Дельфис

«Звон ворвался неожиданно, взорвав тишину... Словно небо рухнуло! Грозовой удар! Гул — и второй удар! Мерно, один за другим рушится музыкальный гром, и гул идёт от него... И вдруг — заголосило, залилось птичьим щебетом, заливчатым пением неведомых больших птиц, праздником колокольного ликования! Перекликание звуков светлых, сияющих на фоне гуда и гула. Перемежающиеся мелодии, спорящие, уступающие голоса... Оглушительно неожиданные сочетания, немыслимые в руках одного человека! Колокольный оркестр! Это было половодье, хлынувшее, ломающее лёд, потоками заливающее окрестность». Так описывает своё восприятие колокольного звона А.И.Цветаева в повести «СКАЗ о ЗВОНАРЕ МОСКОВСКОМ», переизданной под названием «Мастер колокольного звона». Так воспринимаем колокола и мы с вами. Но уже приведённые выше строки из «Граней Агни Йоги» заставляют нас предположить, что колокольный звон это нечто большее, чем нам дано пока ещё понимать. И здесь, как никто другой, поможет нам герой повести, московский звонарь Константин Сараджев, чьи природные данные по части музыки, и особенно колокольной, были совершенно уникальны. Но начнём с истории самого колокола.

История возникновения колоколов теряется в далёкой древности. В IV тысячелетии до н.э. на территории современных Ирана и Турции, в Месопотамии и Египте существовала техника бронзового литья. В числе бронзовых предметов той эпохи находят колокольчики и бубенцы. В дальнейшем, в VI — V веках до н.э., эти предметы встречаются уже часто — древнееврейские и древнегреческие, скифские и этрусские. Колокольчики имеют размеры от 2 до 9 см.

По другим предположениям, родина колоколов — Китай. В XXIII — XVII веках до н.э. бронзовое литьё подучило своё развитие в виде колоколов небольших размеров, которые стали объединять в наборы по три-пять штук. Применение им было самое разное — подвешивали на пояса как амулеты, на шею животным — от злых духов, служили в качестве сигналов и сопровождали храмовые службы. Появляются наборы из хроматически настроенных колоколов, развивается колокольная музыка. Среди музыкальных инструментов колокол становится главным, так как является выразителем идеи, философий. Из Китая колокольчики по Великому шёлковому пути могли попасть на Запад.

Ещё одно звено колокольного производства находят в античной эпохе. Под пеплом Геркуланума и Помпеи (I век до н.э.) обнаружили колокольчики размером до 14—17 см. В античном мире основным назначением колокольчиков и бубенцов было оповещать — посылать. Утверждалось и иное применение — украшать колесницы и богатые одежды, звучать на пирах. Весть, призыв, веселье, красота, власть и, прежде всего, святыни — вот области употребления этих первобытных инструментов.

Ко времени возникновения христианства, колокольчики и бубенцы использовались практически во всех религиях. Уже во II веке у ранних христианских писателей колокольчик выступает как символ проповеди евангелия апостолами, его изображение сопутствует образам святых. В раннехристианских монастырях Египта был обычай созывать монахов звоном на богослужение. В правилах монашеской жизни появилось выражение signum dare—давать знак. Впоследствии, в западноевропейском христианском обиходе слово signum, а чаще signum ecclesiae— знак церкви — стало обозначать колокол. Употреблялось оно до XI века. Колокола этой эпохи были невелики и вешались на фронтонах церквей. По мере увеличения, для них стали строить небольшие башенки на крышах храмов. Звонили в них с земли, дёргая за верёвку. С VIII века известны сообщения о первых колокольнях, стоящих отдельно от церкви. Примерно в это время узаконивается употребление колокола для возвещения богослужебных часов.

Постепенно совершенствующаяся технология литья позволяла делать колокола не только больших размеров, но также издающими тон желаемой высоты. Стали употреблять целые наборы колоколов до 7—8 штук, образующих определённый звукоряд. Их назначение — обучать певчих, настраивать хор, аккомпанировать. Средневековый европеец верил, что освящённый колокол отводит козни дьявола, молнии, бури, голод, эпидемии. Складывалось представление о колоколе как носителе добрых сил и борце против зла.

В период XII — XVI веков окончательно сложилась современная форма колоколов, определилось применение. Они возвещали время сна и бодрствования, время радости и время скорби. Звон колокола был голосом Родины. А если он умолкал — это значило, что Родина в беде. Герои и мученики, глашатаи и стражи, музыканты и летописцы — такова роль колоколов, утвердившаяся в европейской истории.

Первое упоминание о колоколах на Руси встречается в Новгородской летописи 1066 года. «Приде Всеслав и взя Новгород и колоколы съима у святыя Софии...». Свидетельство же об отливке колоколов относится к 1259 году, когда князь Даниил Галицкий привёз из Киева в Холм колокола и иконы: «Колоколы принесе ис Киева, другие ту солье».

