Дельфис

У всех художников – свой путь в искусстве. Одни легко взбираются на вершину горы, успеха, признания. Кто-то падает в пропасть, в овраг, сражённый жаждой честолюбия. А есть масса неизвестных мастеров, которые вскапывают свои грядки, трудясь над утопическими и неутопическими идеями. Художники, которые встретились на моём пути и о которых мне хотелось бы рассказать, очень разные. Но едины они в том, что их мысли и чувства занимает, волнует тонкий духовный мир. Каждого по-своему. Выделю среди них только два имени: Юрий Дюженко и Сергей Лагутин. Дюженко стремится приоткрыть дверцу в мир Ноосферы, учавствует в социальных программах. Лагутин передаёт свои чувства через картину-портрет и живёт Духом, устраняясь от быта.

Юрий Фёдорович Дюженко – человек активного, общественного темперамента. Начиная с 1965 года, он решил служить тем, с кем вместе воевал. Юрий Фёдорович говорит: «Это мой долг перед 27 миллионами погибших. В их числе было немало и художников, и я решил помогать оставшимся в живых в организации художественных выставок».

Мало того, когда наступили лихие 90-е и мы сами поспешили отказаться от давних устоявшихся национальных связей, Дюженко стал инициатором Общества культурных связей между Украиной и Россией. Объединял всех Владимир Иванович Вернадский, а Общество получило название «Творческое объединение “Ноосфера – Радонеж”».

«Через Творчество и Деятельность человека, – писал Вернадский, – идёт путь к Разуму и Духовности». Дюженко и единомышленники всячески пропагандировали эти идеи. Было организовано несколько выставок, издано несколько книжек, сделано немало докладов. Названия их говорят сами за себя: «Вера, Надежда, Любовь», «Духовные пространства России», «Дорожный посох Сергия Радонежского». Речь шла о неразделимости Разума и Духовности, Личности и её Деятельности.

На заседаниях Общества можно было услышать смелые проекты, дерзновенные планы. К примеру, мысль о том, что вблизи Земли, в первом круге обитают в течение девяти дней души умерших, а после сорокового дня они попадают в Ноосферу. Там происходит единение Культуры и Природы. Вернадский писал: «Биосфера перешла или вернее переходит в новое эволюционное состояние – в Ноосферу и перерабатывается социальной, научной мыслью, мыслью человека».

Бог почтил человека, подарив ему самовластье, то есть дав ему свободу выбора – служить Добру либо Злу, дав ему возможность отличать «мимоидущее время от вечного».

Заседания Общества «Ноосфера – Радонеж» происходили более или менее регулярно. Дюженко был их центром, и присутствовать на заседаниях было интересно. Кстати, не раз упоминалось имя Роберта Штильмарка, с которым не раз приходилось встречаться и работать. Штильмарк сидел в лагере и там написал приключенческий роман «Наследник из Калькутты», но опубликовать его смог лишь под именем начальника лагеря. Он был настолько свободен внутренне, что не отказался донести свои мысли под чужим именем. Он трезво смотрел на жизнь и говорил, что идеи о Ноосфере как Обществе Разума «уже по самой своей сути глубоко религиозны и пока остаются утопическими».

К счастью, ни одна утопия не обходилась без преемников. Общество Вернадского работало под руководством Юрия Фёдоровича в непростые для нашей страны 1990-2000 годы. Активность заслуженного художника РСФСР Дюженко сыграла в её культуре важную роль.

В позапрошлом году Юрий Фёдорович пригласил меня на свою персональную выставку, и о впечатлениях от неё нельзя не сказать. Неудивительно, что в выставленных картинах сразу прочитывались идеи, которым служит Дюженко.

Картина «Небесное явление»: в ней художник словно своими глазами увидел Ноосферу – золотистые тона чередуются с голубыми, угадывается зелёная земля. А в небе! Неведомое нам золотое сияние. Кто его приносит в наш мир? Может быть, это оперенье Ангела, а может – летающие Птицы. Там, в вышине, угадывается человеческая фигура. Быть может она представляет тех, кто ушли в иные миры, но своим знанием, прозрением помогают людям обретать истину.

