Дельфис

1. Метафизические лики святыни

Коренные слова языка глубоко диалектичны, даже антиномичны. С одной стороны, они не обманывают своих носителей. Будучи простыми и прозрачными, самой звукописью своею дают они ключи к их правильному истолкованию. Но с другой стороны, они всегда глубже того, что способен расслышать в них каждый конкретный человек и что способна вычитать в них та или иная конкретная эпоха. Это не означает, что понимание таких слов будет неверным. Вовсе нет. Просто оно никогда не может завершиться, ибо язык народа всегда мудрее своих живых носителей, а его базовые звуки и смыслы, некогда загадочно уловленные нашими мудрыми предками, укоренены в сверхвременных эйдетических слоях мирового бытия. Мы же — их суетные интерпретаторы — всегда пребываем во времени, силясь своим конечным разумом постигнуть их высший и бесконечный смысл. «Если бы направленному на целокупность языков изучению, — писал в этой связи выдающийся немецкий филолог Вильгельм фон Гумбольдт, — удалось пробудить первобытные воспоминания — как бы приравнять слова к иероглифам, излить на нынешнее поколение часть духа изобретателей языка, который, конечно же, был новее, чище, ближе к происхождению вещей, проще и смелее в сочетаниях, — то жизнь стала бы совсем иной и совершенно иная свежесть распространилась бы на речь и — благодаря её обратному влиянию — на мышление»². Коренные слова родного языка, согласно Гумбольдту, можно уподобить родникам, из которых мы пьём воду живую и вечную, и она никогда не иссякает...

Коренное русское слово «святыня» относится к разряду именно таких диалектических живоносных слов и, быть может, точнее всего сопрягается с греческим словом «метафизика» (буквально «то, что идёт после физики»). Дело в том, что любой объект, который мы именуем термином «святыня», представляет собой некий символ (а точнее — сверхсимвол) и всегда отсылает нашу мысль к чему-то бесконечно большему и бесконечно более важному, чем это явлено в его непосредственном облике. Эту смысловую глубину и метафизическую значимость святыни невозможно ухватить земными чувствами и невозможно исчерпывающим образом выразить на языке строго определённых понятий. Святыня сверхфизична и сверхчувственна, а также сверхрациональна. Приобщение к ней требует мудрого молчания и сопереживания, а подлинное постижение — личностных жизненных и духовных усилий, нравственного опыта. Святыня никогда явно не дана, но всегда прикровенно задана. Её значение не разъясняют в слове, его пытаются дать почувствовать сердцем. Посему сам разговор о святынях и близ них зачастую оказывается попросту неуместным.

^{Троице-Сергиева лавра. Вид с юго-восточной стороны. Литография XIX в.}

При этом метафизическое измерение святыни вовсе не оторвано полностью от её эмпирической, телесной явленности, а своеобразно с нею спаяно, как бы энергийно сращено. Святыня никогда не бывает абстрактной; она всегда конкретна. Говоря языком П.А.Флоренского, физическое обличье святыни — это земное «окно», сквозь которое только и могут быть усмотрены сверхфизические идеи и ценности. Святыня — «отверстие, пробитое в нашей субъективности»³, позволяющее приобщиться к иной — истинной и объективной — реальности, к какому-то подлинному естеству вещей. Святыня самим своим существованием на Земле, в реальном месте и в реальном времени предстоящая нашим телесным очам, — призвана вырвать нас из платоновской пещеры и дать вкусить свет истинного бытия.

Свет — вот что в первую очередь составляет метафизическое естество святыни и воплощается в самой этимологии этого наиточнейшего русского слова⁴. Святыня есть сверхсимвол, ибо непосредственно являет истину («то, что есть на самом деле») и, вместе с тем, требует от нас высочайших жизненных усилий, дабы мы постигли самый мощный и самый творческий свет в мире, разгоняющий тьму и усмиряющий хаос, хранящий как общечеловеческое и национальное, так и экзистенциальное бытие.

