранил. Теперь в этой жизни должна была Кундри грехи искупить прежней жизни; и старалась она и для храма святого служить, и посланницей быть, так как в храм вход ей был воспрещён. Мало было в ней сил для борьбы с духом зла, и ещё много власти над нею имел злой Клингзор, что мог ей временами красу придавать, и она могла пленять слабых сердцем.

Вот теперь повелел ей Клингзор искушенью предать Парсиваля. Чтоб к себе его сердце склонить, Кундри стала ему рассказывать, как его мать навестила и узнала, что Херцелоида о сыне любимом много грустила, не вынесло сердце её, и недавно она умерла.

В горьких слезах и стенаньях Парсиваль слушал Кундри. А она утешать его стала и всё дальше вела за собой. Он же рад утешению и за Кундри шёл, будто агнец смиренный. Привела его она в чудесный, дотоле невиданный сад. Никогда ничего столь волшебного он не видал! Бьют фонтаны блестящей струёй, обвились все деревья такими цветами, будто каждый цветок был роскошный букет; а на них золотистые птички, укромно усевшись, пели так, что от пения их тотчас радостней стало на сердце!

Не успел Парсиваль оглядеться, как его окружили букетом живых, превратившихся в женщин, чудесных цветов. И ноют и танцуют они вкруг него, а красавица Кундри ему говорит: «Позабудь обо всём, Парсиваль! Забавляйся, весельем живи! Я тебя научу такой науке, что узнаешь ты зло и добро, и сам будешь подобен ты Богу!». Стало весело Парсивалю в волшебном саду; и на все искушения Кундри он начал склоняться...

Но вдруг вспомнил о ране мучительной Амфортаса, и жалостью сердце его такой запылало, что от Кундри коварной, с презрением, он отвернулся... Но волшебник Клингзор не хотел ещё выпустить жертву из рук. Хочет силой он оставить среди искушений Парсиваля иль его погубить, угадав, что святой он простец, кого Грааль призовёт и кто должен, как был Амфортас, стать Грааля королём. Парсиваля, явившись пред ним, вызывает он на бой и хочет его ранить тем же копьём, что поранил пред тем Амфортаса. В Парсиваля с размаха он бросил копьё... Но был чист Парсиваль, и копьё не задело его, как тогда Амфортаса, а повисло над ним. И схвативши его, Парсиваль знак креста сотворил им над садом.

Сад волшебный в один миг исчез. А коварная Кундри перед ним пала ниц, о прощении взывая. Вдохновился тогда Парсиваль и ей молвил:

- Ищи! Знаешь путь мой - и им ты иди!

VI

Взял копьё и пошёл снова в путь Парсиваль. Но теперь залегла уже в сердце его безысходная дума! Стал он чувствовать, будто на нём долг какой-то лежит и что нужно ему много сделать, чтобы людям в их горе помочь. Вместе с тем, всё в его уме Грааль, страданье и стон Амфортаса. Ноет сердце по Граалю, а он путь к нему потерял!

Добыл Парсиваль себе броню, коня боевого и едет вдаль с мыслью, как найти Грааль? Если встретит кого на пути, кому надо помочь, защитить - помогал. Много вдов и сирот под защитой его оказались. Много тоже с неверными он воевал, и о славных победах его вскоре весть прогремела повсюду. К побеждённым он всегда был милосерден, помня старца завет. Кто пощады просил, прощал.

Так пять лет он пространствовал, всё мечтая Грааль найти...

Раз пришёл он в пустыню и видит, убогая келья стоит; а в ней, пред простым аналоем, где Распятие было и книга святая лежала, на коленях женщина стоит, в грубой одежде, с бледным лицом и взором туманным. Голоден был Парсиваль, и когда, помолясь, пустынница та к нему обратилась, он её попросил, чтоб она его накормила.

^{Иллюстрация к манускрипту 1250 г. «Парсифаль»}

- Всё, что есть, я с тобой разделю, - пустынница Парсивалю сказала. - Пищу мне на неделю приносит Кундри, женщина та, что прозвали колдуньей.

