Дельфис

Приступая к рассмотрению христианского учения о душе, а также непосредственно связанного с этим учением вопроса о сущности и смысле смерти, необходимо указать на тот факт, что мы не можем представить себе целостного христианского мировоззрения, которое так или иначе не включало бы в себя положения, согласие с которыми всех (или, во всяком случае, большинства) христиан делает возможным формирование у них единого подхода к разрешению данной проблемы, общего взгляда на неё. Мы не можем не заметить и того, что на основании одного лишь текста Писания, – то есть текста, истинность которого изначально и безусловно не подлежит сомнению для любого верующего, – выработать единое и цельное учение о душе чрезвычайно сложно. Наверное, можно даже сказать – невозможно, ибо в тексте Писания довольно разрозненные места, касающиеся данного вопроса, могут служить основой для создания учений, противоречащих друг другу. И это не беда, ведь и окончательные, утверждённые догматикой представления о Святой Троице и двуединой природе Христа также не вытекают непосредственно из текста Библии, но были выработаны гораздо позднее, после долгих споров на Вселенских соборах.

Но вот что интересно: вопрос о душе не только в Писании, но и в системе христианской догматики остаётся как бы на периферии. В Символе веры, например, мы можем прочесть слова, лишь косвенно относящиеся к проблеме сущности человеческой души: «Чаю воскресения мёртвых. И жизни будущего века». Таким образом, для того, чтобы иметь представление об интересующем нас учении, необходимо собрать воедино и определённым образом систематизировать все имеющие к нему отношение тексты из произведений св. Отцов, из многочисленных патериков и сборников типа «Четьи-Минеи» (жития святых) или «Добротолюбие». Этим, собственно, и занимается Игнатий Брянчанинов (1807–1867)¹ в своей книге «Слово о смерти». И потому его произведение представляет для нас особую ценность, ибо мы смеем в данном случае надеяться, что изложенное в нём православное учение о душе, смерти и бессмертии не является собственной концепцией автора, но представляет собой обобщение многовековой традиции, своеобразное подведение итога богатейшему наследию литературы Предания, так или иначе касающейся интересующего нас вопроса.

^{Святитель Игнатий Брянчанинов}

Итак, прежде всего, почему «Слово о смерти», а, скажем, не «Слово о душе»? В названии книги ничего необычного нет. Автора явно не удовлетворило бы скупое изложение фактов, что душа есть то-то и то-то, что она такая-то и такая-то, имеет те-то и те-то свойства и т. д. Нет, для автора более, чем простое осознание разумом того, что есть собою человеческая душа, важно внутреннее переживание, с этим осознанием связанное, переживание того кульминационного момента в жизни этой души, что называется «смертью». Смерть для автора есть «великое таинство. Она – рождение человека из земной временной жизни в вечность. При совершении смертного таинства мы слагаем с себя нашу грубую оболочку – тело, и душевным существом, тонким, эфирным, переходим в другой мир, в обитель существ, однородных душе» (выд. здесь и далее. – Ред.). Нам необходимо узнать нашу участь в вечности, узнать, что совершает с нами смерть, что предстоит душе за пределом вещественности. Зачем? Давая своё объяснение необходимости этого знания для каждого человека, Игнатий Брянчанинов подчёркивает, прежде всего, этический аспект проблемы смерти. Главной целью для него является нахождение ответов на следующие вопросы: «Неужели там [за пределом вещественности. – А.Ш.] нет воздаяния за добро и зло, совершаемые человеком на земле произвольно и невольно? Неужели нет этого воздаяния, тогда как зло на земле по бóльшей части преуспевает и торжествует, а добро гонимо и страдает?» Но рассмотрение этической проблематики смерти не отделимо от прояснения её онтологической сущности, а также и сущности самой души. И это для нас особенно важно, так как в данном случае нас больше интересует именно вторая сторона упомянутой проблемы.