Уничтожьте святыни, и человеческий мир лишится единого живоносного света, рассыплется в прах, будет окутан мертвенной тьмой и напрочь утратит свою онтологическую сверхвременную основу. Вот как раскрывает П.А.Флоренский метафизику этого премирного света, струящегося через святыни из горнего мира в наш земной мир. «Среди метущихся обстоятельств времени, — пишет отец Павел, анализируя "Троицу" Андрея Рублёва, — среди раздоров, междоусобных распрей, всеобщего одичания и татарских набегов, среди этого глубокого безмирия, растлившего Русь, открылся духовному взору бесконечный, невозмутимый, нерушимый мир, "свышний мир" горнего мира... Вражде и ненависти, царящим в дольнем, противопоставилась взаимная любовь, струящаяся в вечном согласии, в вечной безмолвной беседе, в вечном единстве сфер горних...

^{На истоке Волги. Тверская область}

Она — своею голубизною, музыкою своей красоты, своим пребыванием выше пола, выше возраста, выше всех земных определений и разделений, есть само небо, есть сама безусловная реальность, есть то истинно лучшее, что выше всего сущего. Андрей Рублёв воплотил столь же непостижимое, сколь и кристально-твёрдое и непоколебимо-верное видение мира»⁵.

Но в этимологии слова «святыня» скрыт ещё один важнейший смысл: святыни есть носители и хранители святости, благодати Духа Святого — тех незримых духовных энергий, которые возвышают и просветляют человеческую душу; врачуют больную плоть, гармонизируют окружающий природный организм.

^{Московский Кремль и православные соборы}

Святость есть одействованный (от греч. еnergeia — действие) свет высших слоёв бытия, его энергийная претворённость в какой-то подвижнический земной поступок и в реальные земные лики. «Святые суть те, — писал С.Н.Булгаков, — кто подвигом своей действенной веры и деятельной любви осуществили в себе своё богоподобие и тем явили в силе Божий образ, чем и привлекли к себе изобильную благодать Божию»⁶. И далее: «...святым и за гранью смерти дано творить дела любви не в качестве подвига для своего спасения, которое уже совершено, но, действительно, для помощи в спасении других собратий. И мера силы этого деятельного участия соответственна мере духа и величию его подвига»⁷. Знаменательно: в санскрите также существует прямое сопряжение божественной истины, света и святости, что и фиксируется в однокоренных словах — satya и sattva, а православный святой поразительно напоминает буддийского бодхисаттву, жертвенно помогающего страждущему человечеству обрести просветление. Святыни и буддизма, и православия крепятся святой жертвенностью и духовным подвигом, а потому способны пробуждать⁸ и подвигать на духовное восхождение. Они хранят нетленную память о святых подвижниках веры и их святых делах, по, одновременно, представляют собой неоскудевающий источник благодатных живительных энергий, питающий приходящих на поклонение к ним.

Отсюда святыня — это также место с особой аурой духовной высоты и вечности. Здесь люди становятся лучше и чище. Здесь причащаются к высшим слоям и состояниям мира. Святыня в этом плане ещё всегда и святилище — неважно, является ли она религиозным храмом в собственном смысле слова или «светским святилищем», куда приходят приобщиться к истинным художественным или научным ценностям. Так, для России святынями-святилищами являются ныне и Успенский храм Московского кремля, и Большой театр, и здание Московского государственного университета на Ленинских горах⁹. Здесь дано чутким душам прозревать свет Фаворский и слышать вещий голос собственного сердца. Здесь укореняются в онтологических средоточиях бытия, несущих свыше весть о вечной красоте и вечной правде. Эти онтологические центры подобны столпам солнечного света, пробивающим пелену серых облаков и образующим прочную вертикаль человеческого и природного существования. Они освещают и освящают также и всё горизонтальное земное пространство — будь то природный ландшафт, внутреннее помещение церкви или дома, придают ему порядок и смысл, выделяют ближайшие слои и оттеняют периферию. Земное пространство словно высвечивается и гармонизируется присутствием святынь. Недаром церкви ставились на высоких берегах рек и на взгорьях; иконы вешались в красном углу дома; в любом почтенном университете или театре всегда есть музей, повествующий о славных страницах их истории и украшенный портретами выдающихся учёных или актёров, творивших в их стенах. Близ святынь человеческая душа утверждается на чём-то существенном и жизненном, что помогает ей превозмочь тягу к эгоистическому самоутверждению и социальному обособлению.

