Дельфис

В начале 80-х годов XX века учёные предсказывали на Земле многочисленные катастрофы — наводнения, землетрясения, цунами, связанные с Большим парадом планет, когда все они должны были расположиться на одной линии по одну сторону от Солнца. В результате чего центр тяжести Солнечной системы выйдет за пределы Солнца. В 1981 году на экран вышли два фильма —  японский «Гибель Японии» и русский «Петля Ориона», сценарий к  которому был написан космонавтом Алексеем Леоновым. В японском фильме происходит страшное землетрясение, острова уходят под воду. В «Петле Ориона» гибель угрожает нашей планете из космоса. К Земле приближается поток энергии, который губит всё живое. В 1981 году приходили предупреждения из космоса, принимаемые ясновидящими. В одном из таких посланий было обращение к учёным Земли, где людям объясняли, какого джина они выпустили из бутылки, открыв ядерные реакции.

В это время мы с мужем — Штеренбергом Михаилом Иосифовичем* вели частные группы здоровья, изучали Агни Йогу. В декабре 1981 года мне позвонил Леонид Галкин — художник из Ижевска. Он был сильным экстрасенсом, лечил людей. Лёня предложил мне встретиться и передал общую тетрадь, исписанную его рукой. Он рассказал, что вчера вечером слышал голос. Ему был продиктован текст, который он  мне и принёс.

Это было обращение из космоса. Начиналось оно так. «Я, Учитель  Мория, обращаюсь к людям Земли. Люди Земли, вам грозит опасность. К Земле приближается звезда, которая в апреле 1982 года вызовет большие катастрофы. Вы должны быть готовы к этому» и т.д. Дословно я сейчас не помню. Предлагалось довести это послание до людей и ничего не бояться, Учителя защитят. Почему-то Лёня принёс этот текст именно мне. Вручил — распространяй. Без всяких колебаний я взяла его, сняла копии и организовала распространение. Так продолжалось около месяца — ночью Лёня принимал текст, приносил его мне утром, а я занималась размножением.

^{Мария Никифоровна Коляда перед арестом}

В послании давалось подробное описание катастроф на Земле в 1982 году. Землянам предлагалось заблаговременно перевозить людей и культурные ценности в безопасные места. Давались знания о космосе, схожие с имеющимися в Агни Йоге, рецепты по правильному питанию и многое другое, что уже забылось.

В начале 1982 года Лёня передал мне материалы, где описывались причины катастроф в отдельных странах. На полутора страницах машинописного текста говорилось о Советском Союзе то, что все мы знали, но боялись произносить вслух. Это было время руководства  Л.Н. Брежнева. Я ясно осознавала, что распространение этого текста грозит тюрьмой. Но внутри возник сильный протест — хватит жить в страхе! Результат моей работы не заставил себя долго ждать. Собирались у нас группы по несколько десятков человек. Приходили незнакомые мне люди, среди которых, конечно, были и из КГБ. 12 января 1982 года на одно из таких собраний пришла милиция. В квартире на кухне лежала большая стопка размноженных материалов, включая странички про советскую власть. Всех обыскали и отпустили. Когда вошла милиция, я поняла, что это конец. На Лубянке было открыто дело, вызывали на допрос людей, которые были во время обыска. Меня не трогали. Постепенно жизнь вошла в свою колею. Я не боялась, так как чувствовала себя невиновной и защищённой.

Осенью обыск неожиданно повторился. Забрали два мешка ценнейшей самиздатовской литературы по здоровью и восточной философии. Через два дня меня вызвали на допрос. Чувствовала себя спокойно. Рассказала об отце, который руководил партизанским движением на Смоленщине в 1942 году, его тогда вызвали с фронта и осудили как врага народа на 20 лет. После смерти Сталина он был реабилитирован. Показала большую статью о нём в газете «Правда». Меня отпустили. Готовясь к допросу и аресту, я узнала, что имею право не отвечать на вопросы. Этим я и воспользовалась во время следствия, не ответив ни на один вопрос, касающийся сути дела.