История колоколов на Руси шла тем же путём, что и на Западе. Сначала их лили монахи, но потом этим стали заниматься ремесленники. Колокола освящали, но никогда не крестили и не давали человеческие имена, как это бывало в Европе. Если колокол имел какое-то прозвище, то было это связано с особенностями его звона, либо с каким-то событием. Так, на звоннице Успенского собора в Ростове Великом, колокола называются «Лебедь», «Козёл», «Баран», «Красный». Там же имеется «Голодарь», «Полилей» и «Сысой». О последнем надо сказать, что это единственный случай, когда колокол был назван в честь отца ростовского митрополита Ионы Сысоевича, чьим «тщанием и радением» возводилась соборная звонница.

Колокола на Руси были полноправными участниками народной жизни, они отбивали время, поднимали тревогу, провожали на битву, встречали с победой. Вечевой колокол собирал народные собрания в древнерусских республиках Новгорода и Пскова. За свою «деятельность» колокола часто подвергались наказанию. В 1771 году набатный колокол Московского Кремля по указу Екатерины II был снят и лишён языка за то, что призвал народ к бунту. Его предшественник в 1681 году был заключён в монастырь. А Угличскому колоколу в 1591 году по приказу Годунова отрубили уши, вырвали язык и сослали в Тобольск!

Поначалу небольшие русские колокола размещали или между двумя столбами, или между столбом и стеной храма, потом уже стали возводить колокольни. Самая ранняя — несохранившаяся звонница храма Покрова на рву на Красной площади. Только на Руси мы видим церкви «иже под колоколы». Пример — Духовская церковь в Троице-Сергиевой лавре, построенная в 1476 году. В начале XVI века появляется новый вариант столпообразной церкви. Таков Иван Великий в Московском Кремле, его трёхъярусный восьмигранный столп имеет на каждой грани каждого яруса по одной нише для колокола. Внутри же есть небольшая церковь.

Число колоколов в России быстро возрастало. Так, побывавший в Москве в начале XVI века путешественник Пётр Петрей писал: «Церквей, монастырей и часовен в городе и за городом будто бы 4500. Не найдёшь ни одной, где бы не висело по меньшей мере четырёх или пяти, а в некоторых даже девяти или двенадцати колоколов, так что, когда они зазвонят все разом, то поднимется такой гул и сотрясение, что друг друга нельзя расслышать». Поражали иноземцев и размеры русских колоколов. Известный Царь-колокол, самый большой из всех колоколов, отливавшихся когда- либо в мире, имеет весу 12 тысяч пудов, то есть, более 200 тонн.

Колокола на звонницах обычно разделялись на три основные группы. Большой, басовый, колокол задаёт тон, его удары редки и размеренны. Средние, альтовые заполняют промежутки между ударами большого и создают основной рисунок звона. Мелкие, зазвонные, завершают и украшают мело- дико-ритмическую фигурацию. Обращает внимание, что народное словотворчество при описании звона обращалось к певческим терминам, брало их из круга хорового пения. Искусство колокольного звона и певческое искусство развивалось на Руси параллельно — от одноголосного распева ко всё более развитым формам. Церковь не создала в России ни одной школы колокольного звона. Он существовал исключительно как народное искусство, как своеобразный музыкальный эпос. Отсюда и манеры звона сильно различались: на севере звон более степенен и строг, в средней полосе — скорее прост и мелодичен. К тому же один и тот же звонарь может менять ритмический рисунок на протяжении звона, внося тем самым струю личного творчества в колокольную музыку.

Колокол — удивительный и уникальный музыкальный инструмент. Несмотря на своё, казалось бы, простейшее устройство, он помогает нам взглянуть на музыку в целом, он не даёт единственной точно звучащей ноты, но одаряет слушателя целым звуковым спектром. Звук колокола проникает в нас непосредственно — «из души прямо в душу глаголят нам вещи и существа». Именно так, душой, воспринимал звон колокола Котик Сараджев. Обладая необыкновенными слуховыми способностями, «он слышал мир в его беспредельном звучании».

К сожалению, целое поколение русских не слышало колокольного звона, наши колокола молчали семьдесят лет, и мы не имели серьёзных исследований в этой области. Но даже если бы и были, едва ли сравнялись они с тем, что рассказывал о колокольной музыке Константин Сараджев. К несчастью, время его жизни пришлось на годы разгула антирелигиозной кампании, под разрушительный вихрь которой попали и колокола.