Святыня, таким образом, служит местом и, одновременно, средством преобразования хаоса в Космос, знаком победы любви над ненавистью, красоты над безобразием, смысла над бессмысленностью, светоносной сущности вещей над майей мира. Святыня — оплот веры в непрерывность жизни, сокрушающей ужас смерти и мрак забвения. Благодаря святыням не распадается связь Земли и Небес, а в земных пределах воцаряется твёрдый иерархический порядок мест и ценностей. Святыня есть, воистину, Столп и утверждение Истины, если использовать этот знаменитый евангельский образ, давший название великому философскому произведению отца Павла Флоренского.

2. Значение святынь в жизни народа

Пребывание возле святынь несовместимо ни с какой низостью и развязностью, ни с какой пошлостью и суесловием, а тем более — с кощунством. Перед святынями преклоняются, перед ними благоговеют. Их безусловно и сердечно почитают в народе. Глумление же над святынями — есть одно из самых постыдных и омерзительных деяний. Это отметил ещё Вл.Даль, писавший, что «святым зовут вообще всё заветное, дорогое, связанное с истиною и с благом... Святыня — чему поклоняемся, что чтим нерушимо»¹⁰.

Антиподы святыни — фетиш и идол, искусственно и насильственно навязанные обществу в качестве объектов всеобщего поклонения. Вся современная массовая культура и пиаровские технологии покоятся на искусственном производстве, распространении и периодической смене идолов и фетишей. Посредством фетиша (ничтожной вещи, но к которой требуют относиться как к священному предмету) и посредством идола (заурядного земного человечка, которого наделяют качествами святого или героя) мастера тёмной закулисы всегда норовили и норовят затмить и опорочить подлинные святыни: заменить естественный свет высших миров ложным земным блеском; поставить на место духовного подвига — популярность в глазах обывателя; заставить формально и механически подражать искусственно раздутым кумирам, а не творчески уподобляться высоким жизненным образцам. Фетиш и идол лишены подлинного бытия, какого- то положительного содержания; они — произвольные и субъективные знаки, а не данные свыше символы; мёртвые буквы, за которыми нет никакого духа. Они всегда навязчивы, сугубо временны, до тошноты или тривиальны, или эпатажны. В фетише и в идоле нет ничего подлинно индивидуального — один сплошной «здравый смысл» или, наоборот, одна сплошная оригинальность, за которыми всегда видятся безмерная пошлость и безмерная мертвечина. Используя меткий образ П.А.Флоренского, их деонтологизированность можно уподобить деонтологизированности беса, у которого «нет спины», но который силится при этом сойти за божество. Идол и фетиш — и есть чисто бесовские виртуальные порождения, в какую бы изощрённую словесную мишуру (типа постмодернистской) они ни кутались и в какой бы прельстительной обёртке ни преподносились.

Святыни же на фоне этой борьбы с бесовскими порождениями требуют особой заботы и бдительной охраны. Недаром народ так бережёт их от внешних врагов и от собственных осквернителей, ибо защита святынь есть защита света, святости, чистоты родной земли, национального и индивидуального достоинства. Пока хранятся святыни в неприкосновенности и осуждаются кощунники — до той поры народ способен на высокий исторический подвиг и никогда надолго не подпадет под власть фетишей и ложных кумиров.

