Дельфис

I

История творческих контактов Александра Блока и Николая Рериха относится к нераскрытым страницам жизни каждого из них. И если в материалах о Рерихе об этих фактах можно встретить лишь скупые упоминания, то в литература об Александре Блоке они вовсе не находят своего отражения.

^{1929 г. Портрет Н.К.Рериха работы Давида Бурлюка}

Спустя десятилетия, совмещая прямые и косвенные сведения, касающиеся данной темы, можно обозначить прерывистую, пунктирную линию, связующую имена этих крупнейших деятелей культуры.

Несомненно, их личное знакомство явилось значительным событием в жизни каждого: сближал характер идейно-нравственных исканий, продиктованный своеобразием эпохи. Оба несли на себе печать «безвременья» первых десятилетий XX века.

У обоих был единый подход к разрешению этических проблем в творчестве. Обоих волновал поиск «гармонии жизни», воплощенной в Слове и Краске. Оба были убеждены, что только искусство может выразить всю полноту созидательных начал бытия. Импульсы творчества создавали четкие психологические ориентиры, близкие им обоим. Оба были страстными приверженцами идеи «внедрения искусства в повседневную жизнь» (термин Н.К.Рериха — С.Ш.).

^{1922 г. Александр Блок. Рисунок С.Залшупина}

Однако воплощение этой идеи они во многом понимали по-разному. Николай Рерих был всего на шесть лет старше Александра Блока и принадлежал к старшему поколению творческой интеллигенции предреволюционной России. Он прожил долгую и наполненную постоянным творческим горением жизнь.

Творчество Александра Блока по содержанию, по масштабности чувств и переживаний, по глубине страстей заметно выделяло его среди современников. В нем многосторонне отразился кризис поколения, переживавшего социально-исторические противоречия, отразился и внутренний мир личности, сформированной на рубеже двух столетий. Трагическое ощущение своего времени у Александра Блока было предельно обостренным, и это заметно отличает его от других, в том числе и от Рериха¹.

Блок убедительно показал, что в современных условиях сохранить творческую индивидуальность художник может, только устремляясь в будущее (это сближает его с Николаем Рерихом, неоднократно признававшимся, что он живет и работает только с думой о Будущем). Суть такого рода сближения глубинна.

В 1912 году Блок писал начинающему поэту А.М.Арсенишвили: «Пока есть в нас кровь и юность — будем верны будущему». Блок подробно развивал высказанную им мысль. Он продолжал: «То чудесное сплетение противоречивых чувств, мыслей и воль, которое носит имя человеческой души, именно оттого носит это радостное (да, несмотря на всю «дрянь», в которой мы сидим) имя, что оно все обращено более к будущему, чем к прошедшему...»

И в заключение Блок высказывает мысль, ставшую вскоре крылатой фразой: «Человек есть будущее<...> нет будущего, значит нет человека».

В 1938 году Рерих написал В.Ф.Булгакову: «...меня называют оптимистом. Но тот, кто в творчестве, тот непременно должен быть оптимистом, ибо мы живем и творим для будущего...» (Разрядка С.Ш.) А в феврале следующего года в письме к тому же адресату он несколько развил мысль: «Мелкие умы не видят истинную сущность жизни. Человек всегда судит лишь от себя, ради себя и для себя... Мы все живем будущим и в этом находим единственный смысл бытия и тем сильнее радость труда». «Ведь ничто не может воспрепятствовать этой радости...», — заключает он.

Искусствовед М.В.Бабенчиков, знавший и Рериха, и Блока, на склоне лет писал: «Я лично обязан Блоку не только тем, что он старался привить мне любовь к красивому труду, но и вдохнул в меня крылатую веру в то, что жизнь с ее безмерными перспективами намного богаче и прекраснее нашего обычного среднего представления о ней. И я навсегда понял, что даже кажущийся пессимизм Блока был ни чем иным, как следствием его упрямой оптимистической веры в будущее».

Оба художника пришли (но каждый своим путем) к осознанию истины, что любое творческое достижение создается чуткой, отзывчивой душой, острым, проницательным взглядом на окружающее и напряженнейшим трудом, предельной самоотдачей. Оно создается непременно во имя будущего...

В своих неопубликованных воспоминаниях о Рерихе, которые Бабенчиков писал на протяжении тридцати лет, он говорит: «Рерих зовет всем своим искусством к истокам совершенной гармонии и красоты, к «художественной человечности». И далее: «Рерих испытывает то особое «горение», которое выражается в пламени Духа столько, сколько и в пламени живописной передачи...» Многое, что сближает Блока и Рериха, едва уловимо и трудно выявить, но несомненно опирается оно на непреложные факты...

10 декабря 1915 года в записной книжке Александра Блока появилась лаконичная строка: «25-летний юбилей Рериха — телеграмма ему»

За весь прожитый день отмечено единственное событие, которое, по его мнению, заслуживает того, чтобы быть отмеченным, как памятное и исполненное внутренней значительности. На следующий день он получил ответную телеграмму. Отсвет былого общения промелькнул неожиданно и ярко. Слова телеграмм подобны тому, как возникает эхо в горах: одному звуку вторит другой.