В следующий раз меня вызвали 23 декабря 1982 года, арестовали и отправили в Бутырскую тюрьму. Поместили в камеру на 5–6 человек. Там была раковина с холодной водой, унитаз, стол, радио, которое постоянно работало. Лампочка горела круглые сутки. В этой камере я провела три месяца, пока шло следствие. Три раза в день была горячая еда, передачи из дома. Раз в день на час выводили гулять в огороженные дворики на крыше тюрьмы, с натянутой наверху проволокой. Время я проводила с большой пользой. Почти целый день делала йоговские упражнения и медитировала. Обтиралась холодной водой. Во время прогулок обязательно делала дыхательную гимнастику Стрельниковой. Так что к концу следствия была в прекрасной физической форме. В тюрьме имелась библиотека, где в первый раз я по-настоящему прочитала «Войну и мир» и «Братья Карамазовы». В камере были две женщины, которым, очевидно, поручили «расколоть» меня. Они издевались надо мной, постоянно оскорбляя. У меня же было видение пропасти, через которую натянута проволока, и я шла по ней. Одна оплошность и вниз. Способ выжить — полное внутреннее спокойствие. Его я сохраняла всё время пребывания в камере. С первого и до последнего дня ареста я чувствовала помощь и ощущала луч, который будто падал на меня сверху.

Суд был «открытый», пришли мои родные, знакомые. Экспертом по посланию был малограмотный философ. Прокурор представила меня диссиденткой. Послание она рассматривала как изощрённую выдумку, в которой под маркой космических диктовок скрывалась антисоветская пропаганда. Она просила дать мне три года тюрьмы и пять лет ссылки. Судили по статье 190 «прим»  — «распространение заведомо ложных клеветнических измышлений, порочащих советский государственный строй». Я наблюдала за процессом как бы со стороны, как в театре. Парадокс ситуации был ещё и в том, что Лёня Галкин, создатель этого текста, присутствовал на суде в качестве свидетеля. Судья видела всю абсурдность ситуации и смягчила приговор — два года тюрьмы и три ссылки. Суд проходил 23–25 марта 1983 года в Ждановском, ныне Таганском суде  Москвы, дело сейчас находится там в архиве.

После приговора меня перевели в общую камеру с несколькими десятками женщин. Там я много общалась, рассказывала о космосе, танцевала, когда по радио звучала соответствующая музыка. 12 апреля в день космонавтики я всё ждала весточку из космоса, и вдруг сокамерницы передают мне свежую «Комсомольскую правду», в которой напечатана большая статья обо мне «Чудо по сходной цене, или что скрывалось за секретами “вечной молодости”». В конце мая меня вызвали на этап и сообщили, что отправляют на зону в Приморский край. Начался долгий путь на восток. По дороге иногда удавалось пересылать через конвойных домой письма. Часть писем дошла до Москвы, и я привожу их целиком.

^{На свободе!}

26–27 мая 1983 года

Дорогой, родной мой, Мишенька!