^{Стена плача в Иерусалиме}

Знак обладания подлинными национальными и религиозными святынями — уважение святынь другого народа и святынь других религиозных традиций. Свидетельство жесткосердного варварства и мракобесия — целенаправленное унижение и уничтожение чужих святынь. Этим занимались фанатики-язычники во времена гонения на первых христиан; невежественные христиане, избивавшие язычников и жгущие книги языческих библиотек. Осквернением чужих святынь занимались немцы в годы Второй мировой войны, взрывая православные храмы и закапывая трупы своих солдат в могилу Льва Толстого. Кощунствовали большевики-атеисты, уничтожая иконы и вскрывая раки со святыми мощами. Кощунствовали «демократические журналисты» и мстительные невежественные дьяконы эпохи перестройки, издеваясь над святынями советской эпохи — образом Павки Корчагина и мавзолеем Ленина. Но Павка Корчагин в тифозном бреду жертвенно строил узкоколейку, дабы не замёрз целый город, а с мавзолеем Ленина навеки связался художественный облик Красной площади и исторический парад наших войск 7 ноября 1941 года — символ несломимой мощи русского Духа. Существует закон исторического возмездия: не глумись над чужими святынями, ибо неизбежно будут сокрушены объекты твоего собственного верования.

Отличие подлинной национальной святыни как абсолютной ценности, немеркнущей во времени и окружённой ореолом подвига, от ценностей сугубо относительных, а тем более от псевдоценностей и псевдосвятынь — это её способность всегда подвигать душу человека к добру и нравственному совершенствованию, к творческой самореализации на путях общего блага без насилия над другими людьми и народами. Последнее оправдано лишь с точки зрения защиты святынь своего народа от угрозы их разрушения и поругания. Границы же праведной защиты своих святынь пролегают вплоть до границы святынь иных народов и конфессий. «Умей защищать свои святыни, не оскорбляя чужих» — вот максима истинно национального бытия в отличие от узколобого национализма и шовинизма. При этом проявляется следующая важная закономерность: краеугольные святыни одной культуры никогда не опровергают и не подрывают краеугольных святынь чужой культуры или чужой религиозной традиции. Напротив, непредвзятый подход всегда выявит их глубинную синархию и соразмерность.

Соответственно, без света святынь не может быть никакого истинного патриотизма, никакой подлинной и действенной любви к своему Отечеству. «Патриотизм может жить и будет жить лишь в той душе, — справедливо отмечал И.А.Ильин, — для которой есть на земле нечто священное; которая живым опытом (может быть, вполне «иррациональным») испытала объективное и безусловное достоинство этого священного — и узнала его в святынях своего народа. Такой человек реально знает, что любимое им есть нечто прекрасное перед лицом Божиим; что оно живёт в душе его народа и творится в ней: и огонь любви загорается в таком человеке от одного простого, но подлинного касания к этому прекрасному»¹¹.

В святынях и посредством них народ чтит своих великих учителей, духовных водителей и героев, места своих величайших исторических свершений и очищающих душу страданий.

Без святынь народ утрачивает духовную ось своего бытия. Без них нет и не может быть живой и непрерывной духовной традиции. Поэтому святыня не есть просто духовная ценность¹². Во-первых, она — подчеркну это ещё раз — есть абсолютная¹³ и объективная¹⁴ духовная ценность для данной национальной или религиозной традиции, и, во-вторых, в отличие от простой ценности она никогда не бывает сугубо идеальной, но имеет зримое воплощение в виде реального человеческого лика, материального предмета или исторического события, связанного с определённым земным местом и временем. Святыни, как и идеалы, никогда не бывают бесплотными. В них вечные и объективные ценности духа как раз обретают плоть и кровь. К святыням причащаются, как причащаются христиане к плоти и крови Христа, дабы стать сопричастными свету его духовного подвига.