Рерих ответил: «В студеные дни греет ласковое слово. Спасибо за память»

Так отвечают, когда убеждены, что понимают тебя с полуслова, когда мир символов и образов единый, когда духовная общность, хотя и скрыта от других, но очевидна. В стиле телеграммы угадывается необычный и высокий строй души автора.

Телеграмма, сохранившаяся в архиве Александра Блока, послужила толчком, направленным на раскрытие еще одной страницы творческого общения поэта. Каким было слово Блока в этот юбилейный день? Долгие годы в эпистолярном наследии поэта телеграмма значилась среди не сохранившихся документов. И только в 1973 году в творческой биографии Рериха, написанной 1922 г. Е.И.Поляковой, промелькнуло: «Когда в декабре 1915 года будет отмечаться юбилей Рериха, он получит среди адресов и приветствий телеграмму...» И далее следовал текст телеграммы Блока: «Горячо поздравляю любимого мною сурового мастера. Александр Блок»

Всего одно предложение, но сколь значительно в нем каждое слово. Александр Блок, неизменно сдержанный в своих оценках и признаниях, в этом приветствии предельно открыт. Откровение поэта растрогало юбиляра, и он тотчас ответил ему.

Вслушаемся еще раз в некогда звучавшие голоса телеграмм в их естественной последовательности: Александр Блок: «Горячо поздравляю любимого мною сурового мастера».

Николай Рерих: «В студеные дни греет ласковое слово. Спасибо за память». Лаконизм не исключает сложной гаммы чувств, частично раскрывающейся в скупых словах. Все точки соприкосновения их до сих пор не определены до конца. Слишком огромен был «мир в себе» у каждого из них, и поэтому это общение не могло быть ни длительным, ни постоянным. Видимо, их контакты все же были случайны и единичны, но, тем не менее, значительны и памятны.

Нет сомнения, что у поэта были все основания для того, чтобы в бесконечном разнообразии определений выбрать только одно, назвав искусство Рериха «суровым». Да, суровым, но прекрасным, сдержанным и выразительным.

По поводу самобытности таланта Рериха Максимилиан Волошин еще в 1909 году писал, что «с сурового древнего Севера принес свое искусство Рерих. Оно такое же тяжелое, жесткое, неприветливое, как его земля».

С течением времени палитра Рериха станет более щедрой на контрасты, чем в ранний период его творческих исканий. В каждой новой картине художника новые темы, идеи, символы. Он искал новое созвучие и сочетание красок. На смену северной гармонии тускло-голубых тонов, серебристых и зеленых цветов пришла роскошь алых и золотистых. Пришла «радость искусства». И хотя Рерих менялся от картины к картине, он всегда оставался узнаваем.

Вряд ли в лексике Блока словосочетание «суровый мастер» случайно. Скорей всего оно отражало то основное качество художника, которое поэт ценил превыше всего.

К 1915 году, когда русская общественность отмечала четвертьвековой юбилей творческой деятельности Рериха, он достиг уже многого, заслужив признание просвещенной России. Он был академиком Академии Художеств, директором школы Общества поощрения художеств, автором литературных произведений, первый том которых вышел в 1914 году. Ему удалось создать собственный художественный метод в искусстве. Его картины приобретались Третьяковской галереей и Русским музеем, Национальным музеем в Риме и Люксембургским музеем в Париже. Он постоянно выступал на страницах периодической печати с литературно-художественными статьями. Они отразили широкий круг тем и вопросов, которые волновали Рериха. Художник находился в постоянном поиске, в самоуглублении и самосовершенствовании.

В 1915 году на его долю выпало немало испытаний. Пережиты именно «студеные дни» смертельной болезни, когда даже было составлено завещание, но едва только болезнь отступила, как художественная жизнь Петрограда потребовала его активного участия в выставках, заседаниях и других мероприятиях. Своим творческим горением он зажигал всех, с кем приходилось ему встречаться. От него исходила огромная сила Света, а неиссякаемая энергия вызывала восхищение. Огромный авторитет в среде творческой интеллигенции России делал его имя широко известным. Рерих притягивал к себе людей самых разных уровней развития и творческих возможностей. По мнению А.Н.Бенуа, «большой художник редко обладает даром быстрого обаяния... он в буквальном смысле слова завоевывает себе призвание, он покоряет...» Эти слова были написаны о Рерихе.

Андрей Белый в приветственной телеграмме восторженно писал: «Дорогой Николай Константинович! Хоть письмом, но прими от меня мои сердечные поздравления ко дню твоего юбилея и пожеланий моих всяких успехов в живописи и литературе. Ты так много сказал в течение первого периода твоей творческой жизни. Сожалею, что не могу лично тебя обнять и пожелать здравствовать многие годы на пользу родного русского искусства...»