Скудною пищей питаясь, они завели разговор, и скоро в женщине этой, от мира в пустыню ушедшей, узнал Парсиваль благородную деву Зигуну. Здесь, в пустыне, она жениха своего схоронила и, построив над ним эту келью, в ней, в посте и молитве, спасалась. Открыл ей тогда Парсиваль, что ищет дорогу к Граалю.

-Поспеши же скорее в путь: Кундри можешь ещё ты догнать, что сегодня была у меня, - отвечала Зигуна. - К Граалю дорогу она знает и тебе может путь указать.

В путь отправился Парсиваль. Но пустыня была молчалива, и не виделось Кундри уж в ней... За пустынею он въехал в лес; и там, на узкой тропинке, встретил почтенной наружности рыцаря - старца с седой бородой. С ним шли несколько женщин, по виду очень благородных, и юных рыцарей. Все они были в грубой серой одежде, имели вид смиренный и тихо шли пешком.

^{Иллюстрация к манускрипту 1250 г. «Парсифаль»}

В блестящей своей броне, на могучем коне вороном не знал Парсиваль, как проехать по узкой тропинке и хотел уже в сторону взять, как старец почтенный, серьёзно взглянув на него, молвил:

- Как ты можешь верхом на коне и в блестящей одежде, а не в простой покаянной ехать в святой нынешний день?

Парсиваль удивлённо на старца взглянул и пылко ответил:

- Ни годов, ни недель и ни дней я названья не знаю! Знаю только одно имя: имя Бога! И Он мне помощник в заботах моих и печалях!

- Но если в Бога ты веришь, то должен знать, что в Великую Пятницу, а сегодня тот день - Он на кресте был распят, Христом в мир явившись, Он за людей себя в жертву принёс! Покаянный тот день; и если ты хочешь в грехах принести покаянье, то иди всё вперёд и найдёшь жилище мужа святого: он исповедь примет твою.

Сказал, и они стали свой путь продолжать. Парсиваль же ощутил волненье святое и грусть, вспомнив, что он так давно не слышал о Боге ни слова; и так он подумал:

- Свят сегодняшний день, и я помолюсь, чтобы Бог мне помог верной дорогой идти!

Слез он с коня и, в землю святое копьё водрузив, колена пред ним преклонил, всем сердцем отдавшись молитве. То святое копьё ему знаменем в битве служило. Но после крови Христовой, ничьей кровью копьё то запятнано не было. А теперь перед ним, будто светоч, горело оно. Помолился. Потом оглянулся кругом Парсиваль, и лес будто новым совсем показался ему...

Всё весной расцветает и дышит. На деревьях трепещет листок молодой, весь прозрачный от солнца. А на травке, внизу, показались цветы и, венчик с улыбкой раскрыв, вздох душистый свой небу несут. Птицы гнёздышки вьют и работу свою подбодряют песней звонкой. Вот и клёст прилетел, о котором сказанье живёт, будто его клюв острый крест-накрест клещами сложился, когда он усердно старался им вытащить гвозди из рук Спасителя мира, к кресту пригвождённых, и тернии, что впились в чело Его, будто бы иглы. Клёст птицей святою зовётся, и всякий его уважает.

Вместе с воскресшей природой ликует душа Парсиваля. Сильнее ещё в нём желанье явилось грехи исповедать, пред старцем святым появившись. Сев на коня, он поводья опустил, дав ему свободно идти: и он прямо привёл Парсиваля к келье укромной, где жил Треврезент, пустынник святой жизни. У входа он сидел и, увидя его, так молвил:

- О, рыцарь! Как можешь в день ты святой, в одеянии блестящем таком на бойком коне разъезжать, вместо того, чтобы идти в покаянной одежде? Или, быть может, ты не молитвы, а приключений весёлых ищешь?