Прежде всего, смерть – как разлучение соединённых волею Божьей души и тела – не есть нечто изначально должное, но есть результат человеческого грехопадения, то есть, другими словами, возникновение её связано не столько с первоначальным божественным замыслом, сколько с неправильным использованием первым человеком полученной им в дар от Бога свободы. Вина за существование смерти, таким образом, есть вина самого человечества, но не Бога. «Смерть – разлучение души с телом вследствие нашего падения, от которого тело перестало быть нетленным, каким первоначально создано Создателем. Смерть – казнь бессмертного человека, которою он поражён за преслушание Бога». А потому чувство страха свойственно всякому человеку при его кончине, независимо от того, грешник он или праведник. «Это и должно быть так: смерть есть казнь. Хотя казнь и смягчается для праведников, но казнь пребывает казнию». Св. Кирилл, патриарх Александрийский, восклицал в своём Слове на исход души: «Какой страх и трепет ожидает тебя, душа, в день смерти!» Не удивительно, что, по словам Игнатия Брянчанинова, даже святые страхом и плачем приготовляли себя к роковому смертному часу. О том, что происходит в этот час, поведала ученица Василия Нового, преподобная Феодора, рассказав бывшее ей видение её же собственной смерти: «…Душа моя… содрогнулась и выскочила из тела, отторгнувшись от него насильно… Оглянувшись назад, я увидела лежащее моё тело бездушным, нечувственным и недвижимым. Как бы кто, совлёкшись одежды и кинувши её, стоял и смотрел на неё: так и я смотрела на тело моё и удивлялась». Таким образом, «смертию болезненно рассекается и раздирается человек на две части, его составляющие, и по смерти уже нет человека: отдельно существует душа его, и отдельно существует тело его». «Нет человека» – это значит, что по замыслу Божиему человек есть существо, в коем душа и тело существуют неразрывно между собой; отдельно душа или отдельно тело уже не есть человек. Следовательно, разлучение души и тела происходит лишь на время. После смерти не только душа продолжает существовать, но также и тело (умирает на время лишь сам человек как существо двусоставное). Тело «продолжает существовать в самом тлении своём; оно продолжает существовать в тлении… в ожидании вторичного соединения с душою, после которого соделается уже неприкосновенной для этой видимой смерти». Не подверженные тлению тела святых являются, по мнению Игнатия Брянчанинова, ярчайшим свидетельством грядущего воскресения в теле.

Но что же происходит после смерти с душою? «Слово Божие открывает нам, что наши души по разлучении их с телами присоединяются – соответственно усвоенным ими в земной жизни добрым или злым качествам – к Ангелам света или к ангелам падшим». И вот что самое главное: «С ангелами они составляют по естеству своему один разряд существ, разделяясь по качеству, подобно им, добром или злом, усвоенными свободным произволением естеству, в первобытности непорочному и святому». Итак, «души – существа по всему подобные ангелам». Но что это значит конкретно? Отвечая на этот вопрос, автор ссылается на авторитет Макария Великого: «Святый Макарий Великий говорит, что ангелы имеют образ и вид так, как и душа имеет свой образ и вид, и что этот образ, наружный вид, как ангела, так и души, есть образ и вид внешнего человека в его теле. Тот же угодник Божий научает, что ангелы и души, хотя и очень тонки по существу своему, однако, при всей тонкости своей суть тела. Они – тела тонкие, эфирные, тогда как, напротив, наши земные тела очень вещественны и грубы. Грубое человеческое тело служит одеждою для тонкого тела – души. На глаза, уши, руки, ноги, принадлежащие душе, надеты подобные члены тела. Когда душа разлучается с телом посредством смерти, она совлекается его, как бы одежды». Тот факт, что души имеют видимый облик, подтверждается, по мнению автора, тем, что некоторые – наиболее совершенные – христиане² обладают способностью видеть свою душу, которая во время усердной молитвы непостижимым образом временно покидает их тело. «По личному свидетельству такого избранника Божия, внезапно узревшего душу свою при обильном благодатном действии молитвы исшедшею из тела и стоящею на воздухе, она – эфирное, весьма тонкое, летучее тело, имеющее весь вид нашего грубого тела, все его члены, даже волосы, его характер лица – словом, полное сходство с ним».

Итак, души, хоть и весьма тонкие, но всё же тела. Тогда почему же их столь часто называют бесплотными? «Ангел и душа называются бесплотными, – пишет автор, – как не имеющие нашей плоти, называются духом, как существа тонкие, совершенно отличающиеся от предметов, составляющих вещественный мир». Таким образом, дух как определение души есть определение лишь относительное, но никак не истинное. Ведь в собственном, точном смысле один лишь Бог – Дух, и нет существа Ему одноестественного. Как бы ни различались между собою тварные существа, все они – уже в силу одной только принадлежности своей тварному миру – суть телесны. Кроме Бога, следовательно, нет другого духовного существа по естеству своему. Настаивая на данном тезисе, Игнатий Брянчанинов имеет широкую возможность опираться на авторитет св. Отцов: «Одно только Божество в строгом смысле невещественно и бестелесно» (Иоанн Дамаскин), «…Бестелесен один только Бог» (Кассиан Римлянин) и т. д. Точно так же – именно в силу одной лишь принадлежности душ тварному миру – они неизбежно являются существами ограниченными, следовательно, должны иметь определённую форму, а значит и образ, о чём уже говорилось выше. Образ же души человека, как об этом также уже упоминалось, совпадает с его внешним телесным образом. Доказательством этому служат многочисленные видения святых, в коих описывается их восхищение на небо. Причём интересно то, что из-за сходности образов тела и души многие из них не понимали ясно, восхищены ли они были в теле или без него. «По-видимому, я был в теле, – говорит св. Андрей, – но не чувствовал тягости телесной; не чувствовал никакой телесной потребности в течение всех двух недель, в которые продолжалось восхищение. Это приводит меня к мысли, что я был без тела. Не знаю, как сказать достоверно: достоверно ведает это сердцевед Бог».