Примечательна телеграмма редакции газеты «Русское слово», в которой одно время работал художник: «Шлем горячий привет своему товарищу, вдохновенному художнику и верному стражу художественного наследия Древней Руси и от души желаем на долгие годы сохранить силы для той проповеди величия родного искусства, которому была посвящена Ваша жизнь за истекшие двадцать пять лет...»

Душевным теплом веет от телеграммы Александра Павловича Иванова: «Дай бог, Николай Константинович, чтобы будущее Ваше было еще богаче, еще полнее, чем Ваше прошлое, о котором в числе столь многих других вспоминаем сегодня и мы».

Но среди всех поздравлений телеграмма Блока была выделена художником особо. По каким-то непонятным причинам от широкого празднования юбилея художник решительно отказался. Об этом петербургская газета «Речь» скупо сообщила: «Н.К.Рерих уклонился от празднования 25-летия своей художественной и литературной деятельности и 10-го декабря выехал из Петрограда. На имя Н.К.Рериха поступило много приветственных телеграмм и адресов: от комитета поощрения художеств, педагогического совета, рисовальной школы при Обществе, от учащихся, от архитектурных курсов имени Вагаевой, от почитателей».

Многое, чем дорожил в предреволюционные годы мастер, не сохранилось. Позже он, сокрушаясь, напишет: «Увы, мои архивы не со мной и многое, может быть, вообще не существует... архив до 1916 года остался в доме Общества поощрения художеств, где мы жили...»

В очерке «Века», написанном в 1939 году, Рерих замечает: «Кто-то скажет, что каждая земная надпись уже тщета и суета. Но скажет это не историк и не археолог...». К этому следует добавить: так не скажет и тот, кому дорога история духовной жизни предшествующих поколений, запечатленная в самых различных документах. И разве суетно звучат краткие слова телеграмм? И так ли тщетны усилия в стремлении раскрыть обстоятельства былого?

На склоне лет Николай Константинович, осененный мудростью прожитой жизни, записал: «В шуме быта так много стирается и тем значительней посмотреть, какой именно отбор сделает сама жизнь. История, в конце концов, отчеканивает характерные лики. Так точно и в человеческой жизни остаются вехи нестираемые...» Нет сомнения, что эти слова можно отнести и к общению Рериха с Блоком. На правомерность такого утверждения указывают отдельные факты.

Появлению телеграмм предшествовала целая цепь событий. Следуя хронологии, можно убедиться в том, что их интерес друг к другу был живой, постоянный, и, надо полагать, многолетний.

II

Возможно ли, несмотря на ограниченное число сохранившихся документов, определить истоки зарождения общения и проследить за динамикой его развития? Мозаика фактов убеждает в том, что их отношения отличались проникновенностью и глубиной, хотя и не были достаточно интенсивными.

В книге М.З.Долинского «Искусство и Александр Блок», построенной, по словам автора, по принципу «документального монтажа», указывается самая ранняя предположительная дата их знакомства: «В конце октября — начале ноября 1905 года В.А.Пяст впервые без приглашения отправился к Блоку в гости»... «Он (Блок — С.Ш.), — говорит Пяст, — усиленно звал в этот вечер к Рериху. На Галерную, в первый раз. Конечно, я провожал его до самого художника». Проверить этот факт по дневникам и записным книжкам поэта невозможно: дневниковые записи этого периода, к сожалению, не сохранились.

Судя по переписке Рериха с Тенишевой, еще осенью 1904 года художник жил на Васильевском острове (4-я линия), а весной 1906 года был избран директором школы Общества поощрения художеств и переехал на Мойку, в здание, находящееся неподалеку от школы. Здесь он прожил до самой революции.

7-го апреля 1907 года Александр Блок в письме к матери делится впечатлениями от посещения спектакля Вагнера «Кольцо Нибелунгов»: «...в театре были Женя, Гофман, Читау и Рерих...»

Первое упоминание поэтом имени Рериха позволяет предположить, что они уже были представлены друг другу. Таким образом начало их знакомства определяется в довольно широких временных пределах: осень 1905 весна 1907 года. Да и место, равно как и обстоятельства первой встречи, остаются как бы растворившимися в дымке лет.

Оба были страстными поклонниками музыки Вагнера. Поэт посещал практически все вагнеровские спектакли, которые шли на петербургской сцене. А вот что в этой связи вспоминает Рерих: «На все абонементы Вагнера мы имели определенные кресла, и эти вечера делаются посещением храма великого энтузиазма...» Нет ничего удивительного, что одна из встреч поэта и художника произошла в театре. Общность духовных интересов естественно сближала их.

Рерих писал: «В это время Вагнер делается незаменимым для моих внутренних устремлений... Делаются эскизы к Валькирии, затем к Тристану. Возвышенные зовы Парсифаля вызывают слезы...»