С коня соскочил Парсиваль и сказал:

- Отец мой, я грешник! К тебе пришёл с покаянием. Меня встречный рыцарь послал, что с семьёй от тебя возвращался пешком и в грубой одежде...

- Знаю. То царственный князь, ко мне он всякий год с покаяньем приходит, - отвечал Треврезент. - Для души моей лучше отрады не сыщешь, как раскаянье встретить! Сам я рыцарем был, и грехов было много за мной!..

VII

В келыо свою старец повёл Парсиваля. Убога была келья та. Мала и низка, с грубой постелью; с аналоем, над которым Распятье простое висело; а над дверью лик Спасителя виднелся.

Снял блестящую броню свою Парсиваль и облёкся в одежду суровую. Исповедывать начал его Треврезент.

- Уж давно, - говорил Парсиваль. - не молился я в храме святом и обедни не слушал. У меня на уме были только победы да битвы! Часто я и на Бога роптал, что Он мало печётся о моих нуждах и печалях. Я не думал о том, что та кровь, на которой в победах упрочилась слава моя, к небесам вопияла, прося наказанья мне.

Внимательно слушал его Треврезент и спросил:

- Прежде всего, ты мне должен сказать про заботы свои.

- Главная забота моя, - отвечал Парсиваль, - это мысль, как мне путь отыскать и достигнуть священного Грааля...

- Но ведь к Граалю священному тот только может идти, кого Грааль призывает! - сказал Треврезент.

Ничего тут ему не сказал Парсиваль, как ему привелось уже в храме том быть, а просил рассказать всё, что про Грааль он знал. И ему рассказал Треврезент и про Грааля, и рыцарей тех, кого Грааль призывает на службу к себе, и откуда король посылает на время их в мир, если нужно сирот, вдов, детей защитить; оправдать тех, кто был оклеветан; а виновных, кто их угнетал, - наказать, приведя к покаянью. Должны эти рыцари жить чистой жизнью; а король - взять в жёны достойную деву, чтобы после него сын его, если будет достоин, мог бы стать, как и он, королем в храме Грааля.

- Ах, - сказал Парсиваль, - как хотел бы я быть тем счастливцем, кого Грааль на служенье к себе призывает!

- Но не всякий, - заметил на то Треврезент, - и, попав в храм святой, сможет быть избранным Граалем! Так был рыцарь один, кто попал в храм святой, и все думали, он тот простец, о ком глас с неба был, что он жалостью может Амфортаса страданья исцелить. Но рыцарь хоть видел страданье и рану его, но жалости в сердце своём не имел и ушёл, ничего не спросивши, оставив страдать и стонать Амфортаса!

Тогда Парсиваль догадался, что рыцарь безжалостный тот был он сам! С рыданьем упал он на колени пред старцем, открыл ему всё и прибавил, что он Парсиваль, сын короля Гамурета.

- Боже, что слышу! - воскликнул тогда Треврезент. - Ты, Парсиваль, - мой племянник! Твоя мать мне сестрою была; та несчастная мать, что убил ты горем разлуки с тобою! А другая сестра мне была мать Зигуны несчастной; а мой брат - Амфортас, что страдает от раны жестокой!

Ещё больше рыдать принялся Парсиваль, как о матери вспомнил; и стал дядю просить рассказать, как она, сокрушаясь о сыне любимом, в тоске умерла одинокой...

Две недели провёл Парсиваль в келье дяди и много молился, много ему Треврезент говорил для души слов отрадных, о Боге беседуя с ним и прощенье грехов отпуская за его покаянье и слёзы. На пятнадцатый день он ушёл, и год целый в мире бродил. Где утешил, кому защитником был, но не пролил ни капли он крови!

Через год, когда засияла весна, он в Великую Пятницу снова, в покаянной одежде, пришёл к Треврезенту. Тот его ждал и принял с радостью в сердце. Но лишь кончил его исповедовать, как увидели оба, что лесом идёт Кундри. Была она в покаянной одежде простой и, распустив волосы, по тернистой дороге ступала босыми ногами. Приблизясь, она на колени упала пред старцем и стала ему приносить покаяние; прибавив затем, что решила от мира уйти, в пустыне спасаться, в той келье, где прежде Зигуна жила, что теперь умерла, и её в могиле одной с её женихом схоронили. На подвиг такой Треврезент дал своё ей согласие.