Теперь нам следует обратить своё внимание на ещё один чрезвычайно важный аспект интересующей нас проблемы. Дело в том, что до сих пор, говоря о смерти, мы подразумевали под ней разлучение души и тела. Но, как мы видели, разлучение это лишь временное, то есть по прошествии определённого срока телу и душе вновь суждено соединиться. Значит, то, что мы ранее называли смертью, в некотором смысле истинной смертью всё-таки не является. И действительно, автор книги стремится особенно подчеркнуть и выделить ту мысль, что в собственном смысле разлучение души с телом не есть смерть, а есть лишь последствие того, что и нужно называть нам смертью истинной. «Есть смерть, – говорит Игнатий Брянчанинов, – несравненно более страшная! Есть смерть – начало и источник всех болезней человека, и душевных и телесных, и лютой болезни, исключительно именуемой у нас смертию». Истинная смерть есть смерть самой души; причина её есть смертный грех, убивающий душу, тот грех, который совершенно отлучает человека от благодати Божией, который – не будучи искуплен действительным покаянием, способным восстановить нарушенное единение человека с Богом, – соделывает его жертвою ада. (Смертными же грехами для христианина являются: ересь, раскол, богохульство, отступничество, волшебство, отчаянье, самоубийство, любодеяние, прелюбодеяние, противоестественные блудные грехи, кровосмешение, пьянство, святотатство, человекоубийство, грабёж, воровство и всякая жестокая, бесчеловечная обида.) Весьма ясно высказался по этому поводу св. Григорий, архиепископ Фессалоникийский: «Как разлучение души от тела есть смерть тела, так и разлучение Бога от души есть смерть души. В этом, собственно, заключается душевная смерть». Подтверждение сказанному Игнатий Брянчанинов видит в словах Христа, назвавшего мертвецами людей, живущих в грехе: «Мёртвыми наименовал Господь тех, живых во плоти, которые были по истине мертвы, как умерщвлённые душою». Вопросу о том, что же есть настоящая смерть и настоящая жизнь, большое внимание уделяет в своём Послании к монахине Ксении св. Григорий Палама. «Смерть, – пишет он, – собственно состоит в разлучении души от Божественной благодати и в совокуплении с грехом. Это для имеющих разум – смерть, которой должно избегать; это смерть истинная и страшная… Убоявшийся этой смерти и сохранившийся от неё не убоится приближения плотской смерти, имея в себе жительствующую истинную жизнь, которую плотская смерть соделывает лишь неотъемлемою». И далее: «Как смерть души есть собственно смерть, так и жизнь души есть собственно жизнь. Жизнь души – соединение её с Богом, как жизнь тела – соединение его с душою. Душа, разлучившись с Богом преступлением заповеди, умерла; но послушанием заповеди опять соединяется с Богом и оживотворяется этим соединением». Это соединение души с Богом путём послушания заповедям, а также при посредстве таинств крещения и покаяния, можно определить как первое воскресение человека. Для тех, кто прошёл его, нет смерти; для них разлучение души с телом – не смерть, но переход от скорбного земного существования к вечной радости небесной. Таким образом, смерть вторая, то есть окончательное осуждение на вечные адские муки и предание им, не грозит воскресшим первым воскресением. Их ожидает воскресение второе, воскресение в теле, после которого «усугубится блаженство праведников, благовременно воскресших первым воскресением» (Игнатий Брянчанинов). Подробно о втором воскресении говорится всё в том же Послании Григория Паламы: «За воскресением души, состоящем в возвращении души к Богу посредством послушания Божественным заповедям, в своё время должно совершиться воскресение тела соединением его с душою, а за этим воскресением должно последовать нетление и во веки пребывание с Богом достойных этого пребывания, соделавшихся из плотских духовными, способных, подобно Ангелам Божиим, жительствовать на небе». Конечно же, грешникам, – то есть тем, кто отверг своё первое воскресение, – также предстоит воскреснуть в теле, но воскреснут они «лишь для того, чтоб подвергнуться второй смерти: вечной муке, неусыпающему червю, скрежету зубов, кромешной и непроницаемой тьме, мрачной и неугасимой геенне огненной… Умертвивший здесь духом деяния плотские будет там жить Божественною и истинно присносущею жизнию со Христом, а умертвивший здесь дух похотями и страстями – увы! будет осуждён с содетелем и виновником злобы и предан нестерпимой и непрестанной муке – смерти второй и бесконечной». Итак, хотя и все воскреснут, но судьбы, уготованные людям по их воскресении, с необходимостью будут разными.