Первой работой Рериха в качестве декоратора театральных постановок была подготовка спектакля Вагнера «Валькирия». Не имея определенного заказа, он работал над созданием декораций по велению сердца и внутренних устремлений. Художник мечтал создать в красках то, что было бы созвучно мощному и возвышенному пафосу вагнеровской музыки. Эксизы были разделены на два цикла под символическими названиями — «Заклятие земное» и «Заклятие огня». Увидев их, критик А.Гидони отмечал на страницах журнала «Аполлон»: «Эта сюита, явившаяся непосредственным отражением музыкальных впечатлений художника, представляет, может быть, наиболее ценное из всего, созданного Рерихом для театра. Эскизы отличает большая слитность музыкального с живописным...»

К сожалению, постановка спектакля с декорациями Рериха не состоялась.

В том же 1907 году Александр Блок начинает работу над циклом стихотворений «Заклятие огнем и мраком». Открывало этот цикл стихотворение, имевшее немаловажное значение в его творческих исканиях. Несмотря на неприятие «страшного мира» и его противоречий, поэт приходил к единственно возможному выводу — приветствию жизни:

«О, весна, без конца и без краю —

Без конца и без краю мечта!

Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!

И приветствую звоном щита!»

Постижение многообразия жизни, всех ее закономерностей, возвышалось над трагедией отдельной судьбы, будь то даже и собственной.

Эти поэтические настроения не могли быть не созвучными Николаю Рериху. Со временем к нему тоже пришло осознание полнокровности и многозвучия окружающего мира. Это привело к освобождению от сумрачных красок, отразивших его первые искания в искусстве. Тематическая и даже смысловая аналогия в данном случае вполне очевидна.

Только с годами к поэту пришла способность видеть за противоречиями современности цельность мира и его закономерное непрерывное развитие. Такой цельностью в восприятии мира был наделен и Рерих, оставивший нам не только полотна, исполненные глубокого философского смысла, но и литературные произведения, отразившие его мудрые прозрения.

В 1912 году Рерих с увлечением работал над созданием декораций к опере «Тристан и Изольда». К этому времени у него уже был небольшой, но успешный опыт в оформлении других спектаклей. На этот раз он написал серию акварелей, изображающих корабли и замки. Сюжеты акварелей были навеяны музыкой и отличались большим лиризмом. Но и этот спектакль с декорациями Рериха по каким-то скрытым причинам не был осуществлен, но тем не менее работы получили широкую известность в художественной среде и даже стали предметом обсуждения критики.

Отдельные реминисценции вагнеровских образов из «Кольца Нибелунгов», «Тристана и Изольды» постоянно присутствуют в произведениях зрелого Александра Блока. Достаточно вспомнить его «Возмездие», «Розу и крест» или «Соловьиный сад». Пристрастие к Вагнеру и увлеченность творениями композитора сближали поэта и художника.

В 1906-1907 годах оба деятельно участвовали в издании журнала «Золотое руно». Их имена на страницах одних и тех же номеров журнала можно встретить не один раз. Они читали строки, написанные друг другом, читали и строки, написанные о них другими в виде рецензий и откликов. Рерих чаще всего печатал свои «записные листы», касаясь вопросов современной культуры и искусства, а Блок публиковал стихи и критические статьи о поэзии и литературе.

Перелистаем подшивку журнала, остановим свое внимание на отдельных публикациях...

Первый номер содержит «манифест» издания: «В грозное время мы вступаем в путь. Кругом кипит бешеным водоворотом обновляющаяся жизнь. В путь. В грохоте борьбы, среди неотложных вопросов, выдвигаемых днями, и кровавых ответов, что дает на них наша русская действительность, для многих Вечное меркнет и отходит вдаль. Мы сочувствуем всем, кто работает для обновления жизни, мы не отрицаем ни одной из задач современности, но мы твердо верим, что жить без Красоты нельзя, и вместе со свободными учреждениями надо завоевывать для наших потомков свободное, яркое, озаренное солнцем творчество, влекомое неутомимым исканием, и сохранить для них вечные ценности, выкованные рядом поколений. И во имя той новой, грядущей жизни мы — искатели золотого руна, развертываем наше знамя: «Искусство вечно, ибо оно основано на непреходящем, на том, что отринуть нельзя. Искусство едино, ибо единый его источник — душа. Искусство символично, ибо носит в себе символ отражения Вечного во временном. Искусство свободно, ибо создается свободным творческим порывом».

Искусство — вечно, едино, символично, свободно... Для Александра Блока и для Рериха категории «вечного», «Красоты», «Искусства» не были отвлеченными понятиями и «побрякушками слов». Это были категории, необходимые их внутренней жизни. К осмыслению строгих истин они возвращались многократно.