Едем поездом, заканчиваются первые сутки. Погода стоит прохладная, ясная. Нас всего три женщины  в купе «столыпинского» вагона, воздуха хватает. После пяти месяцев, почти не отрываясь, смотрю на землю, которую видно из окна напротив. Деревья, поля зелёные, на Земле праздник. Настроение у меня нормальное и даже радостное. В 1954 году, после окончания института, я проехала всю Россию до Хабаровска, теперь почему-то этот путь повторяется, только  до Владивостока. Этап, наверное, продлится 1–1,5 месяца. Сейчас едем три дня до Свердловска, потом остановка и дальше. Сколько будем в Свердловске — неизвестно. Едем вторые сутки, проехали ночью Казань. Спала хорошо. Ем до предела мало, и не хочется, воду тоже почти не пью. Стараешься не зависеть от еды, питья, туалета, потому что всё это связано с определёнными трудностями. Всё, что я пережила за это время и переживаю сейчас, ведёт к очищению. Я буду писать тебе откровенно, а ты постарайся понять моё внутреннее состояние. Это Путь. Я воспринимаю его с радостью, ощущения страдания у меня нет, хотя внешне, со стороны может показаться, что условия, в которых пришлось жить последние пять месяцев, ужасны. Ещё раз убеждаешься, что всё внутри нас. За это время слетело много шелухи, ушла обычная житейская суета, за которой мы часто не замечаем главного. Как будто проходишь через частичную смерть, остаёшься наедине со своим внутренним миром, со своим я и всё больше осознаёшь, что реальна в этой жизни только любовь ко всем и ко всему, и только в потоке этой любви здесь можно выжить. И я всё больше ощущаю этот поток любви и нежности, который идёт сейчас из космоса. Смыслом жизни становится пропускать этот поток через себя, отдавать его дальше людям, каждому дереву, кусту, травинке, которые мы сейчас проезжаем. И когда находишься в этом потоке, то понимаешь, уже безразлично твоё маленькое я, твоя маленькая судьба и внешние обстоятельства, которые тебя окружают, потому что уже не отделяешь себя от всех и всего. А теперь этот этап через всю страну, как будто надо вобрать её всю, ощутить реально на физическом плане, так как чувствую духовно единство со всей нашей планетой. Как будто пронести надо через всю Россию, через сердце этот поток любви и нежности и, конечно, пройти определённые ступени человеческих страданий, которые сейчас проходят многие. На этом этапе теряется и твоя привязанность к определённой точке на Земле, рвётся привязанность к земному, и всё больше осознаёшь духовную связь с космосом. Ведь это самое главное, для того и предназначен этот Путь. Я пишу тебе, родной, всё откровенно, своё внутреннее состояние, потому что вся наша связь держалась на искренности и на совместном пути по жизни. Сейчас мы идём дальше, но почему-то космос разъединил нас. Физически мы разлучены, и связать нас сейчас может только духовное понимание. У меня исчезло чувство собственности к тебе, главное сейчас, чтобы тебе было хорошо, постарайся быть счастливым и не страдай за меня. За меня, родной, по-настоящему ты можешь только радоваться.

Я бесконечно благодарна Учителям за Путь, который мне дали, именно этого просила моя душа. Я осталась тебе верна, но верность эта может проявиться теперь только в нашей духовной близости и никак не в обычной земной привязанности. Я не знаю, понимаешь ли ты меня по-прежнему? Всё, что я пишу, это очень искренне, но может быть непонятно в обычных житейских условиях. Мне очень важно, чтобы ты меня понимал. В пересылочной тюрьме ждали новые переживания, противоположные тем, что были в Бутырке. Отношения с окружающими самые лучшие, шёл большой энергетический поток, исчезла привязанность к еде. А ты ведь помнишь, было сказано, что эта привязанность задерживает моё духовное развитие. Была дана способность лечить людей. Много танцевала в камере, почти каждый день, и не только современные танцы, но и классический балет. Окружающим это нравилось, и меня просили танцевать. По-настоящему поняла христианские истины — «только отдавая — ты получаешь», «не судите, да не судимы будете». В жёстких тюремных условиях человеческие отношения, которые в обычной жизни скрыты условностями нашего воспитания, проявляются. Видишь сколько в нас ненависти, как мы готовы убить друг друга, как каждый считает себя правым, а другого виноватым, себя хорошим, а другого плохим. И наблюдая всё это, видишь бессмысленность этой ненависти, ограниченность нашего сознания. Видишь, что этой ненавистью ты убиваешь, в первую очередь, самого себя. И ещё, я реально осознала, что в потоке жизни можно идти только в смирении (но не покорности), принимая этот поток, не накладывая на него своих маленьких претензий, желаний, идей. Это работа нашего эго, это приводит к страданиям. Когда удаётся удержаться в потоке жизни, понимаешь его красоту и полноту любви, которую он несёт. Каждая жизненная ситуация воспринимается мною ещё острее, но видишь её как звено в общей неразрывной цепи жизни, видится где-то её внутренний смысл, который естественно доступен моему уровню сознания.