А вот и портрет самого Вернадского! Так, как его увидел Юрий Фёдорович. На лице этого признанного ныне гения – почти детская улыбка, внимательный взгляд, устремлённый в Космос. И две руки, поднятые ладонями вверх. Поза выражает и робость учёного перед величием Вселенной, и прозрение Далёких Миров, неотделимых от человеческих мыслей-чувств...

^{Ю.Ф.Дюженко. Разговор с Космосом. В.И.Вернадский.1999}

Невелика картина под названием «Командировка в Кострому. Натюрморт с васильками и колосьями». Тонкой кистью запечатлены синие цветки вперемешку со снопом жёлтых колосьев, но смысл запечатлённого не так прост – художник как бы раздвинул пространство нашей страны в какое-то иное измерение, может быть, в ту самую Ноосферу, которую он так живо представляет.

В 1999 году Дюженко посвятил своё творчество Александру Сергеевичу Пушкину и сделал несколько десятков листов. Но на выставке своей повесил лишь один-единственный портрет поэта. От изображения было трудно оторваться: молодой, юный Пушкин с тонкой трогательной шеей, большым открытым лбом, изящными пальцами и – вдохновенный взгляд, устремлённый в неведомые дали.

^{Ю.Ф.Дюженко. А.С.Пушкин. 1995–1999}

«Гордый внук славян» (так считает Дюженко) задолго до евразийцев и Льва Гумилёва обрисовал в общем виде смысл истории, пассионарность восточных славян. Гений независимо от того, дан ему дар Богом, Космосом или Природой, развивается постепенно, в творческом процессе.

«К Пушкину, – говорит Юрий Фёдорович, – я, как и всякий русский, питаю нежность с детства. И считаю себя лично обязанным ему за тот язык, который он дал нам. Ведь язык не только носитель информации, но и мировосприятие, миросознание и само содержание духовности».

А вот другой ветеран, участник великой битвы за будущее человечества, Сергей Яковлевич Лагутин, в творчестве которого Пушкин тоже занимает немалое место. Характер у Лагутина другой: он полностью поглощён творчеством в одинокой своей квартире. На днях я зашла к нему, чтобы поздравить со... столетием. И – застала за мольбертом, с кисточкой в руке. Картина, которую он писал, называлась «Автопортрет с птицей», или «Диалог с птицей» (как точнее назвать работу, он ещё не знал).

За плечами Сергея Яковлевича непростая судьба – занятия в художественном училище 1905 года, мечта о Суриковском институте, о работе над театральными декорациями. Рисовал он с детства, с юности любил театр, играл и пел, но – разразилась война... Отложив кисти и краски, художник оказался в самом опасном месте – под Ржевом. Дивизию их разгромили, он был ранен и оказался в госпитале в Самарканде. О войне художник не любит вспоминать, однако рассказал, как, вернувшись из госпиталя, попал в артиллерийскую часть (1943-1945), где и начали сбываться его мечты.

Конец войны застал Сергея Яковлевича в Прибалтике. Командир дивизии был любителем искусств, и вскоре художнику пришлось работать «на два фронта»: выступать с пением и рисовать. Перед праздниками ему было велено писать вождей – Ленина и Сталина. Ленина он мог нарисовать за одну ночь, со Сталиным приходилось повозиться. Мысленно он гулял по Москве, по галереям и выставкам. Не без труда демобилизовался – и сразу подался в Суриковский. Прошёл школу натюрмортов, пейзажей, декораций – и приблизился к главному для себя: портретам. Ленинско-сталинская тематика, фотографии – всё это «смертельно надоело», художник принялся углублённо изучать характер, философию человека. Он много читал, страстно любил литературу и искал не видимое подобие, а внутреннее наполнение изображаемых им персонажей. Приблизился к философскому портрету.