В статье под выразительным названием «Кредо» на склоне лет Рерих напишет: «Пишут, что не знают моего кредо. Какая чепуха! Давным-давно я выражал мое понимание жизни. Ну, что ж, повторим еще раз: «Искусство объединит человечество. Искусство едино и нераздельно. Искусство имеет много ветвей, но корень един. Искусство есть знамя грядущего синтеза. Искусство — для всех. Каждый чувствует истину Красоты. Для всех должны быть открыты врата «священного источника». Свет искусства озарит бесчисленные сердца новой любовью... Дайте искусство народу, которому оно принадлежит».

Николая Рериха по праву можно отнести к тому редкому разряду мастеров, которые, несмотря на все испытания и превратности судьбы, не растеряли внутреннюю цельность, которые сумели сохранить собственную индивидуальность и верность незыблемым идеалам. «И когда утверждаем: Любовь, Красота и Действие, — продолжает художник, — мы знаем, что произносим формулу международного языка. Под знаком красоты мы идем радостно. Красотою побеждаем. Красотою молимся. Красотою объединяемся»

Эти мысли на протяжении жизни он повторял неоднократно, каждый раз углубляя и развивая их. В своем творчестве он страстно стремился приблизить «время создания культуры духа».

Но вернемся к первому номеру журнала «Золотое руно», где провозглашались идеи, созвучные и художнику, и поэту. Там же был напечатан «записной лист» Рериха о посещении выставки японского искусства. Возвышенный стиль, высокий пафос, усложненная символика — все отражает атмосферу «разреженного воздуха» мыслей и чувств, в которой жил Рерих. «За гранью обычно оформленного слагается особый язык. Несказанное чувствование. Там вспыхивает между нами тайная связь. Там понимаем друг друга нежданными рунами жизни. Начинаем познавать встречное взором, близким вечному чуду. Чудо жизни победное и страшное! Чудо, заполняющее все глубины природы, подножие вершин бытия».

Конкретное событие — посещение выставки — вызвало поток размышлений и обобщений. Для Рериха вне ощущения чуда жизнь, природа, искусство оставались мертвы, неодухотворены. Это ощущение он сумел сохранить навсегда. В японском искусстве, представленном на выставке, его поразила «песня чудесных гармоний красок», которая, по его мнению, только одна способна успокоить «подстреленное сознание» современного человека. Его собственная жизнь оставалась неизменно пронизанной созданием единой «песни чудесных гармоний красок», способной выразить всю сложность и многообразие мира. Повышенная образность стиля отражала своеобычность художественного восприятия автора. Она рассказывала о его внутреннем мире, рождала ассоциации и сопоставления.

В этом же номере журнала было напечатано стихотворение Александра Блока, во многом навеянное настроениями «Тристана и Изольды». Оно заканчивалось многозначительным восьмистишием:

«Не смолкает вдали властелинов борьба,

Распри дедов над ширью земель.

Но различна судьба: здесь — мечтанье раба,

Там — воздушной Влюбленности хмель.

И в воздушный покров улетела на зов

Навсегда... О, Влюбленность! Ты строже Судьбы!

Повелительней древних законов отцов!

Слаще звука военной трубы!»

Выделение слов «влюбленность» и «судьба» заглавными буквами указывает на то, с каким вниманием поэт относился к этим понятиям в жизни человека.

Там же была напечатана и его статья под названием «Краски и слова». Впервые Блок задумался над вопросами взаимопроникновения поэзии и живописи, над синтезом различных форм искусства.

«Живопись учит детству, — писал он. ...Она научает просто узнавать красное, зеленое, белое...» Как важна для человека эта эмоциональная восприимчивость к гамме красок, стихийная и непосредственная в лучшую пору жизни — безмятежном детстве. И далее: «Только часто прикасаясь взором к природе, отдаваясь свободно зримому и яркому простору, можно стряхивать с себя гнет боязни слов, расплывчатой и неуверенной мысли. Живопись не боится слов. Она говорит: «Я — сама природа». Такой взгляд на живопись, очевидно, был созвучен и Рериху, убежденно считавшему, что высшей радостью бытия остается радость общения с природой, питающая радость творчества. К изображению природы, преображенной творческой фантазией, он и стремился в собственных полотнах. Увлекала глубокая и трудно выразимая мудрость картин природы, неоглядная щедрость их красок. С годами в картинах Рериха все сильней ощущаются настроения дальних, древних, неразрывных связей Человека и Природы.

Идея единения человека с мировой стихией и природой волновала и воображение Александра Блока. Не случайно так выразительна символика цвета в его лирике, особенно в ранней. Различные эмоциональные оттенки переживаний и настроений воплощаются в определенной цветовой тональности.

Позже Николай Рерих напишет: «Через цвет звучит приказ будущего. Все серое, черное, мрачное, туманное уже достаточно затемнило человеческое сознание. Каждый должен снова подумать о ярких, блестящих оттенках, которые всегда знаменуют эпоху Возрождения». Эти мысли были созвучны и Блоку, поскольку оба по-своему учились у мастеров Возрождения единым законам развития искусства, оба страстно мечтали о новой эпохе Ренессанса.