^{Храм Сомнат в индийском штате Гуджарат — один из 12 самых священных храмов Шивы в мире индуизма}

Отсюда святыня — это не музейный экспонат и не реликвия. Реликвии — исключительный объект личной или семейной памяти. Общенациональных реликвий не бывает. Музейный же экспонат может быть величайшей национальной святыней типа иконы Владимирской Божьей Матери, «Троицы» Андрея Рублёва или знамени Победы, водружённого советскими воинами Егоровым и Кантария над взятым рейхстагом. Но святыня тем и отличается от простого музейного экспоната, что является не просто предметом, свидетельствующим о памятных событиях прошлого; а есть значимый фактор именно настоящей духовной жизни народа: его раздумий, открытий и прозрений. Святыня — не архивная ценность, а закваска культуры и её несущий каркас. Вот что писал в этой связи о значении Оптиной пустыни для русского народа П.А.Флоренский в письме к Н.П.Киселёву: «Оптина, выдаваясь не столько отдельными исключительными лицами, сколько гармоническим сочетанием и взаимодействием духовных сил, всегда была и есть, есть в настоящее время, как целое, могучий коллективный возбудитель духовного опыта, я осмелюсь сказать, единственный в России... Было бы с нашей стороны великим преступлением не перед группою монахов, а пред культурою будущего не употребить всех возможных усилий для сохранения Оптиной в её целом, то есть не как стен и рукописей, а того невидимого и не осязаемого физически водоворота, который во всяком приблизившемся к нему пробуждает, впервые может быть, острое сознание, что кроме внешнего отношения к миру есть ещё внутреннее, бесконечно более его важное, дающее ощутить глубины бытия и миры иные»¹⁵.

^{Мечеть в Медине}

Святыни, исходя из этой мысли отца Павла, представляют собой духовные скрепы народного быта и в диахроническом, и в синхроническом планах, если использовать эту старую структуралистскую пару категорий. Благодаря святыням разные поколения (и деды, и внуки) укореняются в единых основополагающих ценностях существования. Вокруг святынь сходятся в желании приобщиться к единым культурным истокам разные социальные слои и этнические группы населения. Так, к духовно-природным святыням реки Катуни и горы Белуха на Алтае приходят причаститься представители и тюркского, и угро-финского, и славянского этносов многонациональной России-Евразии. На защиту озера Байкал встают и русские, и буряты. В ту же Оптину пустынь приезжают приобщиться к святыням православной веры и предприниматели, и интеллигенты, и пролетарии. На Бородинском поле отец и дед приобщают мальчика к традициям русского ратного подвига, а бабушка и мать рассказывают девочке о величайшей женской верности, явленной вдовой погибшего на Бородинском поле генерала Тучкова. Но на том же Бородинском поле проникаются гордостью за героизм своих предков отнюдь не только русские, но и калмыки, и грузины, и представители тюркоязычных народов. Это — не только славянская, но и всеевразийская святыня.

Святыни — даже в виде естественного желания оградить их от разрушения и забвения — подвигают людей к Единению, к Культурному Творчеству и к Личному Совершенствованию. Собственно это триединство и образует Добро с большой буквы.

3. Агиократия — власть святынь

В России всегда были святыни, без которых народ не мыслил своего жития и к которым он всегда обращался в трудную годину, как к вестницам иного мира и как к источникам силы для противостояния тьме. Святыни были, есть и должны в будущем остаться для людей светом путеводным, камертоном совести при принятии ответственных жизненных решений. И быть может, именно сегодня — в ситуации общемирового политического и экономического раздрая, мировоззренческого хаоса — восстановление власти святынь является самой насущной национальной задачей.

Святыни всегда направят и помогут, если только сами люди защищают их от вредителей и от кощунников. В ходе знаменитой борьбы против разрушительных планов строительства Катунской ГЭС на Алтае среди её защитников сложился точный девиз, выражавший смысл их борьбы за сохранение святынь родной природы: «Спасём Алтай — Алтай спасёт нас».

Святыни никогда нас не обманут, если только с чистым сердцем человек приходит поклониться им и сознательно испрашивает у них совета. Даже честный материалист-атеист вынужден сегодня признать, что мир устроен сложнее и намного гармоничнее, чем это казалось ещё каких-нибудь 20-30 лет назад, и что есть какие-то незримые и высшие, пусть пока и не до конца понятные энергии и силы, которые влияют на его судьбу, и что эти силы неравнодушны к нравственному состоянию его сознания и к его собственному отношению к ним. Неслучайно близ святынь умолкает и сосредоточивается любой достойный человек с любым достойным мировоззрением. И если он сознательно настроился на то, чтобы получить ответ на какой-нибудь значимый для себя вопрос, то благоговейное и вопрошающее пребывание близ святыни обязательно принесёт ответ, который преобразит его жизнь в лучшую сторону.