Потребовались аксессуары, предметы предпочтений героя каждой картины. Так, Гумилёва написал с саблей в руке и российским флагом. Ахматову – с цепями и книгой... Дерзнул взяться за любимого им Гоголя. Но не сатирика, не печальника земли русской, а скорее автора «Выбранных мест из переписки с друзьями». Хотя это и последние дни великого классика, но он там просветлённый, преодолевший терзания. И оттого художник направил на лицо его верхний, самый верхний свет...

^{С.Я.Лагутин. Н.В.Гоголь. 1975}

Долго Лагутин приближался к философу-мистику Владимиру Соловьёву. Портрет получился красочным, таинственным. Соловьёву приснилось однажды, что Богоматерь велела ему идти в пустыню египетскую. Еле одетый, он пустился в путь и чуть не в одном фраке провёл целую ночь в пустыне. И Богоматерь явилась ему в сиянии...

^{С.Я.Лагутин. В.Соловьёв.1980}

Гораздо более длинный путь Лагутину пришлось пройти к пониманию Пушкина. В то время он познакомился с правнучкой Пушкиных – Натальей Сергеевной Мезенцевой. Написал её портрет с «ладанкой» (которую Пушкин обычно брал с собой и которую не взял в день дуэли). Они долго беседовали. Художник всматривался, вслушивался, сквозь годы и годы проникая в генетическое сходство. Задумал написать маску поэта, перо, книжную полку. Потом взялся за портрет – и получился он великолепным: поэту 27 лет, это его главный, переломный час, он только что написал стихотворение «Пророк» и погружён мыслью в провидческие времена – вокруг ангелы и серафимы, одет он в хитон, а лицо и плечи, шея – полны силы: поэт обрёл смысл творчества! Отныне он будет «глаголом жечь сердца людей».

Как было не решиться после этого на образ Натальи Николаевны? Правнучка была на неё внутренне похожа, – и сколько же поэзии, простоты получилось в написанном Сергеем Яковлевичем портрете Натали! За эту поэтическую простоту и полюбил её Пушкин. Вдова держит в руках книгу стихов, лицо её полно серьёзности, она верна памяти. А вокруг витают рисунки поэта, он сам, лилии... и бесы, знакомые нам графические образы из рукописей Пушкина.

^{С.Я.Лагутин. Н.Н.Гончарова.1999}

Сергей Яковлевич немногословен. Он молча показывает свои работы. И поражает творческим долголетием. Лёгкий, невысокий, худенький – как птица, не любит говорить о болезнях и быте. Он в курсе совершающихся событий и горько сетует на российскую историю. Но задачей своей считает не отражение чёрных, «колючих» её моментов, а тот свет, который дают людям славные сыны отечества. Как писал А.И.Гончаров:

Наперекор погоде злой

И времени крутому,

Художник шёл своей тропой

К сиянию святому...

Да, его занимают небеса и то, что там, за ними. Началось это давно, с самого начала, и ярко проявилось впервые в великолепной картине «Возрождение». На ней художники-реставраторы обсуждают смысл творчества и возрождения, преображения и продолжения. Да тот же «Автопортрет с птицей» – разве не весть из далёких миров? Диалог с голубем художник ведёт о вечном, о своём сокровенном и тайном. Ибо видимый мир – лишь частица великого и непознанного.

Участник Великой Отечественной войны встречает своё 100-летие у мольберта. Жена скончалась, детей нет. Он тих и скромен, лишён амбиций, продолжает жить творческой жизнью. Смиренно несёт свою многотрудную и одинокую жизнь.

Два художника, никак между собой не связанные (за исключением моего знакомства с ними) – и тем не менее в памяти отстаивается нечто важное и в итоге самое главное. Это – в частном видеть общее, видеть «небо в чашечке цветка», устремлённость вверх. В их картинах не просто изображение небес, нет! В них утверждается мысль о том, что не довольство, не комфорт, не быт питают творчество человека, а исключительно высшие начала.