Пишу в идущем поезде, поэтому так неразборчиво. Буду пользоваться каждой возможностью, чтобы послать тебе весточку. Буду их нумеровать. Это вторая. Первая была послана из Москвы. В ней я сообщала, что еду во Владивосток. Понимая моё внутреннее состояние, ты не должен волноваться за меня. Постарайся держать связь со мной через сердечную чакру. Тела своего я не чувствую, лёгкость необыкновенная. Я похудела примерно до 52 кг ещё в тюрьме. Еды у меня мало, но рядом оказалась близкая мне женщина, у которой есть консервы рыбные и мясные, и она делится со мной. Наверное похудею ещё больше, были бы кости…

Целуй дорогих Анечку, Мишеньку, береги Евочку (это мои дети. — М.К.) Скажи маме, чтобы за меня не переживала. Всем, кто меня помнит, большой привет. Кто захочет писать, давай адрес, когда он будет. Целую тебя, родной. Мая.

1 июня, отправлено из Свердловска

Здравствуй, дорогой, любимый мой, Мишенька!

Сегодня первый день лета. Пишу из Свердловской тюрьмы, из транзитной камеры. В среднем здесь ожидают этапа неделю, я здесь с 28 мая. Так что до Владивостока такими темпами можно добираться пару месяцев и больше. Условия этапа примерно такие же, как были у нас во время эвакуации, когда бежали из Астрахани с последним пароходом — таковы теснота и санитарные условия. Еду тюремную воспринимаю спокойно, её вполне хватает, каша, уха, гороховый суп даже вкусны. А во время переездов на поезде нам дают в день полбуханки чёрного хлеба и 20 грамм сахара. В поезде ела мало, а здесь отдыхаю и отъедаюсь, но и там кто-то подбрасывал еду. Мы ехали в одном вагоне с мужчинами, нас от трёх до десяти человек, а их по 80–90. Они присылали женщинам еду — сало, печенье, сахар, а конвоиры давали нам жареной картошки и сахар. Так что везде люди и везде можно жить. Физическое состояние нормальное, ничего не беспокоит. На прогулке делаю дыхательную гимнастику Стрельниковой, приседаю. Температура здесь около 15 градусов. Как всегда, уже есть последователи. Никаких конфликтов с окружающими у меня не возникает. Относятся ко мне доброжелательно и я, по возможности, помогаю. В поезде даже пела песни для ребят, которые ехали рядом (малолетки). Они просили спеть что-нибудь душевное. Душевное состояние спокойное и радостное, ощущаю постоянно поток космической любви и нежности и стараюсь передать его дальше. Главное в этих условиях — смирение. На короткий срок я отделила себя от ситуации, когда попала в транзитную камеру (огромная, примерно 10 на 7 и на 5 метров, тёмная камера, заполненная незнакомыми людьми на двухэтажных нарах) и сразу почувствовала тоску и одиночество. Это было, наверное, единственный раз за время всего ареста. Этап — это постоянная смена обстановки, людей, это прекрасный опыт обкатывания психики, превращения её в зеркальный шар, который без искажения отражает окружающий мир, а ведь это нам и нужно. Отрыв от Москвы — тоже подрезает привычные корни. Все это мобилизует скрытые силы организма, которые детренируются в обычных, привычных условиях (помнишь «колею» Коржавина) и ощущаешь себя опять как в студенческие годы, когда остро воспринимались новые места, новые люди, и не страшно было остаться без ночлега, еды, привычного комфорта. Это, наверное, условия, когда «душа растёт» — снята обычная внешняя суета, мало слов, очень ограничены внешние, отвлекающие раздражители. Со своего места (второй этаж около двери), через дверную решётку наверху и окно в коридоре (тоже за решёткой), вижу кусочек неба, крышу и верхушки деревьев, и это доставляет больше радости, чем весь простор неба и деревья, которые были доступны на свободе. Да, как это ни парадоксально, но здесь я испытываю чувство полного спокойствия и радости, которые нам редко доступны на свободе. И совершенно нет чувства одиночества, связь с тобой у меня постоянная, как только подумаю о тебе, и думы всегда лёгкие и радостные…