Этому не стоит удивляться, коль скоро святыни способны светоносно окормлять нас и устремлять на подвиг. Многообразно святыни доносят до нас весть о деяниях предков, укореняют в родной культурной почве, сподвигают на личное нравственное и творческое восхождение.

Так, святыня может хранить весть о подвиге самоотверженного и качественного труда на общее благо — о таких непревзойдённых образцах искусного труда, которые составляют гордость твоей страны. Трудовыми святынями русского народа являются гидросистема Соловецкого архипелага и деревянный ансамбль церквей на острове Кижи в Онежском озере; Царь-пушка и Царь-колокол Московского кремля; храм Покрова на Нерли под Владимиром и музей-усадьба в Коломенском с церковью Вознесения; космический корабль, в котором Гагарин совершил свой полёт в Космос, и станции Московского метрополитена. Такие святыни приобщают к красивому и качественному труду — труду, посредством которого преображается и совершенствуется мир. Вышеприведённым списком я отнюдь не претендую на полноту описания и даже уверен, что любой читатель может и существенно дополнить, и подкорректировать его. В любом случае, таких абсолютных святынь, не вызывающих возражения у большинства носителей данной культурной традиции, не будет слишком много, ибо нигде количественные и качественные показатели не расходятся так резко, как в случае с наиболее значимыми и дорогими для сердца сокровищами национальной культуры.

Святыни могут быть связаны с ратными подвигами наших предков — местами великих битв и боевыми облачениями народных героев, знамёнами особо отличившихся воинских соединений и могилами доблестно павших в сражениях. У каждого народа они свои, и всегда образуют внутри себя естественную иерархию. Высшие из ратных святынь одного народа не оскверняют высших ратных святынь другого народа, даже если эти народы непосредственно сталкивались на поле брани. У русских есть три таких величайших святыни — три поля трёх великих битв, где были явлены образцы величайшего национального мужества и стойкости: Куликово поле, Бородинское поле и поле танкового сражения под Прохоровкой. И здесь можно спросить: разве русское почитание Куликова поля оскорбительно для татар, особенно если учесть, что одним из его главных героев был тюрк по своей этнической принадлежности — Боброк Волынский? И разве не француз Наполеон с восхищением промолвил, что на Бородинском поле русские стяжали себе славу быть непобедимыми? И разве не преклоняются честные немцы перед героизмом советских воинов, освободивших их самих от фашистской чумы? Поразительно, но ничто так не свидетельствует о важности милосердия, недопустимости насилия и жестокосердия как коренные ратные святыни народов!

Есть святыни высокого культурного творчества — художественного, научного, философского. Через них национальный гений явил себя особенно ярко и вдохновляюще, и их свет сподвигает каждое вновь вступающее в жизнь поколение устремляться к покорению новых культурных высот. Чаще всего такая национальная творческая святыня является и мировой культурной святыней. Это может быть конкретное произведение искусства типа «Слова о полку Игореве», «Войны и мира», «Боярыни Морозовой» или «Лебединого озера». Это может быть музыкальный инструмент великого композитора, кисть выдающегося живописца, рукопись философа или экспериментальный прибор гениального учёного. Эти предметы — не просто реликвии и уж тем более — не мёртвые фетиши, ибо несут на себе творческую печать духа, как бы светятся изнутри энергией высокого накала. Сегодня экспериментальная наука всё больше подтверждает идею П.А.Флоренского о том, что вещество подлинной культуры как бы проработано и преображено работой духа в отличие от простого вещества, к которому не прикасались творящая рука и пытливая мысль человека¹⁶.