^{Колокольный концерт в Спасо-Андрониковском монастыре}

«Звуков бесчисленное множество, в природе нет энгармонизмов, — писал Сараджев в своей теории «Музыка-колокол», — в природе не существует диссонансов. Диссонанс — это явление, происходящее от недостаточности развития человеческого слуха». Именно в колокольном звучании Сараджев находил естественную природную полноту звуков, которая и позволяла ему творить. Он был наделён незаурядным восприятием музыкального звука как такового и жизни вообще. Окружающих его людей и предметы он воспринимал своеобразной симфонией. Его слух различал в октаве 1701 звук, то есть по 243 звука между двумя соседними нотами. По представлению Сараджева, в колокольной музыке нет нот, здесь всё основано на атмосферах, которые все индивидуальны, он так и называл: «индивидуальность звучащих атмосфер». В этой индивидуальности находит себя та самая нота, которую мы привыкли различать в музыке, но предстаёт она не в бесконечном ряду гармонических построений и их закономерных последовательностей, а являет нам первозданную красоту музыки. И сохранилась она ещё, быть может, в древнейших распевах, дошедших до наших дней. Свою колокольную музыку Сараджев основывал на созвучиях различного тембра и звукового сплетения, а свои сочинения называл «гармонизациями». Но что отличает их от обычных музыкальных гармонизаций? Опять же природа колокола. Колокол дарит нам звук в совокупности его темброво-обертоновых характеристик. Мелодии в колокольной музыке нет. Общее и особенное здесь сливаются в единое — индивидуальность колокола. Таким образом, колокол представляет собой некую цельность. Она и творит музыку, которую Сараджев называл «всецело созерцательной сферой». Конечно, то слышание, которым обладал Сараджев, пока ещё нам не доступно. Но сам мастер связывал с ним свои большие надежды на будущее, и отмечал, что дар истинного слуха заложен в каждом, и нужно открывать в себе этот дар и просто давать колоколам возможность благовествовать.

И ещё один интересный момент: Сараджев видел звук. Вспомним, в Учении Живой Этики говорится о неразделяемой паре — «звук и цвет». А вот запись Сараджева: «Передо мной, окружая меня, стояла колоссальная масса тонов, поражая меня своей величественностью, и масса эта была центр звукового огненного ядра, выпускающего из себя во все стороны лучи звуков. Всё это, иными словами, было как бы корень, имеющий над собой нечто вроде одноствольного дерева с пышной, широкой кроной, которая рождала из себя всё вновь и вновь массу звучаний в разрастающемся порядке. И сила этих звучании, в их сложнейших сочетаниях не сравнима ни в каком мере ни с одним из инструментов — только колокол в своей звуковой атмосфере может выразить хотя бы часть величественности и мощи, которая будет доступна человеческому слуху в Будущем. Будет! Я в этом совершенно уверен...»

3 мая 2000 года на пасхальной неделе в Москве, в Центральном музее древней культуры и искусства имени Андрея Рублёва состоялось открытие концертной звонницы при участии колокольных производств Воронежа и Минска. В тот же день на территории музея прошли концерты колокольной и хоровой музыки, а также была проведена конференция «Музыка колоколов и колокольни России». В том же году отмечалось 100-летие со дня рождения Константина Сараджева. Это было началом возрождения колокольного дела. Сегодня колокол становится предметом научного исследования, а колокольный звон начинает занимать своё место в культурной и духовной жизни России.

Наряду с колоколами во все времена существовал и другой способ воспроизведения звука, это — било. Била — это деревянные, каменные или чугунные доски, в которые ударяют особой колотушкой. Известно било и в наше время. Звук его — как у колокола, но гораздо певучее. Сегодня у нас в стране искусству литья колоколов ещё далеко до возрождения, а церквам не пристало стоять немыми, и потому в некоторых местностях, по бедности, вместо колоколов используют обрезанные газовые баллоны, рельсы и прочее железо, чтобы получить хоть какой-то звук. Вот тут било и может пригодиться. И как это часто бывает, мастер бильного дела нашёлся. Это Жихарев Александр Иванович. Он увлёкся колоколами лет двадцать назад. А потом появилось желание невозможного — прокатать колокольную бронзу. Она, как известно, металл хрупкий, но после долгих поисков, как говорит сам мастер, «встреча с металлом произошла». Затем начались поиски наилучшей формы металлического листа, в который ударяют. Любое изменение пропорций меняет звук. Идеальные пропорции оказались «золотыми», на глаз это близко к формату листа писчей бумаги, или словами Александра Ивановича, «иконоподобное соотношение сторон». Заданность формы позволяет управлять голосами этого необычного инструмента, создавать пластины нужной тональности. Подбор самих пластин тоже не случаен, хотя количество их может быть различным. В основу музыкального ряда мастер закладывает систему, называемую им «плетёнкой» — четыре основных обертона увязаны друг с другом, сплетены в общее. Таких ансамблей Александр Иванович Жихарев создал уже более 50-ти, и звучат они не только в близлежащих землях, а и в Белоруссии, на Украине. Москвичи при желании могут услышать игру на билах в музее Коломенском, где почти каждое воскресенье, часа в два пополудни, чудесный мастер со своими помощниками даёт импровизированные концерты.