Но что же происходит с душою в период между второй смертью и вторым воскресением, то есть после её разлучения с телом, но до воссоединения с ним? И тут нам следует обратить наше внимание на учение Православной Церкви о так называемых «воздушных мытарствах». Всё дело в том, что, согласно православной традиции, окончательный суд Божий над душами предваряется по разлучении их с телами истязаниями на особых, – установленных тёмными властями по всем слоям поднебесной, от земли до самого неба, – судилищах, называемых мытарствами, через которые души, восходя от земли к небу в сопровождении ангелов, проходят воздушное пространство и на которых злые духи задерживают их и обличают все грехи, содеянные ими в течение земной жизни. Каждое мытарство, расположенное на своём отдельном воздушном слое, заведует особенным видом греха и истязает в нём душу, когда та достигает этого мытарства при своём восхождении. На первом мытарстве истязуются грехи человеческие словом (празднословие, сквернословие, кощунство и т. п.). Второе мытарство есть мытарство лжи. Третье – мытарство клеветы, четвёртое – чревоугодия, пятое – лености, шестое – воровства. Далее идут мытарства сребролюбия и скупости, лихвы (ростовщичества и лихоимства), неправды, зависти, гордости, гнева и ярости, памятозлобия, убийства, волхования, блуда, прелюбодеяния, содомского греха, ереси и немилосердия. Когда душа последовательно проходит все эти мытарства, ангелы, ведущие её, и злые духи, препятствующие ей, устраивают над душою суд, перечисляя, соответственно, все её заслуги перед Господом и все её грехи. «Если душа имеет больше добрых дел, нежели грехов, то они [злые духи. – А.Ш.] не могут удержать её. Если же найдут в ней больше грехов, то удерживают её на время и заключают в темнице неведения Бога: там они мучат её, доколе сила Божия попустит им мучить и доколе та душа не будет искуплена церковными молитвами и милостынями ближних. Если же душа окажется столько грешною и мерзостною пред Богом, что ей не остаётся никакой надежды спасения, но ожидает её вечная погибель, то они тотчас же низводят её в бездну, где имеют и для себя уготованное место вечного мучения; они держат её там до второго пришествия Христова, после которого душа соединится с телом и уже вместе с ним будет мучиться в геенне огненной». Странствие же от земли к небу праведной души хорошо описано преподобным Феогностом: «Сопутствуемая… Ангелом, она беспрепятственно проходит воздушное пространство, нисколько не тревожимая лукавыми духами; радостно и дерзновенно восходит она при восклицаниях благодарения Богу и приходит, наконец, на поклонение Создателю своему. Там произносится о ней определение, повелевающее поместить её с равными ей по добродетели для пребывания с ними до общего воскресения».

Но получив знание о том, что есть смерть и что происходит после неё с грешными и праведными душами, человек не может и не должен относиться к этому знанию равнодушно, ибо, по словам Игнатия Брянчанинова, наша земная жизнь есть лишь преддверие к вечности. Человеку во время его земной жизни следует готовиться к переходу в вечность, именуемому смертью. «Земная жизнь есть не собственно жизнь, но непрестанная борьба между жизнию и смертию: попеременно мы уклоняемся то к той, то к другой, колеблемся между ими, оспориваемся ими. Если оценим справедливо то краткое мгновение, на которое мы поставлены здесь, на земли, сравнив его с неизмеримою и величественною вечностию, то найдём только одно правильное употребление земной жизни. Употребляется она правильно, когда проводится в приготовлении к вечности». Следовательно, сама мысль о смерти, непрестанная память о ней побуждает человека к праведной жизни. Только тот, кто проводит свою жизнь так, что в любой момент её готов предстать перед лицом смерти, может рассчитывать на грядущее спасение. Не даром св. Исаак Сирин говорил, что тот достойно именуется разумным, «кто действительно уразумел, что есть предел сей жизни; тот может положить предел своим согрешениям. Первая мысль, посылаемая человеколюбием Божиим человеку и напутствующая его душу в живот вечный, есть западающая в сердце мысль об исходе. Этой мысли естественно последует презрение к миру; ею начинается в человеке всякое благое движение, наставляющее его в живот». И, пожалуй, своё наилучшее выражение та необычайно острая интуиция смерти, что так свойственна православию, нашла в словах св. Иоанна Лествичника: «Невозможно, невозможно настоящий день провести благочестиво, если не будем считать его последним днём нашей жизни».