Наконец, свет высокого творчества может изливаться в мир из тех мест, где непосредственно жил и работал гений или где собирались выдающиеся деятели национальной культуры. Быть может, это иерархически самые высокие творческие святыни народа, ибо хранят и оригиналы великих произведений, и личные вещи гениев национальной культуры, и непосредственное природное окружение, где эти гении формировались и черпали материал для своего вдохновения. К таким величайшим творческим святыням России относятся пушкинское Михайловское и толстовская Ясная Поляна, музей-усадьба Абрамцево и усадьба Чайковского в Клину. Показательно, что подобные святыни культуры не являются простыми музеями-хранителями сокровищ, но чаще всего выступают своеобразными центрами- «святилищами» именно современного «культурного ландшафта»: собирают вокруг себя талантливых людей и неравнодушную молодёжь. Здесь работают творческие кружки и лектории, художественные школы и клубы — те воистину бастионы света, что действеннее всего противостоят агрессивной тьме и бескультурью. Недаром за сохранение практически каждого такого центра культуры и света шла и по сей день идёт самая настоящая война. Здесь уместно будет вспомнить великого воина за сохранение пушкинского наследия в Михайловском и всего, что связано с именем Пушкина, — Семёна Гейченко. Чем иерархически выше творческая святыня — тем в более выдающихся хранителях и подвижниках она нуждается. Это касается не только творческих, по, быть может, в ещё большей степени — духовных святынь народа.

^{Дворец Потала. Тибет}

Их трудно отделить от святынь творческих, но чаще всего они носят религиозный характер в самом исконном значении этого слова, т.е. помогают человеку установить связь с горним миром, непосредственно свидетельствуя о реальности постижения высших смыслов и реальности достижения высших целей человеческой жизни. Благодаря святыням духа можно стоять в Свете горнего мира, его святостью проникаться и в этом свете восходить. Этот благодатный свет может наполнять храмы, изливаться из чудотворных икон и нетленных мощей. Он может быть связан со святыми источниками и озёрами; витать над святыми горами и рощами, монастырскими обителями и скитами. Чаще всего есть живые носители и дарители этого божественного света, кто духовным подвигом стяжал благодать Духа Святого и остался в народной памяти как божий ходатай и заступник, как деятельный и любящий посредник между обыкновенными людьми и горним миром. Особенным народным почитанием окружены святые обители с давними традициями духовного подвижничества, стоящие в святых местах с намоленными иконами, с негаснущими лампадами и мощами почивших праведников.

Наиславнейшими для православных русских людей являются Киево-Печерская лавра, Саровская и Оптинская пустыни, Соловецкая и Валаамская северные обители. Впрочем, и любой малый духовный свет становится мощно действующим, коли крепится и множится светлыми помыслами ныне живущих. И, напротив, прежняя твердыня духа может быть искусственно превращена в музей или в место для отправления мёртвого культа, если живые сердца вокруг потухли и умерла тяга к духовному подвигу. Защищать духовные обители приходится не столько от внешних врагов (они, напротив, дух обители только крепят), сколько от внутреннего разложения и предательства. Известно — Свет Духа разгорается от сопротивления тьмы, но гаснет от простого недостатка масла в лампаде.

И, наконец, в каждой национальной культуре есть главные святыни, как бы святыни святынь, образующие метафизическую ось существования данного народа, наиболее зримо выражающие его базовые ценности и идеалы, концентрирующие вокруг себя его наиважнейшие исторические события и наивысшие культурные взлеты. Эти главные Святыни — Святыни с большой буквы — сочетают в себе черты и духовных, и творческих, и ратных, и трудовых святынь.

У их истоков, как правило, стоят величайшие подвижники и учителя, воплощающие личностный идеал существования данной культурной общности. Если хочешь познать душу какого-либо народа — нужно всегда постараться приобщиться именно к таким основам основ, к таким краеугольным его святыням. В них всегда увидишь нечто близкое и понятное для тебя самого, т.е. по-настоящему общечеловеческое. Самое коренное национальное есть одновременно и самое общечеловеческое.