Здесь оказалась книга Омара Хайяма, выписала оттуда 120 четверостиший и учу теперь наизусть. Очень тянет к стихам, переписываю у женщин. А вчера по радио передавали Баха, Рахманинова, музыку здесь воспринимаешь особенно остро… Жалость к себе — это очень хитрая работа нашего эго, и мы не попадёмся на эту хитрость. Правда? Помнишь в повести В. Сидорова «Семь дней в Гималаях» есть стихи о Шамбале. Там есть наш девиз: «бесстрашие, бескорыстие, беспредельность». Вот и идём мы по пути, чтобы достичь этого. И когда жизнь твоя становится только Путём, то нет здесь жалости к себе, а есть только радость. Ты помнишь, что «радость — есть особая мудрость». Постараемся, родной, держаться на этой высоте…

Как нужна для жемчужины полная тьма,

Так страданья нужны для души и ума.

Омар Хайям                                               

Ещё раз ощущаю, какое счастье, что мы понимаем друг друга, и можно так излить душу близкому человеку. Эти письма к тебе как исповедь и очищение. То, что я написала — от того как бы освободилась… Старайся, родной, побыть на природе. Побыть больше наедине с собой. Отсюда особенно видно, как много у нас суеты, лишних слов, за которыми мы не видим главного. Нет внутренней тишины, которая обязательно нужна для духовного роста. В этой тишине начинаешь реально ощущать космический поток любви, который сейчас идёт на нашу планету.

4 июня

Уже восьмой день нахожусь в свердловской пересылке.

Вот снова день исчез, как ветра лёгкий сон.

Омар Хайям                                                

Ход времени здесь какой-то особый: круглые сутки искусственный свет, дневной видишь только на прогулке и через маленькое окошечко в двери. Время измеряется перерывами на еду, проверками и прогулками. Никто не беспокоит. До нас никому нет дела. Плохо, что не хватает воздуха. Много сплю днём и ночью тоже. Удивительное внутреннее спокойствие, прекрасная обстановка для медитации и  осмысления жизни. Такое ощущение, что находишься на корабле, который куда-то мчится  на волнах времени. Тихо. Радио не работает. Книг нет. Но удалось достать у одной женщины журнал «Юность» второй номер 1983 года. Новое идёт открытым текстом. Людям сейчас не хватает тишины, молчания, природы. Город высасывает нас,  обедняет, делает одинокими и беспомощными.

^{М.И.Штеренберг и М.Н.Коляда}

 

7 июня

Утро. В пять часов проснулась в очень хорошем настроении, во сне танцевала вальс, поднималась легко под потолок. Сделала непродолжительную йогу. Хочется послать тебе стихотворение Квиливидзе, грузинского поэта, книга которого оказалась здесь.

Не одного единственного города —

Всех городов Земли я старожил.

Весь мир — мой дом, всё на Земле

                                               мне дорого…

Покатаешься так по Земле, и вся Земля станет домом. Я здесь уже  как дома. Рядом близкая душа, как будто специально сюда приехала, чтобы встретиться. Моя отдушина в рисунках и стихах, а внутри — связь со Светом. Читала здесь письма декабриста И.И. Пущина, который писал, что в нашем положении, «чем хуже, — тем лучше», что в Петропавловской крепости (самой страшной тюрьме) он испытал счастливейшие минуты, что жив он лишь поэзией жизни. Теперь, попав в аналогичное положение, прекрасно его понимаю. Много всего встречено за это время, много пережито, узнано. Прошло уже четверть срока — полгода. Но обо всём писать нельзя.