В четвертом номере журнала «Золотое руно» за 1906 год имена поэта и художника вновь встречаются рядом. На этот раз Рерих в очередном «записном листе» призывал общественность обратить внимание на реставрацию храма Василия Блаженного, которая велась бездушно и казенно. Публицистический пафос рождал высокий накал этих строк. Некоторые мысли автора звучали непривычно резко. Он писал: «Из-за роскоши материала глядит убожество духовное...» Его негодование понятно: ведь к реставрации уникальнейшего памятника зодчества не были привлечены подлинные мастера. Их заменили казенные ремесленники. С гневом Рерих предостерегал: «Берегитесь не считаться с красотой святыни! Берегитесь обратить ее в арлекинаду! Не давайте же, наконец, таких страшных свидетельств суду истории!»

Его мысль неизменно устремлена в будущее. А иначе разве появились бы слова о «суде истории»? Эмоциональность редко кого оставляет равнодушным, и поэтому слово Рериха-публициста, горячее и страстное, всколыхнуло всех, кому были дороги традиции русского древнего зодчества.

А через несколько страниц в этом же номере журнала читатель мог познакомиться с новыми стихотворениями Александра Блока, которые как бы продолжали начатый им разговор в статье «Краски и слова», заметно сближая два вида искусства. Одно из стихотворений содержало строки:

«К зеленому лугу, взывая, внимая,

Иду по шуршащей листве.

И месяц холодный стоит не сгорая,

Зеленым серпом в синеве».

Поэтические строки вызывали в воображении зримые картины. Это была живопись словом. Зеленый луг, зеленый серп луны и над всем этим — пронзительная синева... Поэтический пейзаж создавал особое эмоциональное настроение. Поиски выразительных средств в передаче сложнейших нюансов настроений и состояний велись каждым из них постоянно. И Блока, и Рериха можно отнести к разряду самых неутомимых и одержимых в этих поисках, сколь бы различны не были их художественные методы, сколь бы различны не оказались их жизненные и творческие судьбы.

Весной 1907 года на страницах журнала «Золотое руно» появились статьи, посвященные творчеству Рериха, к этому времени уже занявшему свое место в едином ряду современного искусства. Одна из статей была написана критиком и искусствоведом Сергеем Маковским, хорошо знавшим художника. Маковский замечал: «Трудно назвать художника, который бы чаще менялся, чем Рерих. Он — один из немногих, не останавливающихся на творческом пути. Каждый новый холст — неожиданность и для нас, и для него самого».

Современники удивлялись творческому горению и поразительной трудоспособности мастера, не ведающего передышек. Не скрывая восхищения, Маковский писал: «Рерих импровизирует с утонченной смелостью счастливого искателя... Работает без отдыха, отвергая логику «самоповторения»...» Автор заключает: «Таких неутомимых мало...»

Тем значительнее представляется творческая параллель, проведенная им: «Художник, которого невольно хочется сопоставить с Рерихом, — пишет автор, — это... Врубель. Ни характером живописи, ни внушениями замыслов Рерих не напоминает Врубеля. И тем не менее, на известной глубине мистического постижения, они — братья! Различны темпераменты, различны формы и темы творчества. Дух воплощения — единый. Демоны Врубеля и ангелы Рериха родились в одних и тех же моральных глубинах. Из тех же сумраков бессознательности возникла их красота. Но демонизм Врубеля активен. Он откровеннее, ярче, волшебнее, горделивее... Символизм Рериха пассивнее, тише, как весь колорит его живописи, как мистика народа, с которой он сроднился, если не сердцем, то мыслью...»

Особого рода «Художественное братство» (термин Рериха — С.Ш.) сближает этих разных, но в чем-то глубинном единых мастеров. Сближает имена Александра Блока, Николая Рериха и Михаила Врубеля.

В их творчестве раскрывался определенный тип сознания и художественного мышления мастера, преодолевающего мощью своего Духа трагическое чувство несоответствия духовных стремлений и «страшного мира». При всей кажущейся их несопоставимости они являли собой пример цельности в искусстве.

Маковский был убежден, что Рерих — это не только самобытнейший художник, не только вдумчивый ученый археолог и этнограф, но, прежде всего, истинный поэт. Только поэтическое видение мира способствует созданию удивительно неповторимой одухотворенности его полотен.

По поводу одной из последних по времени создания картин под кратким названием «Бой» Маковский писал: «Холст, струящийся вещими озарениями...» И далее: «В картине поражает яростный бой, движение зыбкого хаоса, мятежа и темных стихий...» Автор заключает: «Вся жуткая поэзия северного моря вылилась здесь в симфониях синих, лиловых, желтых и красных пятен. Какой праздник сумрачного света и сумрачной мысли...» К этой теме художник вернется через несколько лет, создав цикл различных вариантов картин под названием «Небесный бой», которая в дальнейшем все чаще и чаще будет вызывать ассоциацию с прославленными строчками Александра Блока: «И вечный бой! Покой нам только снится...»