Такая Святыня святынь есть и в России. Это Троице-Сергиева лавра, основанная преподобным Сергием Радонежским. В подобной оценке Лавры были единодушны В.О.Ключевский и П.А.Флоренский, митрополит Платон-Левшин и Н.К.Рерих. «Святой Сергий, — утверждал Н.К.Рерих, — Строитель Русской Духовной Культуры. Каждое упоминание этого священного имени повелительно зовёт нас к непрестанному светлому труду, к самоотверженному созиданию и делает из святого Сергия поистине Преподобного для всех веков и народов.

^{Масляничная гора в Иерусалиме. На переднем плане - Храм Страстей Господних,
слева - Гефсиманский сад}

Повторяю, для всех веков и народов, ибо культура духа стоит над всеми границами. И нет такой религии, и нет такого учения, носитель которого не преклонился бы перед образом Преподобного, когда вы расскажете ему о трудах его»¹⁷. Культурное значение Лавры для России было блестяще схвачено П А.Флоренским в статье «Троице-Сергиева лавра и Россия». Лучше и точнее его, жившего в Лавре, творившего там и сохранившего для потомков мощи святого Сергия, — всё равно, как ни старайся, не скажешь. «Тут, — писал о величайшей русской святыне отец Павел, — не только эстетика, но и чувство истории, и ощущение народной души, и восприятие в целом русской государственности, и какая-то, труднообъяснимая, но непреклонная мысль: здесь, в Лавре именно, хотя и непонятно как, слагается то, что в высшем смысле должно назвать общественным мнением, здесь рождаются приговоры истории, здесь осуществляется всенародный и, вместе, абсолютный суд над всеми сторонами русской жизни. Это — то всестороннее, жизненное единство Лавры, как микрокосма и микроистории, как своего рода конспекта бытия нашей Родины, даёт Лавре характер ноуменальности. Здесь ощутительнее, чем где-либо, бьётся пульс русской истории, здесь собрание наиболее нервных, чувствующих и двигательных, окончаний, здесь Россия ощущается как целое»¹⁸.

Действительно, Лавра есть чудо русской архитектуры и русского строительного мастерства, создававшееся трудом многих поколений; но она есть и ратная святыня, ибо не раз выдерживала осады врагов. Одна героическая оборона Лавры в Смутное время во главе с воеводой Шейным чего стоит! А легендарное напутствие святого Сергия князю Дмитрию Донскому накануне Куликовской битвы! Мало того: Лавра всегда была центром искусства и художественных ремёсел: гений Андрея Рублёва, как известно, был зажжён именно здесь. Недалеко от Лавры расположены усадьба Абрамцево, знаменитые Хотьково и Радонеж, центры ряда народных промыслов — те же Федоскино и Жостово. Кроме того, в Лавре всегда жили старцы редких духовных качеств и прозорливости. Есть они там и поныне.

Лишите народ святынь, наложите табу на упоминание о них, а тем паче превратите их в объект глумления и ерничества, — и тогда незримо для самих кощунников и циников начнётся процесс неуклонного нравственного разложения — сначала их самих, а затем, увы, и самых широких слоев населения, такое глумление допустивших и молчаливо ему потворствовавших. Если святыни не светят подлинным духовным светом¹⁹ — тогда рано или поздно всё неизбежно затапливает липкая удушающая тьма. Если в храме не горят лампады истинной святости — тогда их заменят языческие воскурения кровавым идолам и красные фонари домов терпимости. Разве все безумства современного мира говорят не об этом?

^{Афинская сокровищница и священный путь в Дельфы}

Сознательное сердечное со-вестие с краеугольными святынями России является наилучшим гарантом и от поспешных суждений, и от политических ошибок, и от нравственной всеядности, и от общей жизненной слепоты, ведущих к смерти. В этой верности основам и вере в их спасительный путеводный свет заключается сущность агиократии — власти святынь²⁰.

г.Барнаул