Питание здесь «диетическое» — варят много овса, пшеницы, но всё без жиринки. Так что чистятся сосуды и суставы — легкость во всем теле. Привязанности к такой еде, конечно, нет, но бывает настоящий голод. Чего не хватает, добираем хлебом, он здесь хороший, серый и чёрный. И как ни странно, дёсны при этом питании не кровоточат. Клопов много, но у меня с ними старый договор, и они меня не трогают, я их тоже, так что от этого не страдаю, хотя многие спать не могут. За меня беспокоиться не надо. Когда человека выбивают из колеи, он или погибает, или переживает возрождение. Я уже писала, что у меня ощущение молодости при встрече с неизвестным. И само это путешествие через всю Сибирь волнует своей неизвестностью, как в то время, когда ехала на Сахалин после окончания института. Вообще-то ощущение молодости, слава Богу, меня никогда не покидало. Жизнь продолжается, родной, жизнь, полная творчества и поэзии и, конечно, любви. Спасибо за всё Учителям, космосу. Энергии идёт очень много.

26 июня. Красноярская пересылочная тюрьма

Дорогой, любимый, Мишенька! С 10-го сижу в Красноярске, целая проблема ехать дальше. Я здесь, видно, одна женщина, которую отправляют во Владивосток. Вчера вызвали на этап, продержали целый день, а потом опять вернули в камеру, так как я была одна, и места для меня не нашлось. Остальные — мужчины. Дальше остановки будут, наверное, в Иркутске, Хабаровске, Владивостоке, так что лето проведу в дороге. Я стала много рисовать, пока срисовываю всё, что привлекает моё внимание: цветы на тканях и открытках, рисунки из газет (вверху письма срисовала Святогорский монастырь), зверей и т.д. Рисовала даже Мадонну с Младенцем. Поэтому время проходит быстро, отвлекаюсь от окружения. Опять же учёба, творчество, ощущение молодости. Я здесь отдохнула и снова готова в дорогу. Зону здесь все ждут как рай Божий, в мире всё так относительно. Сплю на полу под самым окном, под струёй свежего воздуха, а так очень душно, на улице жара.

23 июля. Красноярск

Здравствуй, дорогой, любимый мой Мишенька!

Это письмо шестое, два предыдущих посланы официально через Красноярскую тюрьму. Не знаю, отправили ли их. Уже 40 дней как нахожусь в Красноярске; два раза вызывали на этап, но поезда здесь проходящие, и всё занято, возвращали обратно в камеру. Завтра обещали отправить, посмотрим. Такое ощущение, что надо было провести эти дни здесь. И вообще, чувство, что всё происходящее просто необходимо. Поэтому протеста никакого, настроение очень спокойное, ровное и часто ощущение тихой радости. Физическое самочувствие нормальное, и сосуды, видимо, очистились. Место в камере у меня хорошее. Угловая «шконка» на втором этаже около окна, поэтому дышу свежим воздухом, вижу дневной свет и даже кусочек неба в клеточку через решётку. Мимо окна всё время пролетают самолёты. Но моё место здесь, и тоски по свободе у меня нет.