Однако, вернемся к страницам журнала «Золотое руно». Снова там, где шла речь о Рерихе, через несколько страниц можно встретить имя Александра Блока. Совпадение? Быть может. Но сколь оно выразительно и повторяемо!

В журнале была напечатана драма Блока «Король на площади», отразившая новый круг исканий и осмыслений привычных и давних понятий.

Вскоре на страницах «Золотого Руна» появились обзоры Блока «О лирике», «О драме», «О реалистах» и статья «Литературные итоги 1907 года». Все они явились важной вехой на его творческом пути. В них раскрывались его способности критика и публициста. В них были высказаны важные мысли о природе творчества и назначении искусства.

В конце 1907 года промелькнуло на страницах журнала последнее совпадение имен. В очередном «записном листе» Рерих затрагивал проблему развития так называемой «художественной промышленности», а вместе с тем и развитие декоративно-прикладного искусства. Он призывал раскрывать музеи «для каждого рабочего», воспитывая его художественный вкус. Заканчивалась публикация словами: «Надо учить единому искусству, всеукрашающему, нужному и прекрасному во всей жизни». Чувствовалось, что тема глубоко волнует Рериха, только вступившего на пост директора школы Общества поощрения художеств и озабоченного судьбой дальнейшего развития талантов.

И в том же номере были напечатаны строки Александра Блока, сразу ставшие широко известными:

«Ты и во сне необычайна,

Твоей одежды не коснусь,

Дремлю — и за дремотой тайна,

И в тайне — ты почиешь, Русь».

Строки явились как бы прологом ко всему, что будет создано поэтом, навсегда выбравшим тему России.

С особой силой звучали слова, простые и прекрасные, о непреложности жизненных законов:

«Что быть должно — то быть должно —

Так пела с детских лет

Шарманка в низкое окно,

И вот — я стал поэт...»

Все чаще и чаще его стихотворения несли печать глубоких размышлений, рождали новые символы. К мыслям о том, «что быть должно», он возвращался многократно, чувствуя предопределенность собственного пути.

Он мыслит масштабно, поднимаясь до высоких обобщений. В знаменитой статье «Интеллигенция и революция» Александр Блок напишет: «Жить стоит только так, чтобы предъявлять безмерные требования к жизни: все или ничего; ждать нежданного; верить не в «то, чего нет на свете», а в то, что должно быть на свете; пусть сейчас этого нет и долго не будет. Но жизнь отдаст нам это, ибо она — прекрасна» (Знаки А.Блока — С.Ш.).

Так рождались мужественные и мудрые мысли о долженствовании в жизни прекрасного...

Осмысливая универсальную формулу — «что быть должно, то быть должно», — Рерих на склоне лет приходил к аналогичному выводу. Он писал: «Что было, то было, и пусть оно не застилает будущего. Позорно не быть оптимистом. С полнейшим доверием обратимся к будущему. Не напрасно мы мечтали о лучшем будущем. Призовем его всей мощью духа! Ощутим, что оно — прекрасное будущее — возможно. Возможно в непреложной реальности, в стремлении к высокому качеству каждодневного труда, к радостному творчеству и добро-творчеству».

Таков итог размышлений, опирающихся на собственный жизненный и творческий опыт.

Вряд ли стоило бы останавливаться столь подробно на забытых публикациях в журнале «Золотое руно», если бы не открытие в них закономерности. Совместное участие в журнале создавало предпосылки для будущего личного знакомства. Обстоятельства непреложно подготовили их встречу. Оба были исполнены неподдельного интереса к творчеству друг друга. Тяготение к одним и тем же проблемам естественно обусловило тяготение к одному и тому же печатному органу, которое вскоре ослабело у обоих.

Предопределенности их личного знакомства способствовал и общий круг знакомых в среде художественной интеллигенции Петербурга и Москвы.

Установлено, что в 1907-1908 году оба посещали заседания Религиозно-философского общества, на одном из которых Александр Блок выступил с докладом «Народ и интеллигенция», вызвав своим выступлением ожесточенную полемику. Он чутко уловил болевые точки в развитии общественного самосознания интеллигенции.

Общество предполагало собрание людей, которые «желают рассуждать о религиозно-философских вопросах с большей или меньшей степенью выявления своего субъективно-эмоционального к ним отношения». На первом заседании председатель даже заявил, что ни у кого нет «беспокойного стремления к пропаганде». Однако постепенно и докладчики, и те, кто выступал в прениях, все больше увязали в отвлеченных и беспредметных спорах о духовной жизни современного интеллигента. Не удивительно, что со временем интерес Александра Блока к деятельности Общества угас.

В неопубликованных набросках Рериха под емким названием «Жизнь» сохранился лист, имеющий подзаголовок «Несказуемое». Он начинается словами: «Несказуемое — одно из замечательных речений Блока, когда он перестал посещать Религиозно-философское общество. Там говорили о несказуемом...» Затем следовали собственные рассуждения автора: «В каждой жизни имеется область несказуемая. Язык человеческий неспособен говорить об этой области. Ведь слишком редок контакт, который может обеспечить взаимопонимание». И тем не менее Рерих считал, что «все стремятся к несказуемому», причем «каждое приближение встречается с неугасимым горением...».