Тогда обратилась она к Парсивалю и, тоже колени склонив, так сказала:

- Я явилась тебе объявить, что имя твоё в Граале святом засияло, и ты должен, не медля, в храме явиться и стать королём, заменив Амфортаса!

Сказала, что Амфортас так от раны ужасной страдал, особенно в тот час, как Грааль для рыцарей в храме возносит; что Грааля не стал возносить, - и рыцари все приуныли; а старый король Титурель, Грааля не видя, скончался...

А теперь все ликуют, так как в Граале святом явилось имя того простеца, о котором был глас Амфортасу! Просят его в храм прийти и быть королём, и дать всем отраду снова увидеть, как Грааль вознесён для них будет!

- Иди, Парсиваль! Избранник ты Грааля, - сказал Треврезент. - Помазать на царство тебя хочу; а затем отведу сам тебя в храм святой, в великий сегодняшний день!

Ни слова простец не сказал, охваченный чувством священным. Лишь взоры возвёл к небесам, над ними сиявшим. А Кундри ноги босые его, припав к ним, слезами омыла, отерев их волосами...

Миром священным помазал на царство его Треврезент. А затем Парсиваль взял святое копьё и, в одежде своей покаянной, со старцем и Кундри тронулись в путь, к горе Монсальвеш...

VIII

Труден и скорбен был путь их! Они проходили тропою заросшей, и тернии их босые ноги изъязвляли, а кровь на дорогу сочилась. Они проходили сквозь дебри лесные, едва пробираясь, и голые сучья нещадно хлестали по плечам и груди, волосы рвали... Они проходили пещерою тёмной, где камни, нависнув над их головами, грозили вдруг рухнуть, а холод и сырость насквозь пронизывали их в лёгкой одежде...

Но вот за пещерой блеснуло сиянье, и чудом каким-то они очутились в божественном храме, и был то храм Грааля святого! Все рыцари в храме собрались и молча, уныло сидели, не зная, получат ли они Грааля возношенье сегодня, в великий день Пятницы той, когда дивный голубь над Граалем с Остией святою спускался.

И в храм вдруг вошёл Парсиваль! Он рыцарей видит смятенье и радость; но, главное, видит он Амфортаса страданье; и жалость такая сердце его охватила, что, всё позабыв, он к нему подошёл и с тревогой спросил:

- Дядя, скажи, что с тобою?

И вдруг Амфортас перестал страдать, хотя из раны и сочился ещё гной. Вдохновеньем каким-то охваченный, Парсиваль к ране гнойной святое копьё приложил, и рана закрылась мгновенно, со скорбного ложа поднялся совсем здоровым Амфортас и колени склонил перед святым простецом Парсивалем! Воспрянули рыцари-братья; все стали просить, чтобы был явлен Грааль священный. И чистая дева Ренанзе его принесла, и вознёс Парсиваль Грааль святой в первый раз!

Вдруг померкнуло всё. Только Грааль светом дивным сиял, и в нём алая кровь трепетала. А над ним, высоко, вскрылся купол лазурный, и с неба, в лучах несравненного света тихо голубь, весь снега белее, стал спускаться к Граалю всё ниже и, достигнув чаши, Остию в неё опустил...

Эпилог

Много лет Парсиваль королём оставался у Грааля святого. Был он всеми любим и почтен. В жёны взял королеву чудесной красы, добродетельной жизни высокой: Кондвирамур называлась она. И детьми их Господь наградил. Иногда приходилось ему покидать Монсальвеш и идти в мир, совершать подвиг добра иль защиты. Под конец привелось и ему пострадать и убитым неверными быть. А на место его королём избран был его сын - Лоэнгрин.