Я уже писала тебе в последнем письме, что большая часть моего времени проходит за рисованием и заучиванием стихов, я живу в каком-то прекрасном, возвышенном мире. Отсюда ощущение молодости. Только в юности я учила столько стихов. Это позволяет отключиться от постоянного шума и мата, который царит в камере. Я стала вроде камерного художника, просят даже рисовать портреты, чтобы послать своим возлюбленным из других камер. Ещё делаю массаж женщинам, показываю дыхательную гимнастику. Отношения у меня со всеми нормальные, женщины радовались, когда я возвращалась с этапа. Питание очень скудное, но космос меня не оставляет. Здесь оказались люди, которые делятся со мной последним куском. Это особенно дорого в таких условиях. Так что здесь, в центре Сибири, я не чувствую себя одинокой. Как это ни парадоксально, но в тяжёлых физических условиях, когда жизнь требует мобилизации всех внутренних сил, морально бывает легче. И ещё легче, когда выбора мало. А здесь его нет: от нас ничего не зависит, в смысле внешних обстоятельств. Ну, а внутренний мир — это, конечно, в нашей власти, и дух человеческий нельзя ограничить никакими тюремными стенами. Тебе ещё потому труднее, что у тебя выбора больше, больше соблазнов, суеты и работы. А в моей ситуации есть только один выход — духовность, иначе деградация неизбежна. Посылаю тебе стихи, которыми сейчас живу.

Благословенны дни, когда из дома

Ты можешь выскочить в любое время,

Лицо подставить солнцу молодому;

Когда уже отменены границы

Меж улицей и комнатой поэта,

Когда готов бежать по зову птицы

Куда угодно, хоть до края света!  

Перевод Д. Самойлова                                             

25 июля. Красноярск

Здравствуй, родненький!

Приезжают к нам из Свердловска, из пересылочной камеры, где сидела я. Она рассчитана на 40 человек, при мне там было 65, а теперь — 120 человек, говорят, даже ступить негде. Воды нет по-прежнему, началась эпидемия дизентерии. Здесь тоже всё переполнено, и в мужских камерах, рассчитанных человек на 15, сидят по 50. На улице жарко, и в камерах очень душно. Зоны тоже переполнены.

В нашей камере, как и везде, в основном три группы заключённых. В первой очень много женщин, сидящих по 209, 198 (тунеядство, нарушение паспортного режима, они обычно из Москвы). Как правило, эти женщины алкоголички, их осуждают на один год, сейчас стало строже, и дают по 1,5–2 года. Здесь их называют презрительно «бичёвками», и они занимают самое низкое положение в иерархии заключённых. Здесь говорят, что они с теплотрассы, то есть бездомные. Живут часто на чердаках, в подвалах, на вокзалах. Для них тюрьма, в некотором роде, благо. Здесь они не пьют, регулярно питаются, имеют кров и постель, даже с бельём. Они, кажется, легче остальных переносят тюрьму. При нашей расторопности осуждённые за тунеядство до шести месяцев валяются в тюрьме, ожидая отправления  на зону. Возраст этих женщин от 18–19 лет до 50–60. Молодые девочки часто попадают случайно, ещё не испорчены, но тюрьма проводит свою «воспитательную» работу.

Вторая группа — 144, 145, 146 статьи — хулиганство и воровство. В основном это молодёжь, очень активная, темпераментная. Эти девочки ведут оживлённую переписку с мужчинами, перекликаются с ними, сидя на окнах (решках) и расплачиваются за это карцером, лишением передач и отоварки. Это наиболее шумная и матерщинная часть  заключённых женщин. Но среди них есть свои законы чести и взаимопомощи. Встречаются осуждённые за убийства, в большинстве случаев, своих мужей, которые побоями и издевательствами довели их до этого.

И третья, большая группа, — это хозяйственники, бухгалтеры, директора магазинов, продавцы и т.д. Их судят за взятки, хищения государственного имущества, приписки. Это, конечно, наиболее спокойная часть заключённых, возраст их, как правило, более солидный. И самое страшное — это их сроки, самые большие от 5–6 до 8–10–15 лет. Как показывают наблюдения, тюрьма людей не исправляет, а развращает, отучает от работы, приучает к грубости, матерщине. Многие после освобождения возвращаются сюда обратно. Часто такое случается с вышедшими по амнистии.