Так, запомнив высказанные однажды Блоком слова, Рерих задумался о природе «Несказуемого». Его мысль родилась под влиянием блоковской. Тайна «Несказуемого», которая непременно присутствует и в жизни, и в творчестве, волновала и поэта, и художника. К раскрытию, а вернее, к приближению ее разгадки оба обращались в собственном творчестве.

Сохранившаяся афиша театрального клуба на Литейном проспекте рассказывает о том, что 11 марта 1908 года Николай Рерих должен был выступить с лекцией «Начало искусства», в которой затрагивались истоки древнего зодчества. Интересной была не только тема выступления, но и его наполненность различными сведениями. В первую очередь художник опирался на результаты собственной экспедиции по древним городам России.

А спустя неделю там же Александр Блок прочитал доклад «О театре» и проблемах его современного развития. Это была первая публичная лекция поэта. 18 марта 1908 года — театральный клуб, 13 ноября и 30 декабря выступления в Религиозно-философском Обществе, 12 декабря в литературном обществе.

Трудно представить, что при таком скрещении отдельных событии они не знали друг друга лично. Скорее всего другое: мимолетное знакомство могло уступить место новой форме отношений.

В жизни настоящего художника любое общение, особенно общение с другой творчески одаренной личностью, сколь бы кратким оно ни оказалось, непременно находит отражение в творчестве, принимая преображенные формы воплощения, подчиняясь внутренним законам. И чем самобытней личность, тем сложней эти законы. Культура общения всегда являлась одним из необходимых условий творчества.

Поэтому проблему творческих связей можно рассматривать прежде всего как взаимодействие двух различных художественных миров в едином процессе развития культуры на определенном отрезке времени.

Общение имело место и в 1910-м году. Сохранилась фотография, где над могилой Михаила Врубеля стоят рядом Александр Блок и Николай Рерих, ошеломленные случившимся. Оба принимали посильное участие в увековечивании памяти собрата по искусству, с которым у каждого из них были незримые, но прочные духовные узы.

Обычно суровый в своих оценках Рерих ни о ком не писал с таким восхищением, как он в разные годы писал о Врубеле. И такое отношение к Врубелю заметно сближало его с Александром Блоком, благоговевшим перед гением художника. Для Блока Врубель — вестник прекрасного «с печатью рока на лице», для Рериха — «беспредельный путник». Образ мужественного и строгого в своем слиянии с природой путника неоднократно находит свое художественное воплощение на полотнах зрелого мастера. Обобщенный образ имел реальный прототип в жизни...

О динамике интереса Блока к Рериху можно судить по дневникам и записным книжкам поэта.

В дневниках 1911-1918 годов имя Рериха упоминается несколько раз. В это время художник принимал участие в работе одной из крупнейших газет дореволюционной России — в «Русском слове». Подтверждение этого факта можно встретить в одной из дневниковых записей Блока: «Рерих в «Русском слове» заведует отделом искусств», и далее он переходит к краткому комментарию: «Искусство для «Русского слова» — только небольшой угол...».

Рерих посильно стремился к расширению этого «угла», привлекая в газету лучшие литературные силы России, в первую очередь, Максима Горького и Леонида Андреева, с которыми был лично знаком. Можно предположить, что публикации Блока на страницах этой газеты появлялись при содействии Рериха.

В эти годы поэт опубликовал в «Русском слове» некоторые свои зрелые произведения. Так, в декабре 1915            года была опубликована поэма «Соловьиный сад». Случай по тем временам редкий, когда целая полоса была отведена поэтическим строчкам. В «Русском слове» были напечатаны стихотворения «Россия», «Петербургское небо мутилось дождем», фрагменты поэмы «Возмездие». С новыми произведениями мастера знакомилась практически вся творческая интеллигенция России.

Этому способствовали книгоиздатель «Русского слова» Аркадий Руманов, который, сетуя на то, что сотрудничество Рериха в газете постепенно нарушалось, летом 1916 года писал художнику: «...так чувствую Ваше отсутствие при всяком устремлении к новому души или ума...».

Совместное участие и Блока, и Рериха в одних и тех же изданиях не являлось единичным случаем.

В апреле 1915 года на страницах петербургской газеты «День» было опубликовано открытое письмо большой группы деятелей отечественной культуры по поводу отказа участвовать впредь в журнале «Вершины». Среди подписавших это письмо были и Блок, и Рерих.

В записной книжке поэта об этом событии есть запись: «Наше письмо в «Дне» о выходе из «Вершин»...». Слова «наше письмо» в сочетании с именем Рериха еще раз указывают на духовную близость и общую направленность их основных идейно-социальных устремлений.

(Окончание следует)