Мужчинам здесь много труднее, чем женщинам. С ними меньше церемонятся и при случае бьют, у них гораздо теснее, чем у нас и только нам дают простыни и одеяла, а им только матрасы и подушки. Их больше унижают ещё и потому, что они чаще оказывают сопротивление и более склонны к побегам. Распорядок дня  однообразный: день делится между завтраком, обедом и ужином. Завтрак в семь утра, обед — в 13, ужин — в 18. Отбой в 22 часа. Два раза в день проверка — в восемь и 20 часов, когда нас пересчитывают. Раз в день водят на прогулку. Если женщины начинают кричать в сторону соседних мужских двориков, то нас отправляют обратно. Максимальная продолжительность прогулки — час, но часто уводят через 30–40 минут, иногда раньше. «Гуляем» в цементных двориках, расположенных на крыше. Дворики узкие, бетонные стены высотой до пяти метров, а сверху перекрыты решёткой и колючей проволокой, так что небо у нас в «клеточку». Радио играет очень тихо (иногда отрывочно слышно последние известия) и часто бывает выключено. Газеты приносят раза три в неделю. Книг всего несколько на всю камеру: Пушкин, Чехов, Салтыков-Щедрин, Гоголь, и это вся наша информация. Питание — 20 грамм сахара в день, 600 грамм хлеба. На утро — жидкая каша из перловки, дроблёной пшеницы, днём — щи из кислой капусты или рассольник, часто с кусочком сала, и каша —  пшённая, овсяная, перловая, вечером уха с какой-нибудь крупой. Жиры в пище практически отсутствуют. На отоварку мужчинам и женщинам дают здесь (как и везде) на 10 рублей в месяц сахар, конфеты, джем, маргарин, рыбные консервы, пряники и махорку. Здесь почти все курят и большую часть денег тратят на махорку. Курят цигарки, которые крутят из газет. Я вполне вписалась в эту жизнь, оставаясь собой. Здесь очень ценят спокойствие и доброжелательность, и за всё время, что я покинула следственную камеру, не слышала по отношению к себе грубого слова. А на следствии сидела в спецкамере, где ко мне была представлена «куруха», обязанная «раскрутить» меня. Тогда я этого не понимала, а теперь вижу, что это типичная ситуация.

Получить тюремный опыт очень полезно. Здесь свои законы, часто жестокие, но справедливые. Чем нам надо обладать на воле — это открытостью, с которой здесь выясняют отношения. По-прежнему рисую и учу наизусть стихи. Если говорить всерьёз, чувствую себя очень счастливым человеком.

^{Так выглядят письма М.Н.Коляды из тюрьмы}

31 июля. Иркутск

26 июля, через 45 дней после поступления в Красноярск, меня взяли на этап, и через сутки мы прибыли в Иркутск. Теперь нас целая компания едет во Владивосток. Это владивостокские девочки, которые сидят за употребление наркотиков. Их возили в спецзону, которая находится в Козлове (Чувашия). Здесь лечат наркоманов из РСФСР. Наркомания очень распространена в Приморье, за употребление наркотиков дают страшные сроки: от 2–3 до 5–7 лет. Наркоманы — это особая категория людей, которые резко выделяются на общем фоне. В основном молодёжь из обеспеченных семей. Есть и творческие молодые люди.

Итак, Иркутск, транзитная камера и… карантин по дизентерии. В камере достаточно просторно, 26 человек (при 30 местах), так как к нам больше не подсаживают. Относительно тихо и спокойно. Рисую с утра до вечера. Состояние хорошее, тела своего практически не чувствую и даже танцевала под музыку. Настроение спокойное, можно сказать, радостное. Просыпаясь, сразу начинаю медитировать.

Как я стала понимать человеческую любовь? Существует космический поток любви, к которому мы неудержимо стремимся и попадаем в него, когда встречаем свою половинку и чувствуем то, что называют любовью. Пережившие это могут входить в поток и без так называемой человеческой любви, и в этом потоке ощущаешь любовь ко всему окружающему, а по отношению к своей половинке избавляешься от чувства собственности. Я часто думаю о потоке, испытывая при этом тихую радость. Это меня и спасает.

(Окончание следует)